Иосиф Бродский - Собрание сочинений

Иосиф Бродский.

Стихотворения и поэмы

(1940-1996)

Неопубликованные ранние стихи [1]

(1957 – 1962)

Воспоминания

Белое небокрутится надо мною.Земля сераятарахтит у меня под ногами.Слева деревья. Справаозеро очередноес каменными берегами,с деревянными берегами.

Я вытаскиваю, выдергиваюноги из болота,и солнышко освещает менямаленькими лучами. [2]Полевой сезонпятьдесят восьмого года.Я к Белому морюмедленно пробираюсь.

Реки текут на север.Ребята бредут – по пояс – по рекам.Белая ночь над намилегонько брезжит.Я ищу. Я делаю из себячеловека.И вот мы находим,выходим на побережье.

Голубоватый ветердо нас уже долетает.Земля переходит в водус коротким плеском.Я поднимаю рукии голову поднимаю,и море ко мне приходитцветом своим белесым.

Кого мы помним,кого мы сейчас забываем,чего мы стоим,чего мы еще не стоим;

вот мы стоим у моря,и облака проплывают,и наши следызатягиваются водою.

Гладиаторы

Простимся.До встреч в могиле.Близится наше время.Ну, что ж?

Мы не победили.Мы умрем на арене.Тем лучше.Не облысеемот женщин, от перепоя.

...А небо над Колизеемтакое же голубое,как над родиной нашей,которую зря покинулради истин,а такжеради богатства римлян.

Впрочем,нам не обидно.Разве это обида?Просто такая,видно,выпала нампланида...

Близится наше время.Люди уже расселись.Мы умрем на арене.

Людям хочется зрелищ.

***

Зачем опять меняемся местами,зачем опять, все менее нужна,плывет ко мне московскими мостамипосольских переулков тишина?

И сызнова полет автомобильныйв ночи к полупустым особнякам,как сызмала, о город нелюбимый,к изогнутым и каменным цветам.

И веточки невидимо трясутся,да кружится неведомо печаль:унылое и легкое распутство,отчужденности слабая печать.

Затем. Затем торопишься пожить.Затем, что это юмор неуместный,затем, что наши головы кружитдвадцатый век, безумное спортсменство.

Но, переменным воздухом дыша,бесславной маяты не превышая,служи свое, опальная душа,короткие дела не совершая.

Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извнена дансинги, на Оперу, на воды;заутреней – на колокол по мне;безумием – на платную свободу.

Ищи, ищи неславного венка,затем, что мы становимся любыми,все менее заносчивы покаи потому все более любимы.

***

И вечный бой.Покой нам только снится.И пусть ничтоне потревожит сны.Седая ночь,и дремлющие птицыкачаются от синей тишины.

И вечный бой.Атаки на рассвете.И пули,разучившиеся петь,кричали нам,что есть еще Бессмертье...... А мы хотели просто уцелеть.

Простите нас.Мы до конца кипели,и мир воспринимали,как бруствер.Сердца рвались,метались и храпели,как лошади,попав под артобстрел.

...Скажите... там...чтоб больше не будили.Пускай ничтоне потревожит сны....Что из того,что мы не победили,что из того,что не вернулись мы?..

Критерии [3]

«...с маленькой смертью встреча»

Маленькая смерть собаки.Маленькая смерть птицы.

Нормальные размерычеловеческой смерти.

К садовой ограде [4]

Снег в сумерках кружит, кружит.Под лампочкой дворовой тлеет.В развилке дерева лежит.На ветке сломанной белеет.Не то, чтобы бело-светло.Но кажется (почти волнуяограду) у ствола нутропоявится, кору минуя.

По срубленной давно соснеона ту правду изучает,что неспособность к белизнеее от сада отличает.Что белый свет – внутри него.Но, чуть не трескаясь от стужи,почти не чувствуя того,что снег покрыл ее снаружи.Но все-таки безжизнен вид.Мертвеет озеро пустое.Их только кашель оживитсвоей подспудной краснотою.

*** [5]

Кто к минувшему глухи к грядущему прост,устремляет свой слухв преждевременный рост.Как земля, как водапод небесною мглой,в каждом чувстве всегдасила жизни с иглой.

И невольным объятстрахом, вздрогнет, как мышь,тот, в кого ты свой взгляд устремишь,из угла устремишь.

Засвети же свечуна краю темноты.Я увидеть хочуто, что чувствуешь ты.В этом доме ночном,где скрывает окно,словно скатерть с пятном,темноты полотно.

Ставь на скатерть стакан,чтоб он вдруг не упал,чтоб сквозь стол-истукан,словно соль проступал,незаметный в окне,ослепительный путь -будто льется винои вздымается грудь.

Ветер, ветер пришел,шелестит у окна,укрывается столза квадрат полотна,и трепещут цветыу него позади,на краю темноты,словно сердце в груди.

И чернильная тьманаступает опять,как движенье умаотметается вспять,и сиянье звездына латуни осейглушит звуки ездына дистанции всей.

***

Мне говорят, что нужно уезжать.Да-да. Благодарю. Я собираюсь.Да-да. Я понимаю. Провожатьне следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите – дальний путь.Какой-нибудь ближайший полустанок.Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.Я вовсе налегке. Без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.Да-да. Пора. И каждый понимает.Безрадостную зимнюю зарюнад родиной деревья поднимают.

Все кончено. Не стану возражать.Ладони бы пожать – и до свиданья.Я выздоровел. Нужно уезжать.Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси.Как будто бы я адрес забываю.В умолкшие поля меня неси.Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

Как будто бы я адрес позабыл:к окошку запотевшему приникнуи над рекой, которую любил,я расплачусь и лодочника крикну.

(Все кончено. Теперь я не спешу.Езжай назад спокойно, ради Бога.Я в небо погляжу и подышухолодным ветром берега другого.)

Ну, вот и долгожданный переезд.Кати назад, не чувствуя печали.Когда войдешь на родине в подъезд,я к берегу пологому причалю.

*** [6]

Мы незримы будем, чтоб сновав ночь играть, а потом искатьв голубом явлении слованенадежную благодать.

До того ли звук осторожен?Для того ли имен драже?Существуем по милости Божьейвопреки словесам ворожей.

И светлей неоржавленной сталимимолетный овал волны.Мы вольны различать детали,мы речной тишины полны.

Пусть не стали старше и строжеи живем на ребре реки,мы покорны милости Божьейкрутизне дождей вопреки.

Наступает весна

Дмитрию Бобышеву

Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,в городском полумраке, полусвете,в городском гаме, плеске и стонетоненькая песенка смерти.

Верхний свет улиц, верхний свет улицвсе рисует нам этот город и эту воду,и короткий свист у фасадов узких,вылетающий вверх, вылетающий на свободу.

Девочка-память бредет по городу, бренчат в ладони монеты,мертвые листья кружатся выпавшими рублями,над рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо,как городские птицы над железными кораблями.

Громадный дождь, дождь широких улиц льется над мартом,как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли.Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту,и навстречу тебе летят блестящие автомобили.

Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет,шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоименна,и ты остаешься с этим народом, с этим городом и с этим веком,да, один на один, как ты ни есть ребенок.

Девочка-память бредет по городу, наступает вечер,льется дождь, и платочек ее хоть выжми,девочка-память стоит у витрин и глядит на белье столетьяи безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.

Памяти Феди Добровольского [7]

Мы продолжаем жить.Мы читаем или пишем стихи.Мы разглядываем красивых женщин,улыбающихся миру с обложкииллюстрированных журналов.Мы обдумываем своих друзей,возвращаясь через весь городв полузамерзшем и дрожащем трамвае:мы продолжаем жить.

Иногда мы видим деревья,которыечерными обнаженными рукамиподдерживают бесконечный груз неба,или подламываются под грузом неба,напоминающего по ночам землю.Мы видим деревья,лежащие на земле.Мы продолжаем жить.Мы, с которыми ты долго разговаривало современной живописи,или с которыми пил на углуНевского проспектапиво, -редко вспоминаем тебя.И когда вспоминаем,то начинаем жалеть себя,свои сутулые спины,свое отвратительно работающее сердце,начинающее неудобно ерзатьв грудной клеткеуже после третьего этажа.И приходит в голову,что в один прекрасный деньс ним – с этим сердцем -приключится какая-нибудь нелепость,и тогда один из насрастянется на восемь тысяч километровк западу от тебяна грязном асфальтированном тротуаре,выронив свои книжки,и последним, что он увидит,будут случайные встревоженные лица,случайная каменная стена домаи повисший на проводах клочок неба, -неба,опирающегося на те самые деревья,которые мы иногда замечаем....

Памятник