Ничего святого - Елин Александр Михайлович
перестраивать дом скорби.
Только время тратил даром —
скарб достался санитарам.
Доктора сбежали с кассой,
психи бродят грозной массой —
кто с шприцом, кто с кирпичом…
А вахтёр стал главврачом.
(умер-шмумер)
«Какой-то умер чёрный гитарист —
Бибикин? Хрен их разберёшь!
Пиджак на фотке сильно серебрист.
У них в Америке полно таких вот рож.
Да кто сказал, что лучший в мире?
Видали мы и не таких ретивых,
однако нет их в радиоэфире
и на газпромовских корпоративах.
Кому вообще был нужен этот лабух?
Они же там вообще микробы ж...» —
так думал, залезая в белый «майбах»,
известный композитор Витя Дробыш.
(мамина дочь)
Говорила мама Люде —
мужики вапще не люди!
Со своим-то будь построже,
бей почаще и по роже!
Чуть не там, не тем пропах —
каблуком с размаху в пах!
Волочится за другой?
По затылку кочергой!
Грязной лапой лез в трусы?
Подпали ему усы!
Вырви куцую бородку,
вылей в раковину водку,
проколи футбольный мяч.
Кий сломай. Плэйстейшен спрячь.
И давай три раза в год —
пусть подавится, урод!
Да не смей при сексе охать —
Разжигать в подонке похоть.
Люда матери внимала —
правда, понимала мало.
Но услышала «подонки»
и написала в пелёнки...
(Иван-не-дурак)
Иван своей супруге Кате
надыбал кружевные стринги —
совсем почти как на плакате
московской стриптизёрши Инги.
Плакат висит в его каптёрке
между Сталлоне и Делоном.
И если вдруг о бабах тёрки,
то признаётся эталоном.
Иван женат уже лет десять
стабильно, не меняя позы,
и вдруг взбрело покуролесить,
осуществить ночные грёзы.
Купил он «Русского стандарта»,
сырков, колбаски. Взял икры бы —
но всё же не восьмое марта,
сгодится и кусочек рыбы.
Пришёл домой.
Жена в отпаде —
у нас сегодня разве дата?
Трусы принёс разврата ради?
И думаешь, что дам, поддата?
Ты что, не смотришь телевизор,
не видишь, что творится в мире?
Всем добрым людям брошен вызов,
там террорист на дебошире,
И русофобы все, и хамы,
и нагло лезут к нам без спроса!
Хотят снести христовы храмы
и нефть украсть, и лён, и просо,
И даже нам испортить климат...
И потому — скажу без трёпу:
пока с нас санкции не снимут —
ни грамма в рот, ни дюйма в жопу!!!
...
Теперь Иван живёт с другою.
С ней не обсудишь всяко-разно,
в политике — ни в зуб ногою.
Зато в затеях безотказна.
(варварство)
Любопытную Варвару
вечно втягивали в свару:
то за оборот растений,
то на сверку бюллетеней,
то в какой-нибудь пикет,
то вообще бороться с главным...
Варе стукнул сорокет —
и попала к православным.
Те всегда ля фам шерше,
рады страждущей душе.
И велено молиться ей,
а то придут с милицией.
(старик)
Не раздолбай, не шизофреник —
обычный шебутной еврей
мечтал поднять огромных денег
и всем своим раздать скорей:
Отцу и матери — на зубы,
жене — на загородный дом,
и поменять в квартире трубы,
и в банк для деток — на потом,
И тачки братьям бородатым,
и сёстрам накупить серёг,
но жизнь такая, что куда там —
и то, что было, не сберёг.
Стал злобным, мелочным уродом
и истерит сто раз на дню,
чтоб хоть безвременным уходом —
а всё ж порадовать родню.
(эгегей-парад в Тель-Авиве)
Сегодня парадно гудит Тель-Авив,
народом заполнены трассы:
шагают, бесстыже зады оголив,
разнузданные пидорасы.
И взбученный буч, и лихой трансвестит,
и в кожанках садо и мазо.
