Американский ниндзя 1-2 - Холланд Майк
Его мучило другое — несоответствие между реальным положением дел и смутно помнящимся идеалом. Встать на чужую точку зрения — это еще не значит отказаться от своей собственной. Как бы Джо ни понимал полковника, все его естество протестовало против такой логики. Пусть его личное мировоззрение было расплывчато и не давало ни одного четкого ответа, какой должка быть жизнь, но Джо чувствовал, какой она быть не должна, и уклонялся от тех ее требований, которые считал несправедливыми.
Кроме того, ему был неприятен презрительный тон: злость, раздражение, даже эмоции более агрессивные он еще согласился бы воспринять как должное — право же одних людей смотреть на других свысока задевало его не на шутку. Впрочем, последнее объяснялось еще и тем, что сам Джо знал о своей неполноценности: человек без прошлого — не вполне человек, и подсознание заставляло его выискивать этот мотив едва ли не в любом оскорблении, реальном или мнимом.
— Это хорошо, что ты так не думаешь, — полковник растягивал букву «р» как гласный звук, что делало его речь похожей на настоящее рычание. — Потому что мне хочется тебя посадить, и надолго. Что ты там пытался доказать, рядовой?
Помимо изначальной предубежденности, полковник страдал еще нелюбовью ко всем, кто не укладывался в общий ранжир, — болезнь, свойственная едва ли не всем военным.
— Ничего, сэр, — поджал губы Джо.
Его серо-голубые глаза смотрели на полковника без дерзости, но и покорности отец Патриции в них не замечал.
— Ты должен был хоть что-нибудь соображать, — продолжалось рычание. — Тут очень деликатная ситуация с этими повстанцами, нам приказано любой ценой избегать конфликтов. Среди груза не было ничего особо ценного, из-за чего стоило рисковать жизнью людей. Ты это понимаешь?!
Джо не ответил. Он справился со своими чувствами, и его лицо теперь стало непроницаемым. Полковнику показалось даже, что от Джо повеяло особым, каким-то каменным холодком.
— Будет расследование, — втайне злорадствуя, сообщил он. — И я не подумаю тебя прикрывать, ясно? Тебе грозит трибунал, парень, и даже при желании я не смог бы тебе помочь! А желания, как ты понимаешь, я и не испытываю…
Джо никак не отреагировал на эти слова. Казалось, собственное будущее вовсе его не заботит.
Полковнику не осталось ничего, кроме как отправить Джо назад в казарму.
Из здания штаба Джо вышел как ни в чем не бывало — никто не смог бы определить по его лицу или поведению даже намека на поджидающие его неприятности.
Оставшись один, полковник опустился в кресло, испытывая некоторую опустошенность. Вместе с угрозами его ненависть выплеснулась наружу и оттого убавилась внутри: теперь он имел силы разобраться в ситуации более объективно.
— Сержант!
— Да, сэр?
Ринальди только и ждал, чтобы к нему обратились. До сих пор сержант стоял у окна, вчитываясь в бумаги, вынутые из лежащей рядом папки, и по мере чтения его глаза округлялись, а брови ползли вверх. Теперь для него пришла пора поделиться своим неожиданным открытием.
Выставив перед собой испещренный буквами и цифрами лист, он подошел к столу и остановился.
— Ты нашел его личное дело?
— Да, сэр, — предвкушая торжество, проговорил сержант. Джо нравился ему еще меньше, чем всем остальным.
— И что там?
Рука с листом дернулась было вперед, собираясь передать выписки, но вместо этого поднялась выше, останавливаясь напротив глаз Ринальди. Сержант не мог отказать себе в удовольствии лично зачитать компрометирующий текст.
— Дата рождения — неизвестна, — не без злорадства произнес он. — Место рождения — неизвестно. Родители — неизвестны, ближайшие родственники — неизвестны…
— Что-о?
По мере того как Ринальди читал, лицо полковника претерпевало те же изменения, что перед этим у сержанта: от заинтригованности и легкого недоумения — ко все возрастающему удивлению.
— Возраст — неизвестен, — продолжал читать сержант, начиная мрачнеть. Теперь ему подумалось, с некоторым запозданием, что эти сведения не только компрометировали Джо Армстронга, но и подтверждали то, что ожидать от него можно чего угодно, в том числе и самого худшего. — Был обнаружен на одном из островов командой нашего корабля при постройке дороги…
— Дай-ка мне это сюда, — не выдержал полковник, едва ли не выхватывая лист из полной лапищи сержанта.
