Федор Раззаков - Девять женщин Андрея Миронова
Как мы помним, звания заслуженного артиста РСФСР Миронов удостоился в октябре 1974 года – как раз в момент, когда трещал по швам его брак с Екатериной Градовой. Но пять лет спустя, в момент получения звания народного, второй брак актера являл собой совершенно иное явление – он был крепок и стабилен. Здесь надо отдать должное Ларисе Голубкиной. Хотя, к примеру, аневризма головного мозга у Миронова начала давать знать о себе именно во время второго брака. И кто-то уверен, что это тоже не случайность: дескать, «заездила» жена своего супруга концертами. Но это спорная точка зрения. Миронов не мыслил своей жизни без любимой работы, поэтому была бы рядом с ним Голубкина или не была, он бы все равно работал на износ. Иначе он просто не мог. Представить себе картину, где бы он в пижаме и тапочках сидел бы днями напролет у телевизора или в кресле за чтением книг, было просто невозможно. Тем более что в те годы ему стали платить очень большие деньги – в день могло «набежать» целых 500 рублей, а то и больше. Спросите, каким образом? Все очень просто: Миронов давал по 17 (!) концертов в день при ставке за одно 30-минутное выступление 50 рублей. Даже его мать возмущалась такой загруженностью сына, но ничего не могла с этим поделать. Вот как об этом вспоминает Рудольф Фурманов, который выступал вместе с Мироновым:
«Мария Владимировна не знала, что концертов бывало гораздо больше – по 17. Кто-то подумает – нереально, а я отвечу – реально! Утром в девять часов в филиале № 4 Дома творчества в Репино выходит Андрюша Миронов, быстро играет, потом выходит Быстрицкая. А мы с Андреем мчимся в другой филиал – № 2. Там Андрюша начинает, продолжает Клара Лучко. Тем временем мы летим дальше. В итоге – пять концертов до трех часов дня.
Но на этом рабочий день не заканчивался: Андрей ехал в другое место, где было запланировано еще пять концертов на пяти площадках. А к семи вечера он снова возвращался в Репино и выступал до десяти. Только после этого его везли на вокзал.
В таком темпе и жили. Зато за день Андрюша мог заработать 500 рублей, а это по тем временам весьма большие деньги! Никто даже не подозревал, какую боль он порой преодолевал. Не раз я был свидетелем того, как он, сидя где-нибудь с друзьями, бледнел и охал: «Голова… как будто что-то ломается внутри». А когда становилось полегче, отпускало, он продолжал жить в безумном ритме…»
Представляете, какая нагрузка была на мозг Миронова и как это влияло на его аневризму?! Естественно, долго продолжаться это не могло.
Итак, Миронов все время был погружен в работу: он играл в театре, снимался в кино и на телевидении, давал концерты и записывал песни в студии звукозаписи. А летом брал месячный отпуск и вместе с Голубкиной уезжал куда-нибудь отдыхать. Иногда за границу. Например, в 1982 году супруги поехали отдыхать в Бельгию. Мало кто из артистов Театра сатиры мог себе позволить такую поездку, но только не Миронов с Голубкиной – как-никак они были звездами первой величины. Помимо Бельгии они тем же летом побывали также и в Болгарии, у своих добрых знакомых супругов Найдена и Зои Андреевых. У них была дача на море, и они специально пригласили туда чету Мироновых.
Однако ввиду болезни, которая съедала Миронова, он сократил свои концертные выступления. И отправлял Голубкину в подобные поездки одну. А сам, оставаясь в Москве, не скучал. Например, в конце октября 1982 года он отправился в Театральное училище имени Щукина, где в тот день проходила встреча его однокашников, посвященная 20-летию окончания театрального училища.
Вспоминает В. Лепко: «Перед встречей мы все друг друга обзвонили и договорились, что обязательно встретимся и будем отмечать, пришли в училище. И как всегда, после официальной части все разошлись по классам, по своим курсам, сидели, пили винцо, вспоминали. И вдруг, не знаю почему, никогда такого не было раньше, почему-то наши мальчики, однокурсники наши, куда-то все растворились, куда-то все спешили, кто-то заболел, не пришел, в общем, получилось так, что у нас остался один Андрей и много девочек. И вдруг Андрюша говорит:
– Поехали все ко мне. Я сейчас всех своих любимых девочек беру к себе. Жена уехала на гастроли, а я сейчас человек холостой, я вас всех приглашаю в гости.
Он жил на Селезневке. И мы, конечно, очень радостные, решили поехать. Я, Эля Суханова, Аля Кремнева, Валя Шарыкина – человек шесть девочек и он. И он нас привез, нескольких в своей машине, остальным взял такси.
Мы приехали к нему. Дом был очень красивый. Он нам сначала показал, как он живет, как объединил две квартиры, сделал из них одну. И посадил нас в гостиной, с изумительной старинной мебелью, открыл бар, стал доставать всякие напитки. Тогда же ничего купить нельзя было.
