В городе Сочи темные ночи (сборник) - Хмелик Мария Александровна
Я лично много лет с мужем в кино не ходила, и почему бы вы думали? Да потому, что посмотрели фильм "Мужчина и женщина" и настолько нам неприятен был конец фильма. И вот сегодня посмотрели и ваш фильм, но он оказался еще "лучше", и вот решили, что тратить деньги не за что.
В общем, я вас представляю с заросшими мордами, с глазами — один глаз в рюмку, а другой — под юбку — и с длинными лохматыми волосами и очень гордыми, что вы на такое способны. А в общем, надеемся когда-нибудь увидеть вас на экране телевизора.
До свидания.
Без подписи
ПИСЬМО 10
Это письмо пишет Вам советская женщина Куксова Анастасия Никитична, с 1923 г. р.
С большим трудом отыскала Ваши имена.
Вам предстоит написать еще одно художественное произведение, материал которого ношу в себе. Мне 65 лет, скоро умирать, умрет со мною моя давнишняя мечта — написать хорошее худ. произведение, повествующее о советской женщине с периода коллективизации, мирного строительства, военные годы, послевоенные и последнее наше время. "Маленькая Надя", или еще как мы его назовем, большая противоположность "Маленькой Вере", причем поучительна для всех возрастов, интересна, и Ваши имена приобретут еще большую известность, только Вам предстоит немного потрудиться.
г. Москва
ПИСЬМО 11
Вот уже две с лишним недели я сижу на боевом дежурстве по ночам. Затем, поутру позавтракав, отправляюсь дрыхнуть до обеда. В спокойные, обычные дни такой образ жизни мне нравится: ночью я располагаю каким-то разверстым временем, душа непроизвольно успокаивается, бодрствуя среди всеобщего сна, в ней обнаруживается теперь ее затаенные широта и протяженность.
Второй день идут учения. Дежурства стали более напряженными, особенно днем. Ну а теперь поговорим о любви (чуть ли не потираю ручки от представившегося удовольствия высказаться!). Ты недоуменно вопрошаешь, что, мол, хочу я всю дивизию любить? И утверждаешь, что это противоестественно, а любить надо нескольких ближайших людей.
Да я не только дивизию хотел бы любить, но и весь Краснознам. Белорусский Военный округ, и не только его, но и весь личный состав Воор. Сил СССР, и не только его, но и по гражданским ведомствам тоже пройтись своей любовью. И чтобы любовь нарушила государственные границы и пошла еще дальше.
Не прикидывайся непонимающей, но подумай сама: какой еще смысл, абсолютный, настоящий, можно обрести в нашей сложной жизни, чтоб он не был преходящ, суетен, безнравственен… Детей растить? А для чего их растить? Чтоб тоже мучались в грязностях среды, чтоб подобно нам грешили беспробудно? Я повторяю избитые истины, но чтоб прочувствовать их — человек проживает неповторимую жизнь и испытывает неизбитые, всегда "свежие" страдания, пронзительную тоску о Свете!
Ну а в том, чтоб любить близких по духу, родных людей, никакой нашей заслуги нет. Можно быть подонком — и любить близких по духу.
Не принимай понятие "любовь" за некое — умиленное, размягченное полунаркозное состояние. Нет, это прежде всего мужественная готовность искренне прощать. Для того же, чтоб действительно искренне прощать, нужно ясно увидеть самого себя во всем многообразии собственных падений: черствости, себялюбии, тщеславии, гордости и т. д.
Мне кажется, что ты уже должна была подойти (или подойдешь в скором) к тому рубежу, за которым будет недостаточно писать талантливо, тонко, изящно… Но за которым в руку и сердце должна прийти настоящая сила, — духовная проповедническая мощь, за которым писательство — уже не зуд в руке… Наше современное искусство находится в чудовищном состоянии: оно почти никому не нужно. Можно винить в этом чернь, которой только и надо, что стрельбы да эротики. По больше здесь вины самих авторов, которые привыкли выражать себя, свой субъективный талант, свой взгляд… Но разве этим "своим" соберешь, объединишь людей? Разве что кучку паразитирующих эстетов. (Что есть большинство из наших творческих кругов как не паразиты, покупающие за свои условные деньги натуральный безусловный хлеб.)
