Юнна Мориц - По закону – привет почтальону

Юнна Мориц

По закону – привет почтальону

Чистая лирика сопротивления

Поэтка

* * *Собою и только собою,Не мерой вещей, не судьбою,Не другом, не даже врагом,Ты будь недоволен и пытан, —Не ходом событий, не бытом,Не тем, что творится кругом.

В какой ни окажешься яме,Ты выкуп заплатишь люблями,Люблями и только люблями, —Иначе ты будешь рабом,Затравленным, битым, убитымСобытьями, пошлостью, бытомИ всем, что творится кругом.

* * *Дышать любовью, пить её, как воздух,Который с нашей кончится судьбой,Дышать, как тайной дышит небо в звёздах,Листва, трава… как я дышу тобой.

Как дышит шар, где ангелы и птицыЛетают над планетой голубой, —Дышать любовью – и развоплотитьсяВ том воздухе… Как я дышу тобой.

Как дышат мгла и мглупости поэтства,Поющего дыхательной трубой, —Дышать любовью, фейской речью детстваВ том воздухе… Как я дышу тобой.

Как дышит снег, в окно моё летящийНа белый лист, вослед карандашу, —Дышать любовью – глубже, глубже, чаще,До самых слёз… Как я тобой дышу.

* * *По какой-то там бумажной волокитеЛюди шли, дожди, снега и тополя,Были горы там записок «Помогите!»И колёсико монетки – три любля.

Кто помог, тот был забыт почти мгновенно,Потому что исторический злодей —Вот чья сказочная личность незабвеннаВерой в силу и выносливость людей.

Всё зависит от игры теней и света,Власть берут теней и света игроки.…Три любля – такая редкая монета,Глаз, моргающий в колёсике строки.

* * *Бантик бабочки летает,Кем завязан – не скажу.Сон под утро расцветаетИ подобен витражу.

Там играет свет высокийВ стёкол лоскуте цветном,Этот свет и тянет соки,Собираемые сном,

Он поэтскую питаетПлоть, в которой я хожу.Бантик бабочки летает,Кем завязан – не скажу.

Эта почта пахнет клеемСвежих листьев за окном.Сплю растерзанным ОрфеемВ стёкол лоскуте цветном,

Этот лоскут – просто пламя,Застеклённое в обряд,Где вовсю плеща крыламиРукописи не горят, —

Пламя к ним любовь питает,И, куда ни погляжу,Бантик бабочки летает,Кем завязан – не скажу.

Пусть язык не расплетаетНас носящее пальто.Бантик бабочки летает,Кем завязан – ни за что!..

* * *Пишите для себя – как пишут дети,Как дети для себя рисуют звуки,Не думая о том, что есть на светеХрестоматийно творческие муки.

Пишите для себя – как бред любови,Как поцелуи пишут и объятья,Не думая о том, что наготовеСтанок печатный должен быть в кровати,

Читающий народ и славы трубы,И, уж конечно, пресса мировая…Пишите для себя – как пишут губы,Самозабвенно строки повторяя.

Пишите для себя – как пишут втайне,Где не растут ничьи глаза и уши.Пишите для себя – как пишут крайнеРанимые и трепетные души.

Пишите для себя – как строки эти,В которых ни малейшего подлога.Пишите для себя – как пишут дети,Как пишут эти почтальоны Бога.

* * *Поэтов делю на хорошеньких,Хороших и очень хороших.Хорошенькие – в цветочек,В полосочку и в горошек.

Хорошенькие поэты —Отрада и умиление,Одеколоном счастьяНадушено их явление,

Любить – до чего приятноЭтих прелестных крошек!В отличие от поэтов,Хороших и очень хороших.

А я – совсем не хорошенькаяИ, вообще, Поэтка.Поэтка – и больше некомуНосить это имя, детка!..

* * *Что говорят деревья друг о друге?Что птицы друг о друге говорят?Что друг о друге говорят зверюги,Стрекозы, бабочки, холмы и все подряд

С небес летящие на землю снегопады,Дожди и грады?.. На свету, в тени,В лицо, и в спину, и тайком строча доклады, —Что друг о друге говорят они?

И есть ли там общественное мненье,Зависит от которого река,И ласточка, и ветра дуновенье,И путь, который держат облака?..

* * *Моя печатная машинка пахнет лентами,Кофейной гущей, звёздной ночью, дыма кольцами,Дорогой дальнею, люблями и легендами, —Звенит кириллица и пахнет колокольцами.

