Брат, Брат-2 и другие фильмы - Балабанов Алексей Октябринович
— Заживет как на собаке. Извини, Эзоп, другого сравнения не подберу. — Доктор накрыл одеялом ногу Глана.
— Эзоп иногда лижет мне рану, и я чувствую, как стихает боль, — признался Глан.
— А все-таки я сделаю вам еще порцию своей болтанки, — сказал доктор, присаживаясь к столу.
Он высыпал в плошку порошки и, подливая воду, начал помешивать состав.
— Да, а что же вы не уехали, доктор? — как будто невзначай вспомнил Глан.
— Уехал? Куда? Впрочем, я давно уже собираюсь по делам в Гельсингфорс, да все никак… А почему вы спрашиваете?
— А скажите, доктор, какого вы мнения о госпоже Эдварде? Мне это интересно.
— Какого я о ней мнения?
— Да. Может быть, случилось что-нибудь новенькое, ну, например, вы посватались и получили согласие? Вас поздравить? Нет? Ну да, так я вам и поверил, ха-ха-ха.
— Ах, так вот чего вы боялись!
— Боялся? Доктор…
— Нет, я не сватался и не получал согласия, — серьезно начал доктор. — К Эдварде не сватаются, она сама берет, кого захочет. Семнадцатилетняя девчонка, не правда ли? А вот вы попробуйте только повлиять на эту девчонку, так она у вас всякую охоту отобьет. Вот, к примеру, она говорит, что у вас взгляд зверя…
— Тут вы ошибаетесь, это другая так говорит, — легко перебил его Глан.
— Другая? Кто?
— Н-не знаю. — Глан смутился.
— Так вот, и, когда вы на нее смотрите, это-де так-то и эдак-то на нее действует… Но, думаете, это хоть на волосок вас к ней приближает? Ни чуточки. Как только она почувствует себя в вашей власти, она тотчас же взглядом или словом отшвырнет вас за тридевять земель. Я ее хорошо изучил. Как по-вашему, сколько ей все же лет?
— Вы же сами сказали — семнадцать. И она так говорила.
— Враки. Я, забавы ради, проверил. Ей двадцать лет, ее это тревожит. Когда она стоит и смотрит на море, на скалы, у нее такой скорбный рот. Видно, как она несчастна. Но она слишком горда и упряма и ни за что не расплачется.
— Неужели никому с ней не сладить? — насмешливо спросил Глан.
— Ее нужно воспитывать, — ответил доктор уклончиво. — Она избалована, окружена вниманием. Всегда под рукой есть кто-то, на ком можно проверять свое могущество. Я взял с ней тон учителя. До того как появились вы, я почти год ее воспитывал, наметились кое-какие перемены, она стала плакать, когда ей больно, стала похожа на человека. Но вот появились вы, и все пошло насмарку. Вот так. Один теряет терпение, тогда за нее принимается другой, после вас, очень может быть, появится третий…
— Ого! Должен ли я помочь вам в воспитании Эдварды? — в прежнем тоне сказал Глан.
Но доктор как будто и не услышал его.
— Вот вы говорите — неужели никто с ней не сладит? Отчего же? Она ждет своего принца, его все нет, она ошибается вновь и вновь. Она и вас приняла за принца, у вас ведь взгляд зверя, ха-ха! Эх, вам бы захватить сюда мундир, он бы пригодился. Нет, отчего же никто с ней не сладит? Я видел, как она мучается в ожидании того, кто бы пришел, взял ее, увез, владел бы ее душой и телом. Да. Но он должен появиться неизвестно откуда и быть непременно не как все люди. Вот я и полагаю, что господин Мак снарядил экспедицию. Это его путешествие неспроста! Господин Мак однажды уже отправлялся в подобное путешествие и вернулся в сопровождении некоего господина…
— Вот как… — заинтересовался Глан.
— Да, но он оказался непригодным, — горько усмехнулся доктор. — Это был человек средних лет и хромой вроде меня.
— И куда же он уехал? — глядя на доктора, спросил Глан.
— Уехал? Не знаю. Да это и не важно. — Доктор встал. — Через неделю вы уже сможете ступать на больную ногу.
— Простите мой нескромный вопрос, доктор: а что с вашей ногой?
— Меня ранили во время Крымской кампании.
Он поклонился и вышел.
Глан сидел на скамье и чистил ружье. Мягкий утренний свет втекал через открытую дверь сторожки, в дальнем углу которой прачка, плотная женщина с круглым добрым лицом, выгребала из очага угли. Закончив, она взяла ведра и вышла.
