Песни Шираза - Автор Неизвестен
Коротко о художественных особенностях добейти — самой распространенной формы поэтического фольклора. Их отличает своеобразная композиция и система выразительных средств, не свойственных письменной литературе или редко в ней употребляемых. Прежде всего, многие народные четверостишия построены по принципу так называемого двучленного параллелизма: запев — картинка или сценка из миря природы — сменяется картинкой или сценкой из жизни человека. Запев, как правило, является эмоциональным вступлением, символом; он готовит слушателя к восприятию той мысли о человеке, ради которой создано четверостишие. Так, запев с упоминанием о красной розе готовит слушателя к тому, что речь пойдет о девушке; после запева «На вершине горы пять детенышей льва» поется о раненом воине, который сражался как лев. Часто третий стих добейти, подчеркивая важность сказанного во второй строке, представляет собой по форме ее повторение, своеобразную словесную инверсию.
Я далеко, мой путь далек. Где дом мой? Где семья?
Но если брошу я тебя, пускай ослепну я,
Но если брошу я тебя, уйдя в страну чужую,
Пусть брачным ложем станет мне могильная земля.
Некоторые четверостишия, подобно русской частушке, исполняются в виде живого диалога: двое исполнителей — обычно юноша и девушка — как бы состязаются в остроумии между собой. Один начинает песню, другой заканчивает ее, отвечая на поставленный вопрос.
Исполнитель или неизвестный автор четверостишия часто начинает его с обращения к людям, к Аллаху, к единоверцам, а иногда к коню или к ворону с черной головой.
Как известно, персидские поэты-классики, особенно поэты суфийского направления, отождествляющие бога со вселенной, широко пользовались самой причудливой символикой как художественным приемом. В отличие от письменной литературы народная поэзия совершенно не признает абстрактных символов. Вся символика фольклорной лирики связана с образами природы, животного и растительного мира. Девушка — цветок, стройный кипарис, свет луны, звездочка на небе, голубка, куропатка. Юноша — сокол, румяное яблоко, сахарный тростник. Подобные образы есть и в письменной поэзии, но восходят они к народному творчеству.
Слагатели песен персонифицируют явления природы, растения, животных, обращаются с ними как с разумными существами. Сам певец или его лирический герой уподобляет себя или ту, к которой он обращается, предметам живой или даже неживой природы: «я — рыба», «я — белая птица», «я — фисташковое дерево», «мы — зерна в одном гранате», «мы два сросшихся кипариса», «ты — маленькая голубка, а я сокол», «если ты — жемчуг, то я — янтарь», «если ты — серебро, то я — золото». В персидской народной поэзии эти олицетворения и уподобления обретают неповторимую красоту и образность. Сотни лет переходит из уст в уста, а теперь уже из одного фольклорного сборника в другой вот это четверостишие:
Любовь моя, любовь, везут мой прах в Керман,
Вновь стану глиною, пригодной на кальян,
И вылепят кальян, и, может быть, закурит
Из сердца моего какой-нибудь шайтан.
Весь комплекс взаимоотношений человека и природы был глубоко и на высоком поэтическом уровне разработан Омаром Хайямом и нашел блестящее художественное воплощение в его робаятах. Но то, что мы с аналогичным явлением сталкиваемся в народных четверостишиях, отнюдь не говорит об их письменном происхождении. Скорее Омар Хайям очень хорошо знал образ мышления своего народа и прекрасно владел всеми средствами выражения чувств, которые широко применялись в фольклорной поэзии.
Если говорить не об образах, а в целом о языке народных песен, то в основе их лежит разговорная речь. Лексика преимущественно бытовая, и слова, выходящие за пределы бытовой тематики, встречаются редко.
Самостоятельных лирических песен в персидском фольклоре немного. Поэтому и в настоящем сборнике они занимают место самостоятельного приложения к четверостишиям. Если учесть еще, что не только четверостишие, но и каждый бейт (двустишие) содержит законченную мысль, то можно сделать вывод о том, что лирические песни во многих случаях представляют собой лишь подборку четверостиший или бейтов на определенную тему.
В разделе песен публикуется целый ряд колыбельных, которые иранцы повсеместно называют «лалайи», потому что «ла-лай» — это припев, полностью соответствующий русскому «баю-бай». Надо полагать, иранские колыбельные, как и колыбельные других народов, зародились из обычных причитаний, произносимых в ритме качающейся колыбели. Поэтому размер их бывает самым различным, а рифма, как правило, парная, самая простая и подходящая к этой разновидности фольклорной лирики. Колыбельные щедро называют предметы быта и домашнего обихода, звучат живо и образно, проникнуты лиризмом и нежностью. Изливая душу в колыбельной песне, женщина чувствует себя не только матерью, но и женой, хозяйкой дома. Значительно чаще упоминается в колыбельных сын, нежели дочь. Это обстоятельство — отголосок общественного, семейного и правового положения женщины в Иране.
Детский фольклор в Иране, как и всюду на земле, носит характер забавы, развлечения, пронизан весельем, шутками, остротами. Обращение к явлениям природы для детей так же естественно, как обращение к людям. Играя во дворе, на улице, они приветствуют первый дождь, весеннее теплое солнышко. И если в русском фольклоре мы чаще встречаем: «Дождик, дождик, перестань», то в иранском чаще, наоборот: «Дождик, дождик, полей, как из ведра». Как говорится, где что важнее...
Произведения детского фольклора созданы на основе живого разговорного языка. Одной из самых распространенных композиционных форм детских песен является диалог и прямая речь. Никаких правил в поэтическом размере не соблюдается, рифмой во многих случаях служат звукоподражания и междометия.
К обрядовому фольклору относятся свадебные песни, широко распространенные на юге Ирана, особенно в Ширазе и его окрестностях, где они имеют свое название, мало известное жителям северных провинций — «васунак». Как правило, они исполняются женщинами, чаще всего сестрами жениха. Песня поется едва ли не в течение всего свадебного обряда. Готовится ли свадебная одежда жениха, отправляется ли он в баню, красит ли хною стопы и ладони — для каждого действия есть в песне свои бейты; специальными стихами воспеваются жениховы подарки невесте, церемония украшения комнаты новобрачных зеленью и цветами, отъезд невесты в дом жениха.
Свадебные мотивы то грустны, то веселы, в целом же свадебные песни исполняются медленно, торжественно, наделяют невесту высокими достоинствами, а жениха величают не иначе, как «князь-жених». Молодые в песнях необычайно красивы, роскошно одеты. Магическое назначение свадебной песни — выдать