Моя печатная машинка пахнет сладостноПодковой, рельсами, коньками пахнет, лютней,Врагами пахнет, вспоминать которых радостно,И пахнет совестью свободы абсолютной.

Моя печатная машинка пахнет совестью,Свободой пахнет, пахнет совестью свободы, —И в этом смысле пахнет самой свежей новостьюСтрока, случайно там забытая на годы.

Держа за ручку эту редкость, эту Эрику,Я с ней гуляю – хоть по средам, хоть по скверику,Она там цокает, гуляя, словно дятелПодсел на лирику и звёздной ночью спятил!..

ЕСТЬ НЕИЗВЕСТНО ЧТО

Есть неизвестно что, – и даже в этой фразе.Бывало, устремлюсь в богемы коллектив,Но вдруг тоска, тоска, подобная заразе,Как нападёт в пути дыхательном, схвативМеня за кислород!.. Ворочаются комьяКаких-то спазмов, бред идёт со мной на связь,Что вот ручьями пот и не найду ни в ком яСочувствия, в таком припадке заявясь!..

Но стоит мне решить, что дальше я не еду,Что в следующий раз, когда-нибудь, потом, —Как всё проходит вдруг, я праздную победуНад неизвестно чем, и воду пью со льдом,И кофе в кабачке, где плавают артисты,(Тот кабачок сгорит, артисты те сгорят)…Есть неизвестно что! И даже ветра свисты,И окон потный лёд об этом говорят.

МАУГЛИ

Маугли не годен к строевой.Маугли качается на ветке,Маугли питается листвой,Что особо ценится в разведке.

Маугли в разведке боевойИздаёт немыслимые звуки,Маугли не годен к строевой,У него, как ноги, ходят руки.

Маугли по воле роковойНе владеет даром нашей речи,Маугли не годен к строевой,У него шаги нечеловечьи,

У него нечеловечий дарИсцелять путём воображенья, —Был бы он отличный санитар,Если бы не наши достиженья.

Некому подумать головой,Выполняют план военкоматы, —Маугли не годен к строевой,Но забрили Маугли в солдаты.

Всю дорогу бил его конвой,Опускали человечьи дети.Маугли не годен к строевой.Маугли повешен в туалете.

Маугли не понял: почему?!.– И не надо! – говорит емуАнгел… – Что тут понимать? ЖивойМаугли не годен к строевой.

* * *Снегом по воздуху, белым по беломуЭто письмо этот ветер напел ему,А «по закону – привет почтальону»Я приписала в концеПочерком детским, с отливом фасоли, —Было сольфеджо и пели фа-солиГубы на детском лице,

И полагался тогда по закону,Да, по закону, привет почтальону —Велосипедному, конному, пешему,А заодно водяному и лешему,Всем почтальонам – привет!..Было сольфеджо, и шли по вагонуМногие песни, подобные стонуПисем за давностью лет.

Снегом по воздуху, белым по беломуЭто письмо этот ветер напел ему —Сердцу напел моему,И разгорелся цветочек мой аленький…Было сольфеджо и Юнночкой маленькой,Вместе со всеми идя по вагону,Я по закону привет почтальонуПела в кромешную тьму.

* * *По закону – привет почтальонуСновидений, которые явь.Почтальону – привет по законуРитмов, нас рассекающих вплавь,

Это – мгла, это – мглупостей ритмы,Отравленье надеждой, виномОжиданья, что наши молитвыГде-то в мире услышат ином,

Примут меры, пришлют извещенья,Битвы кончатся, все победят,Друг у друга попросят прощенья…Но в природе – друг друга едят!

По закону – привет почтальонуЭтой яви, какая ни есть.Почтальону – привет по законуРитмов, нам доставляющих весть,

По закону планет и созвездий,Чья почтовая связь меж людьмиВо вселенском гуляет подъезде,В ритмах веры, надежды, любви.

Почтальону – привет по законуСил небесных и воли Творца.По закону – привет почтальонуНа конверте я шлю письмеца.

Десять лет мне, – а, может быть, двести,Почерк детский, глаза – вдалеке,По закону планет и созвездийПочтальонствую в каждой строке…

* * *Люби меня – как я тебя,Привет из тыла!…Художник красил их, любя,И краска стыла.

Уста их – розы, на щекахПылает лето,И голубь, голубь в облаках,А в клюве – это:

Люби меня – как я тебя,Привет из тыла!…Какая почта и судьба,Какая сила!

Сперва фотограф их кадрил,Потом раскрасчикВ сознанье публики внедрилКрасы образчик.

