Брат, Брат-2 и другие фильмы - Балабанов Алексей Октябринович
— Там тоже якуты живут? — спросила Бытерхай.
— Зачем якуты? — удивился Джанга. — Там русские живут. Нуча!
— А какой он, нуча?
— Нуча — господин. Он белый, сильный, красивый, с густыми волосами вот здесь… Борода называется.
— Красивее якута? — возбужденно спросила Бытерхай.
— Не-е, якуты красивее всех, — уверенно сказал Джанга, и Бытерхай успокоилась.
На озере кое-где еще попадались льдины. Джанга с большим шумом плавал по ометанному месту, загоняя рыбу в сети. Бытерхай, свесив голову, смотрела в воду.
Потом Джанга вытаскивал сеть, и дно лодки гудело под ударами рыбьих хвостов. Бытерхай опасливо поджимала ноги от широко раскрытых щучьих пастей.
— Смотри, Бытерхай! Эта рыба — как мы… От этой рыбы болезнь наша, — сказал Джанга, протягивая к девочке рыбу со странно распухшей головой. — Такую рыбу человек съест и даже не знает, что врага съел. У них вначале, как и у людей, не заметно: только маленькие пятна под чешуей… Зарыть ее надо в землю живьем.
— Мне жаль ее, она как мы… — прошептала девочка.
— И из-под земли черви яд разнесут… Сжечь бы ее надо, да огонь не любит скверноты, сердится, мстит, — рассуждал Джанга.
Возле юрты их окружили и стали осматривать рыбу.
— Пожалуй, хороший будет год, — заметил Грегорей.
— Еще бы речку перегородить, Грегорей! Запаслись бы мы рыбой на всю зиму, — возбужденно сказал Джанга.
— Кости болят у меня. Вода холодная, — уклончиво ответил тот.
— Там городьба уже раньше стояла, — убеждал Джанга. — Не надо глубоко входить!
— Еще свалюсь вниз… Я плавать не умею.
— У меня ноги хуже твоих, а я не боюсь! — обиделся Джанга. — Коли так судить, надо сидеть и заживо гнить!
— Я с Джангой пойду, — робко сказала Анка.
— Иди-иди! Там кусты густые! — засмеялась Мергень.
— А может, ты пойдешь?! Ты ведь крепкая, удалая, — льстиво сказал Джанга.
— Посмотрим, — мрачно сказала она и пошла в юрту.
— Вот как сделаем, — решительно сказала Мергень за завтраком. — Пусть Джанга с Анкой отправляются речку городить, а мы с Грегореем нарежем тальнику и станем плести морды.
— Не-е, я тоже пойду, — вдруг сказал Грегорей. — Колья вам таскать стану. Лишь бы мог я на мостике удержаться, — говорил он, стараясь не глядеть на Мергень.
Та больше ничего не сказала. Она зло сверкнула на Грегорея глазами, бросила ложку и ушла в свой угол.
— Здесь перегородим, — сказал Джанга. — Здесь место самое узкое и неглубокое. К тому же городьба была.
Бытерхай разводила огонь.
И закипела работа. Грегорей таскал бревна, а Анка с Джангой вколачивали их в дно быстрой реки.
— А что? Побоялся! — шепнул Анке Джанга, кивая на Грегорея. — Он знает, что я лют до баб, лютее татарина… Право!
— Рассказывай! — весело смеялась Анка.
Усталые, довольные, они вошли в юрту. Огонь едва тлел.
— Не сварила ужина, проклятая баба, — в сердцах сказал Джанга.
Проснулась Кутуяхсыт.
— С голоду я уснула, — объяснила она. — А Мергень все унесла. Взяла лучший котел, топор, нож, вещи собрала в узел — и пошла. Спрашиваю ее: куда? Молчит, точно не человек… Лучший котел, топор, нож, вещи собрала все, еду… Куда, говорю? Молчит… — бормотала старуха.
— Нож, топор, котел лучший… — Джанга бегло осматривал хозяйство. — Ох-сиэ! Да она и сеть лучшую взяла. Ведь, пожалуй, и лодку увела! Надо сети, что стоят, забрать! Надо плот делать! — возбужденно говорил Джанга.
— Постой, — остановил его Грегорей. — Наверное, уже взяла их… Только ночь зря промаешься. Ну ее к черту!
— Может, и лучше, что ушла. Спокойнее будет… Если нам скот вернут, все хорошо выйдет.
— Как же… Вернут тебе!.. Разве что сама пойдешь! Как же мы без лодки-то, без сетей? — не унимался рыбак.
— Взяла лучший котел, нож, топор, вещи собрала в узел… Говорю ей: куда?.. — бормотала Кутуяхсыт.
