Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]
Какой там отдых! Заныло сердечко, защемило, ладони вспотели, а спине холодно сделалось. Поежился, шинель потуже застегнул. Но к утру все пришло в норму, общее боевое возбуждение передалось и мне: солдаты старались шутить, подначивали друг друга, делали вид, будто ничего особенного не предстоит.
В назначенное время заговорила артиллерия. Я снял шинель, накинул ее на плечи, чтобы потом быстро сбросить, — в атаку пойдем налегке, в одних фуфаечках. Шапку надвинул покрепче на лоб, чтобы не потерялась. Автомат перевел на стрельбу длинными очередями. Приготовился.
Еще рвались над немецкими траншеями снаряды, как раздалась команда: «Вперед! В атаку!» И мы пошли. Первую траншею взяли сравнительно легко, немцы еще не опомнились от артналета. Во второй пришлось схватываться почти в рукопашную. Но выбили. И почти вместе с нами шла в атаку пехота и даже артиллерия — тащили пушки и тут же разворачивали и били по убегающим немцам.
Пехота пошла вперед. Мы, собрав свои вещи, тоже двинулись вслед за наступающими.
* * *Был конец февраля. Уже солнышко пригревало, снег напитался водой и готов был разлиться потоками. Пахло весной. И то ли этот запах, то ли еще что действовало на солдат, — у них все чаще возникали разговоры о мирной жизни, вспоминали школу, девочек. Однажды в разгар такой мирной беседы пришел лейтенант и скомандовал резко:
— В ружье!
Мигом вскочили и в строй. Лейтенант объявил:
— Все автоматчики поступают временно в распоряжение командира стрелковой роты. Через полчаса быть на передовой. Сержант, ведите.
На передовую мы шли днем своими скрытными тропами, но все равно местами приходилось пробираться ползком или перебежками. Однако добрались без потерь. Оставив нас в траншее, сержант пошел докладывать о прибытии. Обратно он вернулся со старшим лейтенантом, который стал нам ставить задачу:
— Видите высотку? Она у меня как прыщ на… Надо провести разведку боем. Вон видите окопчики у самого подножия высотки? Надо их занять. Через десять минут проведем артподготовку.
Сержант приказал нам рассредоточиться и приготовиться к атаке по первому артиллерийскому залпу.
Эта высотка нам досталась! Три или четыре раза атаковали мы ее, в какие-то моменты были уже у самых немецких окопов, но всякий раз откатывались назад, оставляя на нейтралке убитых и раненых. Только с наступлением темноты перестал нас гонять туда старший лейтенант. Почти вся рота автоматчиков полегла здесь. Сержанта тяжело ранило. Человек пять всего осталось. Сбились мы сиротливой кучкой в развилке траншеи, курили молча и сердито. Какая-то бестолковщина получилась с нашими атаками. Остались без командира, не знали, что делать. Но тут прибежал связной:
— Вы — автоматчики? Срочно все к командиру роты. Бегом.
Опять! Однако делать нечего, по ходу сообщения побежали вслед за связным. Еще издали увидели: стоит ротный, отдает распоряжения направо и налево, руками размахивает, только полы плащ-палатки взлетают, как от сильного ветра.
— Пришли автоматчики, — доложил связной.
— Где? — обернулся ротный: — А где остальные? Всех сюда!
Мы угрюмо молчали, переглядывались. Наверное, дошло до него, где остальные, сказал:
— Ладно… Ты, — указал он на одного, — бери пулемет. Будешь первым номером. Ты — вторым, — ткнул он в другого и отделил их от остальных.
Автоматчики замешкались, хотели что-то сказать, но комроты закричал:
— Быстро! — и рука его вытянулась в сторону ручного пулемета, который лежал на бруствере боком, задрав вверх одну сошку, словно зарезанный баран ногу. — Ты, — ротный указал на меня, — бери противотанковое ружье. Будешь первым номером. Второй номер… Где второй номер ПТР?
— Я тута, — отозвался как-то вяло стоявший рядом солдат.
— Вот второй номер. Все, шагом марш, — махнул нам комроты, чтобы отошли подальше.
Делать нечего, взял ружье, отошел в сторонку, стал проверять его. Хорошо, в запасном полку и его нам показывали. Посмеивались над этим неуклюжим оружием, не дай бог доведется таскать его. И вот на тебе!
— Патронов много? — спросил я у своего напарника.
— Да вота. — Он положил на бруствер сумку. — Богато. Куды их? — Голос у солдата был тягучий, как у тяжело больного. Я присмотрелся к нему: маленький, щупленький пожилой дядька. «Старик, — определил я. — Ему, наверное, уже лет сорок, не меньше. Он в отцы мне годится».