На первое на сентября,На май, на ёлку —Люби меня, как я тебя! —Открытка в щёлку.

На барахолку – с корабля,В победы мыло:Люби меня, как я тебя,Привет из тыла!

Лубок почтовый тех веков,Пылясь и вьюжась,Ты свеж, как сладкая морковь,Как сладкий ужас.

Уста их – розы, на щекахПылает лето,И голубь, голубь в облаках,А в клюве – это:

Люби меня – как я тебя.Привет из тыла!…Какая почта и судьба,Какая сила!

* * *Так много желающих быть холуями,Что конкурс огромен и я не пройду.Поэтому я оказалась при деле,Где конкурса нет никакого совсем,Где всё на пределе небес над полями,Где все времена, как в саду, на виду,Поэзия – роскошь, мне платят люблями,И я времена выбираю сама.Для этого много не надо ума.Так много желающих быть холуями,Что конкурс огромен и я не пройду.Поэтка поэтому будет при деле,Где всё на пределе и платят люблями.

* * *Когда Москва, как римская волчица,Вас выкормила волчьим молокомИ вылизала волчьим языкомАмбиций ваших имена и лица, —

Тогда не подло ли кусать её сосцы,Чтоб отличиться на своём культурном фронте?..И сколько свинство ни одеколоньте,Лишь свинством пахнут свинства образцы.

Когда Москва, как римская волчица,Вас выкормила волчьим молокомИ весь волчатник ваш одним ползкомВ Москве пошёл за славой волочиться, —

Тогда не ваше ли презрение к Москве,Которое сегодня стало модой,Является культуры волчьей мордойВ неблагодарной вашей голове?..

СРЕДА ОБИТАНИЯ

Снег на меня садится,В белое одевая.Меня провожает птицаДо остановки трамвая.

Когда я вернусь обратно,Она меня встретит… Боже,Это – невероятно,И всё остальное – тоже.

ГОРЛО АМФОРЫ

Это – не ход, а похождения мысли,Выходки дикие в поисках выхода – из!..Пастухи обнищали, сливки царей прокисли,Боги людей с восхищением смотрят вниз.

У каждого бога своя разведка и мстители,Своя игра, которая есть война,Любимцев своих погребают они восхитительно,На лентах легенд печатая их имена.

У каждого бога свои букеты подсказок,Козней и казней, случайностей – но каких!..Похождение мысли требует мышц и связок,Способных на дикие выходки, пока знатоки

Убивают время и делают ход за ходом,Разменивая ладьи, коней и слонов,Побеждая насмерть, на суше и вплавь по водам,Чтоб руна золотые каракули золотом стали слогов.

* * *Рабами в скотских стойлах, в кандалах,Рабами, преуспевшими в делахРасцвета Древней Греции и Рима…

Рабами в топке адского труда,Рабами, сделавшими эти города,Чья слава в зеркалах свобод царима…

Рабами, загремевшими в провалИстории, чтоб славу пировалТвой идеал, не меркнущий веками,

И вкус божественный, взыскующий свобод,И разум, радостно свободный от работ,Что обессмертят рабскими руками…

Вопрос – кем, чем?.. Люблю творительный падеж.«Суровой нитью», например… Творящий – свеж,Его творительность не помпа накачала,

Он никогда своё творянство не терял,Не притворялся никогда, что идеал —Не плод кошмаров, не имеющих начала.

РАЗВРАТНАЯ РОСКОШЬ

Незабвенный Вергилий, народами круто рулить,Диктовать им условия мира, милость покорным являть,Подавлять войною надменных, – кто овладелСтоль прекрасным искусством ужаснымИ не был подавлен?..Не огорчайся, но римлянам не повезло, —Их, говорят, разгромили в расцвете разврата.

Вся эта роскошь по-прежнему великолепна,Также поэзия, что и наводит на мыслиВ данный момент вот такие:Всё же поэзия – это развратная роскошь!..

Мы обнищали и пишем стихи на коленке.Ждут вымирания нашего – прямо торопят,Чтобы никто не напомнил,Как всё это было…Не огорчайся, – и нам, и тебе повезло.Наша зима подлиннее, а дни покороче,Можно короткой, а можно и длинной строкой, —Вся эта роскошь по-прежнему великолепна.

Тех, кто читает тебя, незабвенный Вергилий,Меньше, чем тех, кто читает, быть может, и нас.Всё же поэзия – это развратная роскошь!..Роскошь, которая, надо сказать, недоступна —Ни деньгам никаким, ни войскам никаким, ни мозгам.