И звонкая песня над морем летит
до самого сектора Газа.
Им смотрит вослед пожилой ветеран,
всю жизнь проработавший в главке,
что в юности жопу «Трудом» вытирал
и прятал в семейные плавки.
И думает — чёрт, разве ж это парад?
Где наши ракеты и танки?
Кого победит этот адский разврат?
Вот эти вот все лесбиянки?
И, как бы ответив ему на вопрос,
такая прошла ягодица,
что в брюках у дедушки кто-то подрос,
и он удивлён и гордится,
И едет с победою к Хае своей,
болезни забыв и невзгоды,
и радостно-сладкое делает ей
впервые за долгие годы.
(идиллия)
Сынок вернулся с бездорожья.
Хлопочет в кухне Матерь Божья —
шинкует сыр, и сервелат,
и сельдь, и овощной салат,
и полчаса кипит вода
с тремя десятками пельменей,
и водка хрупкая со льда...
Каких ещё тебе знамений?
Вот же она — благая весть:
— Бог, есть!
(романс из будущего)
Раньше Дуся на Успенке
нежной барышней была,
для неё снимались пенки,
пели Басков и мулла.
Но закрылись распродажи,
погорели бутики.
Дуся вся в бойцовском раже —
жальте, пули! Кровь, теки!
Стала старшей атаманшей,
гонит натовцев взашей...
Как-то быстро время траншей
стало временем траншей.
(джамайка)
Из Карибского бассейна
в белой шубе из лисы
вышла барышня кисейна
неразгаданной красы.
На груди видна иконка —
Пушкин, Сталин и Кобзон.
И поёт шизгару звонко,
и другой блатной музон.
И лежащие на пляже
Закричали: «ё-моё!
Вот, вставляет конопля же!
Как же ж можно без неё!»
(М. В.)
В голове у старика
что-то скрипнуло слегка,
перепутались настройки,
замелькали двойки, тройки,
стейки, байки, землеройки,
вышли втулки из пазов —
и старик услышал зов.
Кто-то шёпотом, едва,
говорил ему слова:
«Ты умнее всех, старик,
ты не сеял и не стриг,
но зато детально вник
в тайный смысл древних книг
и постиг вселенной суть,
одолел огромный путь,
и теперь великим будь».
И с тех пор старик не тут,
мозг его заботой вздут —
он на гребне новостей,
он в кипении страстей,
он и дома, и в суде,
и на дне, и на звезде,
и в айосе, и в винде,
знает кто, зачем и где —
как Христос...
Подобно Будде...
Но вокруг тупые люди,
и поэтому старик —
чуть задень — и сразу в крик.
(идеальный муж)
Явился вечером с букетом.
Колдует ужин над плитой.
Спросил — куда поедем летом?
Подружки в ауте — святой!
Гулял с детьми в субботу в парке,
купил без повода браслет,
а уж насколько ночи жарки —
об этом слов приличных нет.
И даже тёща — королева!
И с тестем что-то там басят...
А то, что ходит он налево —
так парню ж только пятьдесят.
(Леннон)
Пендосы нагло застрелили Джона,
а он был наш, советский человек.
И сердце йокает, когда я вижу Оно,
забытую, вдали от дискотек.
Она одна осталась в Бирюлёво —
без пенсии, и дети, и долги —
а ведь когда-то рисовала клёво
квадраты, как Малевич, и круги.
А Джон был крут, он стал звездой шансона,
лабая в припортовом кабаке,
и, если б не наймиты Пентагона,
не дрогнул бы баян в его руке.
Уж не споёт он больше нам про зону,
про тихий шёпот шоколадных глаз —
он эстафету передал Кобзону,
в его очках сейчас Михайлов Стас.
Америкосы — инвалиды мозга,
зачем, зачем убили мужика?
Жена осиротела, эскимоска,
и дырки посредине пиджака...
Не то что мы, мы нравственно богаче:
у нас и нефть, и скрепы, и икра,
мы если что — и престо, и виваче,
и на шнуре не вешаем Шнура.
(#фёдорконюхов)