Андрей Белянин - Пастух медведей

Андрей Белянин Пастух медведей

НАБРОСОК ТУШЬЮ (1990)

Детство встало на розовом склонеИ рукой помахало: «Пока!»Закружили мне голову кониИ облака…Как румянец горели зарницы,Падал теплый снег с потолка.Закружили мне голову птицыИ облака…А когда отступило ненастьеИ судьба показалась легка,Закружило мне голову счастьеИ облака…Но когда были загнаны кони,Гнезда птиц посмывала река,Таял снег на раскрытой ладониИ облака…Но когда зло и боль постарались,Счастье плакало издалека,Все ушло… Под ногами осталисьЛишь облака.

Византийских бровей полукружьяК переносью сошлись и — корят…Мне страшнее любого оружьяТвой холодный, отточенный взгляд.Разорву колдовское засилье!Дым волос только трону рукой —Рассыпается охристой пыльюСнов моих разудалый прибой…Вот сейчас упаду на колениИ, целуя каблук сапожка,Буду биться волной песнопенийО бетонную твердь потолка.Вот — вскачу на лихого гнедого,Покидая потерянный рай, —Вместо самого высшего словаУлыбнусь, не фальшивя: «Прощай!»И не мальчиком робким, но — мужемВышибаю засов у ворот!…Византийских бровей полукружьяПредо мною, как горизонт.

Как встреча коротка —Все мысли кувырком:Проносятся векаЗа окнами — молчком.Сиреневая ночь…И я иду, спеша,По лезвию ножа…По лезвию ножа.Как бесконечен путь,Как надоедлив дождь,Как холод режет грудьИ выбивает дрожь.И зелень фонарейКачается, дрожа,На лезвии ножа,На лезвии ножа…А ты — во тьму, ты — вдаль…И я кричу: «Постой!»Прозрачная печальВдруг стала темнотой.Окончена игра,Но как скользит душаПо лезвию ножа,По лезвию ножа.

По копеечной монетеНабросайте счастья мне:Благо, что на этом светеСкоморошество — в цене!Сыплю шутки из кармана:Не кричи, что горяча…Сердце плачет от обмана,Как от раны, по ночам.Смех — гримасой вызываю…Объясните: что со мной?Почему я разрешаюЕй смеяться над собой?Все твердит, что несерьезен,Что нескладен, не пригож,И не знатен, и не грозен —Не престижен ни на грош…До чего ж ей надо мало!Смех рассыплю, как горох:Смейся, старый! Смейся, малый!Скоморох так скоморох…

С какой-то суетою глобуснойСекунды встреч текут в века:Лежит на поручне автобусномЕе русалочья рука.И пальцы ломкие касаютсяМеталла белого слегка…Как это в память все врезается,Чтобы манить издалека.Такой пустяк: рука на поручнеИ смуглой кисти серебро.Рукав — тяжелым, темным обручем,И шубки меховой тавро…За окнами снега цветистые,А сзади храп и дрызг дверей…Рука — прозрачная и чистая —На поручне спешащих дней.

Ты — как древнерусская парсуна,Так светла, наивна и чиста…Но, отвергнув старого Перуна,Не приемлю — нового Христа:Был я сам, как прокопченный идол,Рубленный тяжелым топором,С деревянным и суровым видомСмех и боль встречая напролом.Только дней языческих теченьеТы замкнула… И в недобрый часЯ впервые принял всепрощенье,Как религию далеких глаз,И пошел к неведомому богуНаугад, не ведая дорог.Только левую подставить щекуПосле битой правой — я не смог.Обругав друг друга как попало,Вдруг сцепились помыслы ХристаИ богов языческих началоВ жизни той, что только начата.Я не лезу в бой их правомерный —Пусть рычат, катаясь по траве.Для меня одной святою верой —Те глаза, что тают в синеве.

Красивых много… Даже слишком много.Но сердцу мало просто красоты.И юноши пускаются в дорогу,С пустынными ветрами став на «ты».И, значит, остается что-то кроме,Как говорили предки: «Ясным днемНевеста в дом вошла — светлее в доме.Жена вошла — теплее стало в нем…»А мы все топчем пыль, сминая версты,Рвем удила, меняем лошадей…И с неба равнодушно смотрят звездыНа вечные метания людей.Как хочется нам девственно-кристальныхПрелестниц, умниц, лапушек…А что ж?Хоть сами мы совсем не идеальны,Но идеал нам вынь да и положь!А те, чья внешность красками убога,Кто в стороне от столбовых дорог?Потупившись, вздыхаем у порога:«Дай бог им счастья…» Но не щедр бог.А мы опять в рассветной дымке таем,Со старой скукой — в новые пути…И снова ищем. Ищем — и теряемТу, что могли и не смогли найти.

Все воздушные замки моиВзяты яростным приступом.Тех, кто их защищал, повязалиИ взяли в полон.Небеса мои ясныеСтали вдруг дымными, мглистыми,Все вокруг — как несбывшийсяСказочный сон.Золотые мечтыВокруг пальца умело обведены:Мои крылья слежалисьВ один полосатый матрас…Мои быстрые кониЦыганами ловко уведены.Мои песни застылиСнежинками брошенных фраз.Ты ушла…Ты прошла, словно ливень.Ты не возвращаешься!Не кричу… Не зову…Не кусаю в бессилии губ.Перед смертью деревьяПечально и гордо качаются —Зажимаю ладоньюБерезовый, розовый сруб…Ты — любовь, ты — мечта,Ты — печаль,Ты — виновница бед моя.Но, тебя извиняя,Себе ежечасно твержу:Ты — как детство…Ты — юность,Ты песня — наивная, светлая…А меня закрутило:Я вновь от себя ухожу.По горам, по лесам,По просторам, глубинамИ отмелям —От нелепой надежды:Ушедшую радость вернуть…Видно, вовремя замки моиРазорили и отняли:Впереди — горизонтИ свободу дарующий путь.

Как маленький кусочек янтаря,Держу твою ладонь в своей ладони.А за окном вечерняя заряИ облака кудрявые, как кони.А за окном такой далекий мирТечет, переливается, струитсяИ, разноцветьем разливаясь вширь,Вдруг преломляется в твоих ресницах.И сам я отражаюсь в полный рост,И чувствую себя сильней и выше…Так отраженный свет далеких звездПорой нам ближе, чем звезда над крышей.

Что загрустил, мой друг Пьеро?Жизнь — не веселая игрушка.В ней все продумано хитроОт космоса до погремушки.И твой наивный белый цветНе защитит на злой планетеОт мелкой сети липких бедИ сочных пятен грязных сплетен.Да и надежней, впрочем, жить,Имея дом, жену, зарплату,И мир тихонько подменить,Себе поставив с краю хату.У них покой, достаток, тишь,И только ты — не «сам с усами»И все о девочке грустишь,Что с голубыми волосами.

Не каприз и не притворство —Ты с названьем не спеши,В моей жизни каскадерство —Как спасение души:Повисаю на балконах,Трюком в плотный узел свит,Вылетев из рам оконныхЧьих-то мелочных обид.Падаю с коней летящих,Сбив запретные столбы,Увернувшись от давящих,Злых копыт моей судьбы.Прыгаю с мостов железныхТрезвой памяти своейИ пытаюсь бесполезноБоль забыть на пару дней.И в любовь, как в дом, объятыйСамым яростным огнем,Я вбегаю, если платойМне — мое сожженье в нем.Не умею жить иначе,Каскадер иль скоморох, —Жаль, что для тебя я значуЛишь души переполох.

По белой бумаге, глянцем лощеной,Вожу, как японец, кисточкой черной.И вот проявляются черною тушьюЛюдские движенья, костюмы и — души.Исправить нельзя: есть закон непреложный,Что тушью набросок стереть невозможно,Исправить нельзя и украсить в охоту:Как сделал, так сделал — не переработать.И движутся люди, под кисточкой тая,Такие, как есть, а не так, как мечтают.И черная тушь растекается смелоВ сражении вечном меж черным и белым.

Приключений пьянящая брагаВыводила меня за село.Что такое — мужская отвага?Что такое — шелом и седло?Не удержишь в затворенной келье —Мне туда, где за взмахом орлаПонеслась с соловьиною трельюИз кленового лука стрела.Мне туда, где звенит о шеломыБыстрых сабель отточенный свет,Где со смертью так близко знакомы,Словно братствуют тысячи лет.Где ветра на кургане забытомКолыхнули соленый ковыль…Мне туда, где звенит под копытомРусских песен далекая быль.

Ирине С.