* * *Не то, не то!.. Но также и не это.Нельзя, как было. И нельзя, как есть.На тиранию всякого предметаНайдётся винт, способный в дырку влезть.

Извлечь так много можно из улыбки,Её, как ручку двери, привинтив,Как знак дорожный, – никакой ошибки!Но чище всех и всех честнее примитив,

Он выше вкусов, он природно дивен,Он тиранией стиля не надут,Он весь – наитье, и не так он примитивен,Чтоб в суд бежать, когда его крадут.

Вы недействительны, в отличье от билета.Билет в сто раз действительнее вас, —Примерно так он говорит вот это,Своей действительности выкатив алмаз.

В РЕЗИНОВОМ ЗЕРКАЛЕ

Химчистка воспоминаний,Красильня воспоминаний,Перелицовка, художественная штопка,Подгонка воспоминанийК фигуре заказчика,Смена подкладки, широкий выборФурнитуры воспоминаний.Недорого. Дорого. Торг возможен.Выезжаем по вызову.Круглосуточно.

Бакалея воспоминаний,Галантерея воспоминаний,Галерея воспоминаний,Отели, мотели, борделиВоспоминаний со всеми удобствами,Сауны воспоминаний,Лицевая подтяжка воспоминаний,Удаление жира воспоминаний,Глазные хирурги воспоминаний,Мастера европейского класса,Техника третьего тысячелетия.Исправление воспоминаний.Ветеранам – скидки.

Воспоминаниям надо выглядеть,Вписаться в струю, в поворот,Войти в приличное общество воспоминаний,Не забывая, что неприличноВспоминать неприличные вещи, поступки,Которые некогда были свойственныЗвёздам новейших воспоминаний,Топ-моделям этой высокой моды,Диктующей вкусы воспоминаний.

Обувь модельных воспоминаний.Бельё модельных воспоминаний,Одежда, скатерти, шторы, коврыИ мебель модельных воспоминаний,Грибы, кислота, садомазь,Гламурная течка мозгов,Шелест зеркальной резиныМодельных воспоминаний —В резиновом зеркале.

* * *Кто-то лежит на земле – как погода.Снега рубашка, глина плаща,Травка волос… Кругозор пешехода —Общее место. Дорогу ища

Между сугробами, где утопаетПублика, выйдя из переходаПодземного, кто-нибудь вдруг наступаетНа того, кто лежит на земле – как погода.

А он – тут как тут, весь как есть, трепещаТканями всеми, улетает домой, —Рубашка снега, глина плаща,Травка волос, погода зимой.

* * *Как тот художник, что на антресоляхСвой рай обрёл в рассказике Камю.Как тот Камю, что рай на антресоляхОбрёл в художнике, который не хотелИз этой дырки выползать на воздухИ спрашивал оттуда: – Как вы там?..

И спрашивал оттуда, где картины,Рассказики, романы, натюрморты,Портреты, пьесы, оперы, пейзажи,Симфонии, любовные запискиРождаются из ткани сновидений,Не доказуемых наглядно и на ощупь,Не подлежащих публикации, развеске,Досмотру на таможне, обсужденьюВ кругах… Такое негде предъявить,Такое одиночество и бегство,Как в том рассказике Камю на антресолях,Где вечно дышит тот, кого не видно,И спрашивает сверху: – Как вы там?..

* * *Никаких заблуждений со всеми удобствами,Которые свойственны заблуждениям,Сменным – как полотенца и простыни,Сменным – как вывеска над учреждением.

Никакого снижения цен на поступки,Благородство которых не зависит от спроса, —Никакой распродажи, ломбарда и скупки.Честь и доблесть – не вещи с процентом износа.

Есть высокая плотность волны просветления,Роскошь есть драгоценней, чем золота брёвна…Это – чистая лирика сопротивления —Не как бы, не словно, а безусловно.

В переплёте оконном, с деревьями, звёздами,Издаётся такое… В неслабой скорлупке.Никаких заблуждений со всеми удобствами,Никакого снижения цен на поступки.

ГРАНЁНЫЕ СТАКАНЧИКИ ТРАМВАЯ

Серебряные флаги снегопада,Гранёные стаканчики трамвая,И ледяные гроздья виноградаРастут на стёклах, слёзы проливая.

Мы едем дальше, здесь сойдёт эпоха,Но эта остановка – не конечная.Морозный пар, мороженое вздоха,Мороженое звёзд – дорога млечная.

Луна красна, каток зеркально чёрен —В подсолнухе вот так черно от зёрен,В том круглом зеркале на стебле с плавниками…У конькобежцев – искры под коньками.

Мы едем дальше, здесь сойдут колени,Свежа в которых крепость огуречная.В моих коленях – джазовое пенье,Но эта остановка – не конечная.

Серебряные флаги снегопада,Гранёные стаканчики трамвая,И ледяные гроздья виноградаРастут на стёклах, слёзы проливая.

Мы едем дальше, здесь сойдут кавычки,Соскочит мода здесь недолговечная,Войдёт свобода и сопрёт вещички,Но эта остановка – не конечная.

Какое счастье – впасть в самозабвенье,Когда играет музыка живая!..В моих коленях – джазовое пенье,Гранёные стаканчики трамвая.

ГУЛЯЩАЯ ТЮРЬМА

1.Пожары в яйцах тьмы,Огонь ночами лижетМосковские дома.Гремучие умы —Их замыслами движетИстория сама,И все преграды выжжетГулящая тюрьма.

Гулящая тюрьма,Гремучие умы,Пожары в яйцах тьмы,Огонь гудит и ноет.Все знают – что почём.Бегут за скрипачом,За теннисным мячом.Гулящая тюрьма,Пожары в яйцах тьмы,Пирует пироман,Пирует параноик.

2.Москва пожарами пылает по ночам.Открой окно – и через миг воняют гарьюОдежда, волосы… Как смертники к печам,Дома московские идут в огонь, где тварью

Поджог заказан за какой-то миллионКаких-то денег… Слон в гробу, а моська лает.Все смотрят серию – в Москву НаполеонПривёл войска, идёт кино, Москва пылает,Открой окно – столбами дым, идёт кино.

Мы приспособлены кошмары поглощать,Отсутствия включая механизмы.И прошлым нас бессмысленно стращать,И будущим… Другие организмы

Давным-давно с ума сошли бы. Но не мы.Мы не боимся даже ядерной зимы,Нас не возьмёшь огнём, микробом, бомбой, газом, —Мы здесь отсутствуем… Пожары в яйцах тьмы.И там присутствуем, где явно высший разум.

* * *Прославим рукопись!.. Прославим эту местность,Прославим пастбища, где бегают каракули.Её единственность прославим и чудесностьЕё полей, где и чернила горько плакали.

Прославим рукопись!.. Рука Её ВысочестваИграет музыку, являясь инструментом,И рукописную природу одиночестваНе подвергает никаким аплодисментам.

Прославим рукопись!.. Прославим замарашку,Прославим ритмы перечёркнутых попыток,Прославим трепет и отчаянье, и чашку,На эту рукопись пролившую напиток.

Прославим рукопись!.. Её прославим древность —Сиюминутную и вечную!.. ПрославимВсё то, чем рукопись так разжигает ревностьВ обложках твёрденьких с оттиснутым заглавьем.

* * *Я написала женщину на чёрном,И вся она – из листьев и цветов,В её пространстве, ярко освещённом,Мерцают волны в зареве портов,

Где я была в другом тысячелетье,Где оттиск мой остался на песке, —Как волны, как цветы, как листья этиОстались чудом у меня в руке.

Прощай, моя красавица на чёрном,В тебя влюблён один заморский гость,Он ходит за тобой котом учёнымИ улыбается во всю зубную кость.

А ты ему подмигиваешь листиком,Где нет зрачка, но обитает глаз.Он думает, дурак, что это – мистика,А это – взгляд, преследующий нас.

ВСЯКИЕ ГЛУПОСТИ

Все выросли… Больше не нуженИм твой опостылевший труд.Ты куришь, ты стар и простужен,Все выросли, главное – врут.

Ты вёл их за ручку, не оченьИм нравится это тепло.Их мир для тебя заколочен.Ты выбит мячом, как стекло.

Осколки свои собирая,Ты счастлив, что выросли все.Но ужасы детского раяДля них – как стекло в колбасе.

Ответь, собирая осколки:А кто тебя, милый, просил,Чтоб выросли козлики, волки,Ворона, лисица и сыр?..

Все выросли…Завтрак на ужинЕдят, не слезая с колёс.Ты куришь, ты стар и простужен.Все выросли – жаль их до слёз!