В силу именно этой своей субъективности искусство, вместо того чтобы служить человеколюбию, соединять людей как раз той своей горней проповедью, выполняет, напротив, поистине дьявольскую функцию: оно либо попросту развращает (развлекательные фильмы, книги…), либо оскудоумливает (социальный герой…), либо излишней своей усложненностью разобщает людей тем, что вызывает бесчисленное множество восприятий, дискуссий (как, например, фильмы Тарковского). Есть, конечно, и произведения не развращающие, не оскудоумливающие, но их быстро забывают из-за слишком слабого невнятного нравственного акцента. Значит, нужна большая, сильно выраженная мысль, дочерняя истине. У каждого из нас свой путь, но если идем мы верно, честно, то прийти должны к ней единой…
Ты хочешь бросить гранату, когда тебя пихают в метро? Я тебе помогу. На днях поговорю с начальством, скажу, что есть у меня знакомая молодая привлекательная дама с чрезвычайно развитыми милитаристскими наклонностями. Добавлю, что она мечтает научиться метать гранаты, стрелять, управлять боевыми машинами. Они обрадуются и быстренько оформят тебе по-весточку, которую ты получишь через свой райвоенкомат… Нет, ты не волнуйся, это я так пошутил.
Я очень боюсь по возвращении домой стать паразитом. Все-таки искусство это не профессия, это занятие, служение, призвание… Даже Рублев, даже летописцы наши, зодчие, — все они не были профессионалами. Рублев был прежде всего монах, ведший очень трудную аскетичную, истинно духовную жизнь. Свое искусство они приравнивали молитве единорусскому, всесветному Христу. И потому не случайно, что такое искусство прошлого века. Оно ведь содержало цельную, ясно выраженную духовную идею, объединявшую всю начальную и средневековую Русь.
Мне придется еще поискать свой образ жизни, даже в чисто социальном плане. Еще недавно гражданская жизнь после дембеля казалась мне уже сама по себе неким абсолютным счастьем, пределом желаемого. Теперь, когда она надвинулась, как берег к подплывающему катеру, я различаю в ней смутные фигурки грядущих нелегких вопросов.
Однако ж и служить мне еще три месяца. О, это немало! Будни заполняются работой, дежурствами, чтением, шахматами, сном…
Ну вот и все. Скоро 7.00. Буду всех будить.
Все мое письмо свожу к двум мыслям:
1. Людей надо любить — не за то, что они хорошие и близкие.
2. Искусство должно содержать объединяющую идею человеколюбия, правды, нравственности.
Для того чтобы глубже разобраться в этих понятиях — обратись к своей национальной культуре.
Я ни в коем случае не морализировал, не поучал тебя, просто, как и тебе, мне необходимо привести в порядок некоторые свои мысли и чувства.
Б к;
пос. Степнячка в. ч. №…
ТОЛЛОРАЙТ. ШТАТ КОЛОРАДО
Самолет сперва сделал посадку в Денвере. Это город среди степи. Вдруг среди выгоревших трав появились взлетно-посадочные полосы аэропорта. Аэропорт огромный, пустынный, безжизненный. У каждой авиакомпании свое здание размером с Шереметьево-2.
В полумраке одного такого здания летчики отвели нас в комнату, где сидели пограничники. Так, по-видимому, их надо называть. Их было двое в зеленых рубашках с большими золотыми звездами на карманах. Шлепнув печать нам на паспорта, один из них, тот, что постарше, широко улыбнулся и сказал (моих знаний английского хватило, чтобы понять):
— Добро пожаловать в Америку!
Мы поулыбались друг другу. Вышли.
Негода вдруг закрыла лицо руками и побежала в туалет. Там ее долго рвало. Видимо, организм почувствовал, что ей предстоит долгая и трудная связь с этой страной.
Из-за Негоды вылет задерживался. В наш самолет добавились еще пассажиры. Пожилой негр и сопровождающий его человек, который нес футляр с музыкальным инструментом.
Наконец полетели дальше. До Толлорайга лету было где-то полчаса. Но эти полчаса оказались самыми трудными.