— Ничего, пригодятся, — сказал я мягко. — Сейчас выберем местечко, оборудуем позицию…
— Какую позицию? — услышал наш разговор новоиспеченный пулеметчик. — Сейчас марш-бросок будем делать. Немцы-то драпанули, разведчики там уже побывали.
— Как драпанули? А зачем же мы целый день лезли туда? Столько ребят угробили.
— Кто же знал.
Так вот почему притихла эта высотка: там, оказывается, никого уже нет! Даже ракеты не бросают.
По траншее пробежал старший лейтенант:
— Готовы? Быстро! Быстро!
Когда передали команду «Вперед!», я взвалил на плечо, словно бревно, длинное, тяжелое и неуклюжее ружье, сказал второму номеру:
— Пошли. Не отставайте только.
Идти было тяжело: глубокий снег напитался водой, стал рыхлым, ноги проваливались почти до колен, каждый шаг стоил огромных усилий. Не снег, а каша крутая. И ноша нелегкая. Ружье с каждым километром казалось все тяжелее и тяжелее. Я перебрасывал его с плеча на плечо и натрудил их так, что они горели, как обожженные. Сам был весь мокрый, будто только из парной вышел. Сначала надеялся, что ношу эту будем делить пополам со вторым номером, но потом пришлось от этой мысли отказаться: уже на первых километрах напарник мой от меня отстал, и мне пришлось поджидать его.
— Не отставайте, пожалуйста, — попросил я его. — Вдруг пойдут танки, отбиваться придется, а вас нет.
После этого какое-то время я слышал у себя позади его сопение, но вскоре он снова отстал. Я опять подождал его.
— Ну, в самом деле, — начинал я сердиться. — Не отставайте. У меня ведь в стволе только один патрон, много я с ним навоюю? — Напарник виновато молчал, и я попросил у него: — Дайте мне хоть пару патронов в карман.
Он охотно развязал сумку, я взял два патрона (не патроны, а целые снаряды!), положил в карман шинели.
Шли всю ночь. И не просто шли, а почти бежали: надо было догнать немцев и не дать им закрепиться на новых вот таких высотках, которые потом так дорого достаются.
На рассвете немцы нас обстреляли, и мы остановились, залегли. Атаковать их с ходу почему-то не решились, приказали окопаться. Земля была как камень, даже искры летели из-под лопаты, тут бы лом нужен, а не эта малая саперная. Да где его взять, тот лом, а окоп нужен, вот-вот рассвет. Наконец приплелся и мой напарник, но помогать мне не стал, наоборот, сказал:
— А на шо его копать, все одно скоро пойдем дальше.
И правда: не успел я возмутиться, как команда — продвинуться на сто метров вперед, только тихо, без шума.
На новом месте начал с нуля. Но теперь уже наметил окоп поменьше — земля тяжелая, рассвет близко и немцы стали постреливать. Надо спешить. Долблю круглую яму, чтобы хоть как-то углубиться, а там, когда пройду мерзлый слой, расширю свое укрытие. А напарник стоит, дрожит от холода. И вдруг — вой мины. Одна, другая, все ближе. Я присел в яме, уткнул голову насколько можно, а напарник заметался, бросился ко мне, навалился сверху и буравит головой, хочет залезть на самое дно. Налет был коротким, быстро прекратился, я вытолкнул своего напарника, упрекнул:
— Ну, как? Копать не хочешь, а лезешь.
Молчит, отряхивается. А тут по цепи новая команда: «Вперед!» Оказывается, противник оставил передние траншеи, надо их занять.
— Ну шо? — подал голос второй номер. — Я ж говорив: все одно бросим окопы.
— Пошел ты, — огрызнулся я и побежал вслед за ротой.
А рассвет все сильнее, уже далеко видно, немцы стали поливать нас из пулеметов. В несколько перебежек добрался до траншеи, прыгнул в нее. Траншеи оказались залиты водой. В воде долго не простоишь, надо что-то делать. Отстегнул лопату, принялся долбить в стенах уступы, чтобы можно было в них упереться ногами. Но и враскорячку долго не настоишься. Принялся снова долбить стены, счищать с них землю. Земля сыплется в воду, бугорок растет, и вот наконец поднялась плотника, можно стоять на ней тверже. Траншея, правда, сделалась мельче, зато сухо и твердь под ногами, и руки свободны на случай немецкой атаки.
Пока мостил себе гнездо, прибежал напарник. Плюхнулся, не глядя, в воду да так и остался стоять, как цапля на болоте. Мой дружок по роте автоматчиков, который стал пулеметчиком, увидел, продекламировал:
Я сижу на дне окопа,У меня печальный вид:У меня промокла ж…,И теперь я инвалид.
Вокруг засмеялись. А ему хоть бы хны.