* * *Нежнее памяти, которая во снеПлывёт волнамиБлаженства райского у яблок в глубине,Играя с нами,Играя снами прежних жизней, тайных глазВо тьме и влаге,Что глубже нас, прекрасней нас, счастливей насИ нашей тягиК тоске чудовищной по ясности вещей,По лжи значений,В которых – точность казначеев, палачей,Царящих мнений…

Не оставляй, не оставляй во мне надеждНа эту ясность,Она оклеена обоями одежд,Мозгов, чья страстностьУже прославилась обоями таблиц,Содрав так многоОбоев тайны и прижав обои лицК обоям Бога.

Не оставляй, не оставляй надежд во мнеНа эти блага.Пускай трепещет мгла и бездна в глубине,Где жизни влага —Нежнее памяти, которая плывётВо сне волнами,Лаская плоть, лаская этот звёздный плодВ садах над нами.

* * *Мы живём, под собою не чуя…Наши речи за десять шагов…Здесь обои свободы ночуя,Превратились в обои мозгов.

Рабски, в рабство из рабства кочуя,Наша доблесть – товар для торгов.Мы живём, под собою не чуя…Наши речи за десять шагов…

Труп тирана со свистом бичуя,Наглый трус веселит дураков.Мы живём, под собою не чуя…Наши речи за десять шагов…

Бисер свиньям побед не мечу я,Чтоб в гармонию влиться кругов,Где живут, под собою не чуя…Наши речи за десять шагов

Не слышны. Униженьем врачуя,Зверским хохотом, – обреченыИ живём, под собою не чуя…Под собою не чуя страны.

Что там чуять?.. Остались обои —Клей, бумага и хвост сатаны.Мы живём, наполняя собоюНе страну, а обои страны.

Где читатель?!. Да здесь, где торчу яВ переходе меж трёх берегов.Мы живём, под собою не чуя…Наши речи – обои шагов.

ТРИПТИХ

1.Привлечь внимание, внимание привлечь,Любой ценой пробиться из-под спуда,Ошеломить, перелопатить речь,Чтоб воздух жизни тёк сквозь это чудоВзаимности волнующихся глазЛиствы, где всё чирикает и свищет,Травы, где Клеопатра улегласьС Антонием, у змейки – тонкий выщипБровей и веер незабвенных скул,Шпионы шастают, мозги макиавеллят,И старших школьников зелёную тоскуРумянят дерзости, чью славу вечность белит.

2.Сначала – мясо виноградное стиха,Потом уж время – это мясо (чьё?) вселенной,Сначала – сок и связка не суха,Чтоб мир не вывихнуть из чашечки коленной,Чтоб (чьё же это?) не распалась связь времён, —У старших школьников читать в оригиналеТакое принято, когда воспламенёнФонарь бессонницы и предки доконали,А (чьё же?) мясо виноградное стихаПьянит и полнится взаимным истеканьем,Всё остальное – пыль и шелуха,Сдуваемые школьников дыханьем.

3.Цивилизации бетонный виноградВключает ночью электрические окна,В том винограднике меж гроздьями горятГлаза дворов и небесами пахнет мокро,Скулит качель, где Клеопатра пьёт виноС Антонием, она скуластой змейкойЕму вползает в душу – как в окноС цветочком поцелуя… Этой склейкойТут всё и держится, на это – весь расчёт,Пока наукой оцифрованная нелюдьНе даст нам школьников других смакиавеллитьИ мясо виноградное течёт.

В ПРИЛИЧНОМ ОБЩЕСТВЕ

Приговорённый к высшей мереЗа преступления чужие.Ему распахивают двери,Его эскортом окружили,Его уложат и привяжут,И впрыснут яд с большим фасоном,Его конвульсии покажутАккредитованным персонам.Они мгновенно испытаютБлаженство ужаса и секса,Их репортажи воспитаютЭлиту пудинга и кекса.Её частично укокошитПреступник, избежавший кары,Взорвёт он бомбу, купит зошитИ в нём напишет мемуары, —Их превратят в кино и в майки,В игру и в книгу для гаданья…Приговорённый видит гайкиЗрачков, лишённых состраданья, —В него юстиция вливаетСвои святые идеалы,И он от них околевает,Плывя на все телеканалыКартинкой судорог подробных,Чья новость вечная и живость —Пример наглядный сил загробных,Производящих справедливость.

* * *– Если б нас победили немцы,Англичане, французы, шведы,Мы бы жили сейчас, как немцы,Англичане, французы, шведы.Если б наши отцы и деды,Слабоумные оборванцы,Не сражались бы до победы,Мы бы жили, как иностранцы, —

Говорит мужичок-ботаник,Улыбаясь мечте-надежде,Что разломится, как «Титаник»,То, что в плен не сдавалось преждеПо причине дурной гордыни,Бескультурья и непрактичности,Потому что живут, как свиньи,Полагает он, наши личности:– Территория пусть обмылится,Население оскотинится,Потому что у нас кириллица,А в Европу войдёт латиница.