На землю опустился туман. Джанга и Бытерхай шли к городьбе.
— Скажи, Джанга, а что, если мы столько поймаем рыбы, что не унесем? — спрашивала Бытерхай.
— Не болтай! Промышленник никогда не должен сказывать! Пусть только Бог даст, а мы как-нибудь. — Джанга остановился.
— Стоит кто-то, — опасливо сказала Бытерхай.
— Не-е, не стоит… — неуверенно сказал Джанга.
— Зато ходит… Слышишь, трещит.
— Молчи!
Они прошли еще чуть-чуть. Речка была совсем рядом, но сквозь ее явственный шум было слышно что-то еще.
— Ходит… — напряженно прислушиваясь, сказал Джанга.
Девочка от страха присела к земле.
Крепкий ветер время от времени рвал сплошную туманную занавесь. Один из таких порывов на мгновение обнажил столбы и мостики городьбы. На них стояла темная, низко склонившаяся фигура. Раздался всплеск и сопение.
— Медведь, — сказал Джанга, и они побежали.
— Медведь! — заорал он, врываясь в юрту. — И ловко мы удрали! Я и не думал, что ноги мои могут так… — возбужденно говорил тунгус.
— Не идет, не слышно! — вбежала возбужденная Бытерхай.
— Морду он нашу осматривал. Рыбы хотел поесть, — говорил Джанга.
— Мергень бы не съел, черт… — сказал Грегорей.
Анка быстро взглянула на него.
— Тихо! Нельзя про него так, — сказала Кутуяхсыт. — Где бы он ни был, он слышит, что мы здесь говорим, как человек. Даже лучше человека! Кто знает, кто он такое? Сдерите с него шкуру и увидите, как он похож на женщину…
— Эх, была бы лодка, подплыли бы по речке… Посмотрели издали, — сказал Грегорей.
— Давай сошьем тунгусскую берестянку… — неуверенно предложил Джанга.
— Корья-то откуда возьмем? Пусть лучше Анка пойдет к князю, о скоте похлопочет, — предложил Грегорей. — Не убьют ведь… А так помрем все.
Анка тоскливо взглянула на мужа и промолчала.
Джанга с Грегореем пугали медведя.
Они шли вдоль озера, били палками о кастрюли и глядели на крошечный остров посередине, над которым вился сизый дымок.
— Да, хорошо выбрала! Всюду близко, — сказал Джанга.
— Ладно, пусть сидит!.. А мы достанем коров, и нам тоже будет хорошо, — говорил Грегорей. — Анка пойдет. Я-то уж знаю, она пойдет! Сено будем косить…
— Сознайся, Грегорей! Бросишь меня, если он выскочит? — спросил Джанга.
— Должно быть, брошу, — сознался Грегорей. — Уж больно я медведя боюсь…
— Тогда он съест меня. Куда я денусь на моих ногах… Даже на дерево не влезть мне.
Они подошли к городьбе. Медведя не было.
— Вот гадина! — воскликнул Джанга, осматривая ловушки на городьбе. — Смотри, ножом порезала! Чего она хочет, а?
— Ты же говорил, что медведь! Ты… пустая башка! Людей голодом морил! — вспылил Грегорей.
— Черное было… — оправдывался Джанга. — Туман… Казалось, большое… Нагнулось вот так… Смотри! Наша морда! В тальниках застряла! Даже рыбу не взяла… Вот баба!.. Чего ей надо?..
Орал патефон. Жители юрты весь день проводили за чисткой рыбы и заготовке ее впрок. Каждую рыбу взрезывали вдоль на две половины, очищали от костей и вялили на воздухе или коптили в дыме.
Даже Кутуяхсыт приползла на речку и наперебой с Бытерхай жарила на угольях и ела жирные внутренности рыб.
— Боюсь я, Грегорей, — говорила Анка, разделывая рыбу. — Помню, я была маленькая, пришел к нам в юрту однажды такой, как мы, хотел войти в юрту, отец поймал его за шею вилами и не пускал; он ревел и бился…
— А ты не входи! — убеждал ее Грегорей. — Так, кричи издали. Ведь твой скот! Тебе общество присудило! Или ты Петручану обещала? — вдруг спросил он.
— Нет! Не обещала ничего! Мой скот! — уверенно сказала Анка.
— Будет у нас скот — проживем, — сказал Грегорей.
— А в старости будут нас дети беречь, как у… людей. Я долго еще останусь здорова. А может, и дети наши будут здоровыми… Наполнятся жилища, построятся юрты, размножится народ… Даже если он будет умирать нашей смертью — все лучше, чем теперь. Старость везде скверна, а молодость веселится. Очень я, Грегорей, детей хочу…
