Наталия Крандиевская-Толстая - Дорога
«Здесь распластано тело мое…»
Здесь распластано тело мое.Птичий голос, хваля бытие,Все твердит заклинанье свое:«Ти es Dieu, tu es Dieu, tu es Dieu».Но доносит мне голос едваСвятотатственные слова,И бездумна моя голова,И плывет надо мной синева,И растет надо мною трава,Превращается жизнь в забытье,Превращается в эхо свое, —Tu es Dieu, tu es Dieu, tu es Dieu.
1959. Репино
«Есть к стихам в голове привычка…»
Есть к стихам в голове привычка,А рифмы всегда со мной,Вот и эти напела мне птичкаНынче в Кавголове, под сосной.
Вероятно, инкогнито местное,Серогрудка какая-нибудьЗаурядная, малоизвестнаяРастревожила щебетом грудь.
И не сдерживая ликования,Славит новую эту зарюИ мое с ней сосуществование,О котором в стихах говорю.
Лето 1959. Кавголово
«Там, в двух шагах от сердца моего…»
Там, в двух шагах от сердца моего,Харчевня есть — «Сиреневая ветка».Туда прохожие заглядывают редко,А чаще не бывает никого.
Туда я прихожу для необычных встреч.За столик мы, два призрака, садимся,Беззвучную ведем друг с другом речь,Не поднимая глаз, глядим, не наглядимся.
Галлюцинации ли то, иль просто тени,Видения, возникшие в дымуИ жив ли ты, иль умер, — не пойму…А за окном наркоз ночной сирениПотворствует свиданью моему.
1 ноября 1960
«Из бесформенной хляби доносится вдруг…»
Из бесформенной хляби доносится вдруг:«Вас приветствует старый, давнишний друг.Может, вспомните дачу на взморье под Ригой,Вы разучивали в то лето Грига.И особенно нравилась Вам когда-тоВ ми миноре стремительная соната».
Этот голос врасплох. И в ответ я молчу.Осторожная память погасила свечу,И на ночь стало все в этом мире похоже.И откуда тот голос — неведомо тоже.
25 ноября 1960
«Хамелеоны пестрых слов…»
Хамелеоны пестрых слов,Коварство их и многоличье…Спасай меня, косноязычье!Дай рык звериный, горло птичье,Заблудшего оленя рев!
Они правдивей во сто кратИ во сто крат красноречивей,Когда поют с природой в лад,Когда в бесхитростном порывеО бытии своем вопят.
Будь как они! Завидуй им,Они одни чисты, как пламя,О чем не ведают и сами,А мы лукавим, мы мудрим,И между слов змеей скользим,И ускользаем за словами.
«Я с собой в дорогу дальнюю…»
Я с собой в дорогу дальнююНичего не уношу.Я в неделю поминальнуюПоминанья не прошу.
И оставлю я на память вамВсе, чего не нажила,Потому что в мире скаредномРасточительной была.
И того лишь между прочимиЯ наследным нареку,Кто по дальней моей вотчинеУнаследует тоску.
1958–1959
«Мне не спится и не рифмуется…»
Мне не спится и не рифмуется,И ни сну, ни стихам не умею помочь.За окном уж с зарею целуетсяПолуночница — белая ночь.Все разумного быта сторонникиНа меня уж махнули рукойЗа режим несуразный такой,Но в стакане, там, на подоконнике,Отгоняя и сон и покой,Пахнет счастьем белый левкой.
Лето 1961
«Где-то там, вероятно, в пределах иных…»
Где-то там, вероятно, в пределах иных,Мертвых больше, чем нас, живых,И от них никуда не уйти.Все равно, будем мы во плотиИли станем тенями без плоти,Но живущим и жившим — нам всем по пути,
И мы все — на едином учете,И цари, и плебеи, и триумвират,И полки безымянно погибших солдат,И Гомер, и Пракситель, и старец Сократ —Все посмертно в единый становятся ряд.
Рядом тени-пигмеи и тени-громады,Величавые тени героев Эллады,Сохраняющие в векахНе один только пепел и прах,Но и мудрость, и мрамор, и стих Илиады.
1961
«С вьюгой северной обрученная…»
С вьюгой северной обрученная,Приднестровских не знала я стран,Потому за могилу Назона яПриняла этот скифский курган,Эти маки степные, что, рдея,В карауле стоят до сих пор,Перед мертвыми благоговея,О бессмертных ведя разговор.И пока ястребиный дозорНад курганом, кружа, пилотирует,Слышу я нарастающий хор, —То гекзаметры ветер скандирует,Унося их с собой на простор.
1961
«От этих пальцев, в горстку сложенных…»
От этих пальцев, в горстку сложенныхНа успокоенной груди,Не отрывай ты глаз встревоженных,Дивись, безмолвствуя, гляди:С каким смиреньем руку впадинойПрикрыла грешная ладонь.Ведь и ее обжег огонь,Когда-то у богов украденный.
1961
«От суетных отвыкла дел…»
От суетных отвыкла дел,А стоящих — не так уж много,И, если присмотреться строго,Есть и у стоящих предел.
Мне умники твердили с детства:«Все видеть — значит все понять»,Как будто зрение не средство,Чтобы фантазию унять.
Но пощади мои утехи,Преобразующие мир.Кому мешают эти вехиИ вымыслов ориентир?
1961
«Когда б слепым явились способы…»
Когда б слепым явились способыТрудами дни заполонить,Не задавала я вопроса быГамлета: «Быть или не быть?»
Читала б книги, пела, шила бы,Сто раз обдумала б сонет,Иль попросту тебя любила бы,Когда других занятий нет.
И вымыслы воображенияВ их неустанной чехардеГнала бы всюду и вездеИ как порок больного зренияДержала б крепко на узде.
1961
«Не двигаться, не шевелиться…»
Не двигаться, не шевелиться,Так ближним меньше беспокойства.Вот надобно к чему стремиться,В чем видеть мудрость и геройство.
А, в общем, грустная история.Жизнь — промах, говоря по-русски,Когда она лишь категорияОбременительной нагрузки.
Май 1961
Эпитафия
Уходят люди, и приходят люди.Три вечных слова: БЫЛО, ЕСТЬ и БУДЕТ,Не замыкая, повторяют круг.
Венок любви, и радости, и мукиПодхватят снова молодые руки,Когда его мы выроним из рук.
Да будет он, и легкий, и цветущий,Для новой жизни, нам вослед идущей,Благоухать всей прелестью земной,
Как нам благоухал! Не бойтесь повторенья:И смерти таинство, и таинство рожденьяБлагословенны вечной новизной.
1954
Примечания
1
Н. Крандиевская-Толстая. Воспоминания. Лениздат, 1977, с. 40.
2
Там же, с. 136.
3
Это стихотворение было написано в 1916 году. В 1954–1955 гг. Н. В. Крандиевская-Толстая переработала его в сонет. В настоящем издании приводится в последней редакции (см. с. 43). (Примеч. сост.).
4
В. Мануйлов. О Н. В. Крандиевской-Толстой. — В кн.: Н. Крандиевская-Толстая. Вечерний свет. Л., «Советский писатель», 1972, с. 5.