* * *Когда великий МакьявеллиХотел пожать плоды труда,Мгновенно нравы окривели, —Он не был избран никуда.

У денег – собственные целиИ гениальные мозги,Они сочли, что МакьявеллиСпособен встать не с той ноги.

Его коварно прокатили,И при подсчёте голосовПослали на фиг в лучшем стилеПалатки правильных весов.

Другой бы тут ополоумел,Интриги подлые настриг,А Макьявелли взял и умер —От скуки мыслимых интриг.

Дух Ренессанса в рог баранийЕго скрутил и отнял шансУзнать, что это был не ранний,А очень поздний Ренессанс,

И что эпохой ВозрожденьяСчитаться будут временаЧудовищного поведенья,Как нынче видно из окна.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ БЕЗ ВРАНЬЯ

Спи, моя детка,Под нами – планетка,Где всех поимеют плохие парни.Вкусным не будь,Сладким не будь —Это всего бездарней!

Злого не будь добрей,Чтоб закуской не стать в поварне.Спи, моя детка,Ты – не котлетка,Которой закусят плохие парни.

Ты – моя нежная струнка,Нет ничего антикварней!..Я одна виновата,Если когда-тоБудешь нежней, чем плохие парни.

Злого не будь добрей —Спустят собак на псарне.Спи, моя детка,Земля – такая планетка,Где всех поимеют плохие парни.

* * *Главное – уметь договориться.Знают клён, олива и каштан —Где, о чём и с кем договоритьсяНе сумели Лорка, Мандельштам…

Неужели главное уменьеТак могли отчаянно проспатьИстуканы договорной лени,Что пришлось их в землю закопать?

Да, покуда эти двое брилисьИ гуляли, сбрендив, на Парнас,Все давным-давно договорились:«Жаль, что с нами не было и вас!..»

Если не умеете сваритьсяВ том котле, где варят договор, —С вами же нельзя договориться,Вы – мертвец, расстрелянный в упор.

Но легко договориться с мёртвым, —Этот клад лишь надо раскопать.Мёртвые проходят высшим сортом.Мёртвые умеют не проспать.

В ЛУЧАХ ГЕКЗАМЕТРИЧЕСКОГО ТЕЛА

С какой горы сегодня наблюдаютЗа нами древнегреческие боги,Когда в сраженьяхБомбы так умныИ опытом огромным обладаютПортные (пришивая руки-ноги!),Чья сила духа – в кратких выраженьях,А не в гекзаметрах избыточной длины?..

Длина избыточна —Так ныне тесен глобус,Такую скорость развивает истребитель,Так быстро прилетает к нам картинкаСобытий, где на скорости огромнойРыдает в сжатой форме Андромаха —Гражданка титров, сжатых до предела.Жара там пыточна,Но можно взять автобусС прохладным климатом и посетить обительТех призраков, чья плавает пластинкаС конём, с его начинкой вероломнойВ лучах гекзаметрического тела.

ГОД МЕТАЛЛИЧЕСКОЙ ЗМЕИ

Змея из белого металла,Из платины и серебра, —Ей первой карту наметалаТысячелетия игра.

Она полна целебным ядомИ ядом гибельным – составУ них один… Невинным взглядомОна глядит, на хвост привстав, —

И держит кольчатая длинностьГоловку страшной красоты,Её змеиную невинность,Её невинную змеиность,Взирающую с высоты

На всё, что здесь для нас настало,Когда пришла её пора —Змеи из белого металла,Из платины и серебра.

Мы с ней должны, как йог в пустыне,Делить вселенную свою,Где звёзды чествуют отнынеМеталла белого змею —

Событий кольчатую длинность,Которой славится игра,Её змеиная невинность,Её невинная змеиностьИз платины и серебра.

* * *Завтра мальчик придёт восьмилетний,Все мы будем его обожать.Он не первый, и он не последний,Кто способен от счастья дрожать,Побеждая на клеточном поле,На газоне, на грунте, в воде,Замирая от страха и болиИ, как бомжик, ночуя везде.

Это – Ваня, мой внук перелётный,У него на спине рюкзачок —Мир его, аскетически плотныйИ огромный, как тайны зрачок.Этот мир, путешественный жребий,Он за тридевять тащит земель,И в моём появляется небеРаз в году он на пару недель.