— Есть, сэр…
Ринальди разжал пальцы, и личное дело Джо перекочевало к начальнику.
Полковник заглянул в записи, затем надел очки, взяв их со стола, и погрузился в чтение.
Читал он вслух, обращаясь почему-то главным образом к статуэтке на столе, изображающей взметнувшуюся в прыжке лошадь.
— …Был привезен в США. В разных воспитательных учреждениях назывался разными фамилиями. — При этих словах полковник поправил очки и посмотрел поверх них на лошадь, словно ожидая у нее получить ответ, объясняющий, как человек с такой биографией мог попасть в его военную часть.
Лошадь молчала. Сержант тоже. Чем больше он задумывался над уже прочитанным, тем мрачнее становился. В конце концов, ведь это была его обязанность — своевременно ознакомиться с личным делом подчиненного.
Что-то неладное было с этим парнем. Сильно неладное…
— …назывался разными фамилиями. М-да… Затем был отправлен в школу для трудновоспитуемых подростков, потому что чуть не убил человека…
— Что?! — не выдержав, переспросил сержант.
— Чуть не убил одного из своих сверстников. А потом снова попал под следствие, — раздосадованно подтвердил полковник еле сдерживаясь, чтобы не выругаться. — Судья дал ему выбор: или записаться в армию, или отправиться в тюрьму.
С гораздо большей охотой полковник отправил бы в тюрьму самого судью, принявшего столь мудрое решение, за которое теперь приходилось расплачиваться людям совершенно посторонним.
«Идиоты, — бесился он про себя. — Какие идиоты придумывают подобные законы? Что я теперь буду делать с этим подонком, с убийцей? Хорошенькие же кадры нам сюда поставляют да еще требуют от нас невозможного…»
— Ну хорошо, — отвлек его сержант. — А что мы теперь будем с ним делать?
Полковник уставился на Ринальди, будто впервые заметил его присутствие в кабинете.
Мысли вихрем завертелись в его голове, сменяя одна другую.
Прежние судимости Армстронга мешались с его навязчиво и до отвращения честными глазахми и скромным видом; прикрытые тканью трупы на носилках — с образом смеющейся дочери…
Ответ его прозвучал логично, но несколько неожиданно:
— В первую очередь — проследи, чтобы он держался подальше от Патриции, — - приказал он.
Сержант приоткрыл рот, моргнул и гаркнул:
— Слушаюсь, сэр.
* * *Джо шел по улице и думал.
Его мысли были окрашены в цвета отнюдь не радостные: похоже, начать новую жизнь ему так и не удалось. Какое-то время он надеялся, что здесь, в армии, он найдет порядок, мало-мальски отвечающий его собственному представлению о том, что такое порядок. Но напрасно. Здесь было то же самое, что и на континенте.
Армия… Иногда Джо казалось, что стершиеся воспоминания подсказывают ему, что так называется его родная стихия. В снах он не раз воображал себя воином, правда, к утру сны обычно стирались почти полностью, оставляя лишь общее впечатление. Впрочем, даже во сне он был именно воином, а не солдатом. Но все же…
Разочаровываться всегда горько, но еще хуже было то, что он терял последнюю надежду на возможность обрести под ногами твердую почву. Раз военная дисциплина Шла вразрез с его представлениями о ней, оставалось только признать, что память обманула его наиподлейшим образом. Быть может — и это казалось Джо еще более досадным, — он просто не был психически нормален.
Такое подозрение имелось — Джо приходилось даже несколько раз проходить медицинские освидетельствования: уж слишком резко отличалось от общепринятого его миропонимание. Во всяком случае, так было сначала. Потом он научился маскировать свои мысли и чувства. Что есть сумасшествие, как не отклонение от — установленных обществом норм поведения? Можно сколько угодно заниматься извращениями дома, при закрытых дверях можно ежедневно видеть галлюцинации или воображать себя гением — пока человек может это скрыть, он полноценен. Но когда его голова трезва, рефлексы работают безупречно, коэффициент интеллекта намного превышает средним, но вот беда: он верит в то, что со злом надо бороться, что добро должно быть активным, и даже доходит до такой наглости, что считает себя вправе самому определять, где одно, а где другое, — окружающий его мир сделает все возможное, чтобы загнать такого человека в специальное заведение. Тем более, что амнезия давала к этому и более серьезный повод: где есть одна психическая болезнь, можно искать рядом и вторую…