– Девочки, что хотите, чай, кофе, мартини, кампари, шампанское, коньяки, вино?
Но это была прелюдия. Дальше началось главное действие. После того как мы освоились за столом, он повел нас в одну из маленьких комнаток, где у него находился… музей: не знаю, в каком-то невероятном количестве собранные дамские шляпки. Совершенно изумительные шляпки. Разных времен, разного фасона. И Андрюша всем нам сам надевал шляпки, примерял. «Тебе вот эта, нет, та тебе не идет, это не трогай, это ей».
Он сам, как художник, каждой из нас надевал шляпку, такую, какую он считал, что больше всего каждой из нас идет, в стиле, в образе, и мы все в этих разных шляпках потом пришли, сели за шикарный стол, он включил магнитофон, записи старинные, фокстрот, танго, и он с каждой из нас танцевал. С каждой по-своему, под каждую шляпку была определенная мелодия, определенный танец, вы себе не представляете! Вот я сейчас говорю, а у меня слезы. Воспоминание на всю жизнь. Он нам устроил такой праздник, мы были ему так благодарны. Но я же не знала, какая трагедия у него – совсем недавно умер Александр Семенович. А у меня еще в этот год трагические события в жизни произошли, погиб человек, которого я очень любила. Я была совершенно в невменяемом состоянии.
В тот вечер я забыла даже про это. Андрей ухитрился сделать нам бесценный подарок, он был так нежен со всеми. Такой мужчина, такой кавалер. Заботливый, внимательный, он так за нами ухаживал, он был такой актер, он нам устроил такой изумительный праздник, это был такой театр, в котором мы все принимали участие, для каждой из нас он нашел свою роль. И он сам был главным персонажем, при этом каждая женщина чувствовала, что она главная. В это мгновение, когда он с ней танцует, когда он говорит о ней тост. О каждой он говорил тост. Это было что-то потрясающее. Это я ему никогда не забуду. Мы все всегда вспоминаем, как мы собираемся.
Мы потом всем остальным рассказывали, нам все завидовали, кто не был на этом вечере.
Мы ушли от него, когда открылось метро. Мы провели вместе всю ночь и даже не заметили. Это была импровизация: он же не знал, что не будет мальчишек. Но ему захотелось праздника. Он был счастлив, потому что он получил огромное удовольствие сам, мы же это видели. И вот тогда он мне подарил изумительную фотографию. Он там очень хорош, глаза такие прекрасные. И подписал: ничего не написал особенного, только наш с ним знак. Были такие знаки, которые только я и он могли понять, еще в шестидесятом году: «Вика?!!!» и сердце, пронзенное стрелой. Расшифровывать это могли только мы с ним. «Целую, Андрей». И все. Три слова и много всяких знаков…»
Наступление Нового 1983 года Миронов и Голубкина встретили у себя дома в компании своих друзей и знакомых. Именно тогда хозяева дома дозрели до того, чтобы посадить за общий стол свою 9-летнюю дочь Машу, которая до этого дня этой привилегии была лишена – ее считали маленькой. Вспоминает Л. Голубкина:
«Мы пустили за свой стол, о чем тут же и пожалели. Представьте, сидит она за столом, вдруг входит одна актриса, очень известная, не буду говорить кто, шикарно одетая, совершенно пьяная. И – «матовые слова»… Маша сползла с дивана под стол и потихоньку сбежала в свою комнату. Я иду к ней, говорю:
– Ну, что случилось?
– Мам, я там не могу сидеть, почему такая красивая женщина такая неприличная?
Вот, пожалуйста, мы ее оберегали, хотя все бесполезно, наоборот, не надо было оберегать, сама во всем прекрасно разбиралась…»
Тем временем здоровье Миронова постепенно ухудшается. По всему его телу пошли страшные фурункулы, гнойники покрывали всю его спину, воспалялись под мышками, в паху, так что руки-ноги было трудно поднять. М. Державин по этому поводу вспоминает: «В «Ревизоре», когда он падал, мы с Шурой Ширвиндтом пытались изловчиться и поймать его так, чтобы не дотронуться до больных мест под коленками, под мышками. Он страшно мучился. Дорогой парфюм заглушал аптечный запах разных мазей, которыми он спасался. Ему делали переливание крови, аутогемотерапию. Но ничего не помогало…»
Видимо, отчаявшись найти достойную помощь у традиционной медицины, Миронов обратился за помощью к знаменитой Джуне. Однако и ее способностей не хватило на то, чтобы вылечить болезнь. Потом Голубкина повезла Миронова к деду-знахарю, проживавшему в ста километрах от Москвы. Несмотря на серьезность ситуации, поездка получилась веселой. Вот как о ней вспоминает сама Л. Голубкина:
