Разговор о стихах - Ефим Григорьевич Эткинд
В ее движенье чувствуется человек.
По крайней мере он таится
В своем зародыше меж двух широких крыл.
«Осень», 1932
Природа пела. Лес, подняв лицо,
Пел вместе с лугом. Речка чистым телом
Звенела вся, как звонкое кольцо.
«Лодейников», 1932–1947
Заболоцкий сливает в метафоре растительный и животный мир, одухотворяя их разумом и чувством человека. Так Заболоцкий видит мир, так он выражает своё видение – через метафору.
У Леонида Мартынова совсем иной взгляд на действительность, но и для него метафора – средство резкого сокращения расстояний между далеко отстоящими друг от друга вещами, средство создания мощного поэтического эффекта. Поэзия Мартынова присматривается к бытовой повседневности: быт может породить пошлость, он же служит почвой для чистейшей, благороднейшей поэзии. «Дома… серые, голубые, лестницы крутые… квартиры, светом залитые…» («След», 1946) – здесь живёт и мерзость низких буден, и душевное величие: столкновение этих враждующих сил – вот пафос Мартынова. Он против ложных метафор: не нужно преображать мир, делать его лучше, чем он есть, – он прекрасен и в своей бытовой повседневности.
Не золото лесная опаль,
В парчу не превратиться мху,
Нельзя пальто надеть на тополь,
Ольху не кутайте в доху,
Березки не рядите в ряски,
Чтоб девичью хранить их честь.
Оставьте! Надо без опаски
Увидеть мир, каков он есть.
«Я понял! И ясней и резче…», 1947
Всё это, так сказать, отрицательные метафоры: Мартынов запрещает унижать природу до пошлого быта. Но самый этот быт как бы разрывает оболочку, и вот проступает скрывавшаяся до поры природная стихия. В комнате включён нагревательный прибор:
И щелкает
Электроотопленье, –
Горят в камине
Вовсе не дрова,
Но будто бы
Трещат при расщепленье
Мельчайшие частицы естества.
«Из года в год…», 1949
У известного французского поэта Жака Превера дети сидят в классе и учат арифметику – «два и два четыре, четыре и четыре восемь…». Но вдруг мимо окна пролетает птица, и всё меняется:
И стены класса
Рушатся преспокойно.
И оконные стекла снова стали песком,
Чернила снова стали водой,
Мел снова стал скалой,
Парта стала деревом,
А ручка с пером стала птицей.
В мире прозы два и два дают в сумме четыре, мел служит для того, чтобы писать на доске, а перо и чернила – чтобы писать в тетрадке. В мире поэзии законы арифметической логики теряют силу, практически полезные обиходные предметы утрачивают бытовую ограниченность: сквозь них просвечивает первозданная стихийность.
Вернёмся назад. Алфавитная метафора
В стихотворном послании «К Батюшкову» (1814) совсем ещё юный Пушкин, обращаясь к своему поэтическому наставнику, писал:
Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?
Уже с венком из роз душистых,
Меж кудрей вьющихся, златых,
Под сенью тополей ветвистых,
В кругу красавиц молодых,
Заздравным не стучишь фиалом,
Любовь и Вакха не поешь;
Довольный сча́стливым началом,
Цветов парнасских вновь не рвешь;
Не слышен наш Парни российский!..
Пой, юноша!..
Чтобы современный читатель понял эти стихи, к ним нужно приложить словарик мифологических имён. В этом словарике следует объяснить, что:
Парнас – гора, место обитания Аполлона и муз;
хариты – то же, что Грации, богини женской красоты;
аониды – музы;
Феб – Аполлон, бог солнца и искусств;
Вакх – бог вина и веселья.
Теперь разберёмся, что же в послании к Батюшкову сказано. «Пиит» – это старое слово означает «поэт». «Парнасский счастливый ленивец» – это тоже значит «поэт». «Харит изнеженный любимец» – «поэт». «Наперсник милых аонид» – «поэт». «Радости певец» – тоже «поэт». В сущности говоря, «мечтатель юный» и «философ резвый» – это тоже «поэт». Ниже ещё два варианта, значащих «поэт»: «Наш Парни российский» (Парни – французский поэт XVIII века) и «юноша». Девять разных иносказаний, смысл которых один и тот же.
«Почто на арфе златострунной умолкнул…» Это значит: «Почему ты перестал сочинять стихи?» Но дальше: «Ужель и ты… расстался с Фебом…», «Любовь и Вакха не поёшь», «Цветов парнасских вновь не рвёшь…» – это то же самое.
Итак, 16 строк на все лады видоизменяют одну и ту же мысль: «Почему же ты, поэт, не пишешь больше стихов?»
Послание «К Батюшкову» – произведение, близкое к стилю классицизма. Характерной чертой этого стиля является то, что содержание вещи можно довольно полно передать в прозе, всё же остальное, содержащееся в тексте, представляет собой набор весьма стандартных украшений, переходящих от поэта к поэту, из стихотворения в стихотворение. Ни одного из этих описательных оборотов, перифраз, Пушкин не придумал – ими пользовались многие его предшественники и современники. Например, в послании «Мои Пенаты» (1812) Батюшков писал, говоря о поэтах-баснописцах тех лет Дмитриеве, Хемницере и Крылове:
С эротами играя,
Философ и пиит,
Близ Федра и Пильпая
Там Дмитриев сидит;
Беседуя с зверями
Как счастливый дитя,
Парнасскими цветами
Скрыл истину шутя.
За ним в часы свободы
Поют среди певцов
Два баловня природы,
Хемницер и Крылов.
Наставники-пииты,
О Фебовы жрецы!
Вам, вам плетут хариты
Бессмертные венцы!
Я с вами здесь вкушаю
Восторги пиерид
И в радости взываю:
О музы! я пиит!
«Парнасские цветы»; «баловни природы»; «Фебовы жрецы»; «бессмертные венцы», сплетённые харитами… Все эти обороты – перифразы из того же арсенала, которым пользовался и Пушкин.
Алфавит – это своеобразный код, это набор знаков, каждый из которых обозначает только один строго определённый звук. В системе классицизма существует свой образный код – набор традиционно-условных образных знаков, и каждый имеет закреплённое за ним значение. Роза – это юность, или красота, или прелестная девушка. Лавр – это слава. Лира, цевница, арфа – это поэзия. Оковы – это любовь или брак. Чаша – это веселье или дружба. Осень – это старость. Весна – юность. Урна – смерть. Многие из этих слов-знаков лишь по происхождению метафоры – они уже не воспринимаются как живые образы,