Он в моей приземляется ране,В моего униженья стране,Где надежд на моё вымираньеОптимистам хватает вполне.В этих светлых надежд дешевизнеЕсть Большой людоедский секрет…Так насвистывай дырочкой жизниСвой, Поэтка, божественный бред!..

* * *Я не из тех, кто ублажает власть,Её ступени вылизав до глади,В надежде прямо в душу ей запастьИ возникать оттуда в шоколаде.

Что юбилеи с цацками наград?Что славы писк по спискам из конторы?Что наивысший похорон разряд?Есть нечто более, чем этот ряд, который

Воистину равняется нулю,Когда с великой благодарностью печалиМои читатели положат по люблюВ ту лодку, на которой я отчалю.

ПО ВЫСШЕМУ РАЗРЯДУ

А мне безразлично, по какому разряду меня похоронят.По высшему было дано мне любви, красоты и отваги.Мой читатель божествен, как звёзды в небесной короне,Как сиреней цветущих и яблонь победные флаги.

Никакая контора не ведает искрой Божьей,Ослепительным чудом, которое вопрекиЧудовищному параду бытности толстокожейВозникает из тонкого мира… Остальное всё – пустяки.

Остальное всё – по разрядам рутинных мероприятий,Организаций объединённых мнений,Заведений с их мёдом и ядом.Не из тонкого это мира, не из твоих объятий,Любовь моя, облако золотое моего безразличья к разрядам.

* * *Снег летает сентября,Воздух серебря…Чистят клумбы в Ботаническом саду,Маргаритки валят в кучки, —Они просятся на ручки,Кой-кого из них домой я приведу.

В Ботаническом садуЧистят грамотно среду,Птица там свою еду не покупала, —С райских яблонь тук-тук-тукРайских яблочек сундук,Всем – привет, и возлюбите, что упало!

Возлюбите Божий дар,Этот день, воздушный шарНад коляской, где младенец кочевряжится,Старость с книгой под зонтом,В тайном трепете святомВозлюбите, что упало, —Мало не покажется.

* * *Вредит куренье моему здоровью,Лет пятьдесят оно уже вредит, —Я знаю, что давно живу в кредит,Но – каждый миг мой озарён любовью.

Когда бы не куренье, мне б каюк —В такие я заглядывала бездны…И курева не более полезныЦикута знаменитая и крюк.

На склоне дней с цепи я сорвалась,С таким я сладострастьем дым глотаю, —Но разве лучше вонь глотать и грязьВозможностей, чью гадость наблюдаю?!.

Куренье убивает, спору нет,И правда то, что мёртвые не курят,Их воздух свеж, их души балагурят,Проветрен их рабочий кабинет.

ПЕСЕНКА

Износилось тело,Все его детали, —Что-то отлетело,Что-то подлатали,

Кое-что валяетсяГде-то под столом,Оно легко вставляется,Но тут же воспаляется —Вот какой облом!..

«Родная Наденька, не знаю, жива ли ты,голубка моя?»Осип Мандельштам

Надежда Мандельштам была не злой старухой,Обгадившей цветы литературных клумб.Она на этот мир глядела не под мухойИ знала меру зла, как волны знал Колумб.

Вернись она в Москву безмолвною золою,Тогда бы, о, тогда б она была добрейВ мозгах клеветников, её считавших злоюЗа правды горький вкус, за то, что нос-еврей.

Когда бы в гроб сошли не кости Мандельштама,Когда бы в гроб сойти поэзия могла, —Кого бы грёб вопрос, насколько эта дамаПриятственно добра или исчадье зла?!.

Победа доброты над этой «злой женою»Однажды ворвалась и хлынула из труб,Когда «друзья людей», чтоб ей не быть одною,Явились и её арестовали труп.

На отпеванье в храм отпущенная с Богом,Она лежала там в блаженстве неземном,Светясь резьбой лица – прощений каталогом,А некто видел злость в лице её резном,

Завидуя судьбе в такой крутой обложке,Доставшейся не тем, кто вписан в трафарет,Не тем, кто углядел, что кривоваты ножкиУ девочки, любил которую Поэт.

* * *Вот здесь мой дом, он – в русской речи,Иных уж нет, а те – далече,Над головою – облака,Ни потолка, ни стен, ни окон,В просторе я живу глубоком,Питаясь высью, как рекаДождём питается, снегами,Моя строка идёт кругами,Идёт слогами речь реки,Рекою речи воздух пахнет,Вот здесь – мой дом, он весь распахнут,Но тайны плещут плавники.

Рукопись такая