— Лейтенант Глан болен? — послышался взволнованный голос Эдварды.
— Да он уже почти поправился, — ответила прачка.
Глан замер.
Она вбежала и встала в дверном проеме, неотрывно глядя на Глана. Он тоже встал, бестолково сжимая ружье. Вдруг все сделалось как прежде.
— Что же ты встал, сядь! Ведь у тебя ранена нога, ты ее прострелил? Господи боже, как же это ты? А я только сейчас узнала. Я все думала: что это с ним, он совсем пропал. Вы ранены, а мне никто и слова не сказал! И доктор молчал… До чего же ты бледный, тебя просто не узнать! А нога? Ты будешь хромать? Доктор говорит, ты не будешь хромать. Какой же ты милый, что не будешь хромать, слава богу! Прости, что я так ворвалась, я волновалась за тебя… — Она стояла против света, и Глан плохо видел ее лицо.
— Это вот как получилось, — взволнованно бормотал он, — я ставил ружье в угол, я неправильно его держал, вот так, дулом вниз, и вдруг выстрел… Несчастный случай.
— Да-да, несчастный случай. И прямо в ногу. Ведь это левая нога? — вдруг спросила она.
— Ну да, понятно, левая, — смутился Глан. — Раз я держал ружье вот так, значит, никак не мог попасть в правую.
— Бедный, бедный Глан, мне так жаль тебя…
Звеня ведрами, показалась прачка. Пропуская ее, Эдварда ступила внутрь сторожки, и Глан увидел ее лицо: в глазах еще стояли слезы.
Он весь подался к ней.
— Эдварда… — только и сказал он.
Прачка шумно поставила воду.
— Спасибо, Марта, приходи завтра.
— Хорошо, я вот только белье возьму. — Она взяла узел и вышла, попрощавшись.
Эдварда огляделась.
— А здесь все так же, — не то с грустью, не то разочарованно сказала она.
— Да, все по-прежнему, — еще ожидая чего-то, ответил Глан.
— А вам идет эта куртка. И эта взъерошенность. Вы как Робинзон. Так, значит, вы поправляетесь? Отчего же вы не послали к нам за едой? — Эдварда говорила уже вполне спокойно, светски. — Как же вы жили?
— Я жив, как видите, — холодно сказал Глан.
— Вот вы и рассердились. — Она повернулась к окну и смотрела на далекую черту горизонта. — Один дает мало, но и это для него много, другой отдает все, и это ему нисколько не трудно: кто же дал больше? А вы приуныли за время болезни, — она повернулась к нему. — Ну, выздоравливайте же поскорее. Всего доброго.
Глан поклонился и сказал:
— Простите, что не могу вас проводить.
Яркими цветами встретила Глана природа. Он бежал по лесу, слегка припадая на левую ногу, и восторженно кричал. Ему вторило эхо.
Радостно лаял Эзоп.
Они плыли на лодке вдоль прибрежных скал. Глан смотрел по сторонам и улыбался. Кричали чайки.
Они вышли на поляну, и Глан, раскинув руки, повалился в высокую траву. Эзоп лизнул его в лицо. Глан засмеялся.
Он открыл глаза. Радом, почти склонившись над ним, сидела Ева.
Неподалеку лежала вязанка дров.
— Я собирала дрова… Вы только не подумайте… — Она запнулась.
— Что не подумать, Ева? — Глан улыбнулся.
— Просто я шла мимо… — Она смутилась и опустила глаза.
Глан привлек ее к себе, и она зажмурилась от счастья.
Глан стоял на скале и смотрел на маленький черный пароход, одиноко пыхтящий далеко внизу, потом повернулся и неторопливо начал спускаться.
Когда пароход пришвартовался, Глан уже стоял на пристани в толпе встречающих и зевак.
— Господин лейтенант, вам письмо, — радостно сообщил почтарь.
Глан взял его и, не глядя, сунул в карман.
— Вот, возьмите. Я пишу здесь, чтобы мне выслали мундир. — Глан протянул почтарю конверт. — Как вы думаете, поспеет к следующему рейсу?
— Очень может быть, что и поспеет, а не поспеет, так уж следующим обязательно доставим, — весело ответил почтарь.
Окруженный кучкой встречавших его приказчиков, на пристань сошел господин Мак в неизменных остроносых башмаках и манишке с булавкой. Рядом с ним шел невысокий, но с хорошей осанкой человек лет сорока, с выдающимися скулами и черной бородкой на длинном узком лице и острым взглядом за сильными очками. Господин Мак был весьма предупредителен со своим спутником, и часть этого радушия досталась Глану.
