Ничего святого - Елин Александр Михайлович
меня читают без восторга,
а кое-кто готов и съесть,
Хоть я рифмую безупречно,
и многогранен, и глубок.
Заточен, точен словно меч, но,
по сути, нежен, как лобок.
И пью я меньше, чем Есенин,
и не обжора, как Крылов.
И тем ещё я очень ценен,
что весельчак и сквернослов.
И если б не судьбы десница
И не ревнивца злая прыть,
то Пушкин мог бы мной гордиться
и, в гроб сходя, благословить.
Да, я трибун и буревестник...
Но как себя ни славословь,
а бабки рубит резвый Резник —
за слёзы, сопли и любовь.
(цена точности)
Господь, увы, не дал ума нам,
упёртым злостным графоманам —
а посмеялся, в мозг внедрив мой
контакт, искрящий точной рифмой.
А я не вестник, не пророк,
и пусто место между строк,
и нет банальней и кургузей
моих метафор и аллюзий.
У всех — проекты и заказы,
маржа на бирже и за газы,
и запускали в Боинг Бук вы,
пока я, лох, игрался в буквы
и закруглял покато строфы,
дойдя до полной катастрофы...
Ну хоть любовь! Хотя бы бабы! —
Должны от всей души, не абы...
И вот она! Цветок! Фиалка —
и мне эпитетов не жалко,
но ради красного словца —
она вдруг выдра и овца…
Упёртым злостным графоманам —
Господь, увы, не дал ума нам...
Хандра, безбабье, нищета —
просвета нет... одни счета.
(мечта поэта)
Мечталось мне вступить в Пен-клуб,
но испугался — вдруг отлуп?
Ведь я не автор толстых книг,
а матерщинник и шутник.
Таких в контакте и фэйсбуке
на восемь рож четыре штуки...
А принимают членом в Пен
лишь тех, кто очень опупен!
Их мощь и мастерство затмишь ли?
Но я слыхал — из Пена вышли
пять человек в один присест,
и в клубе есть свободных мест,
И изменился фэйс-контроль,
и всякий интернетный тролль,
когда он всласть лоялен власти —
пожалте — в круг великих влазьте…
К Эвтерпе с Каллиопой — юрк!
И там уж выдаёт Хирург
особый президентский грант
за рифму бриллиант / гарант.
И тиражи, и тиражи —
живи, короче, не тужи...
Вот написал, а жопа — ёк!
Хочу ведь ксиву и паёк...
(праздничный парад)
Меня не взяли в первую колонну
за то, что я живу не по шаблону.
И слишком я нелепый для второй,
где каждый — в камуфляже и герой.
Для третьей я, увы, не вышел носом —
со шнобелем нельзя к великороссам.
В четвёртую я сам решил — не надо,
она мычит и телится как стадо.
Поэтому иду в колонне пятой
и чувствую неладное простатой.
(пути господни)
До тех пор, пока не помру,
я буду где-нибудь точка ру,
а потом ненадолго в морг,
а оттуда уже — прямиком
или в чистилище точка орг,
или в бессмертие точка ком...
(из комментов)
Я выучил таблицу умножения
и правила дорожного движения,
и я теперь не мальчик для битья —
есть у меня позиция и мнение
о женщинах, политике и пении,
и вообще по всем вопросам бытия.
(колесо оборзения)
Я очень с женщинами робок —
с родною мамой, например,
и не ору от диких пробок,
хоть заслужил проклятья мэр.
Не лезу в праведную драку,
в пикеты гордо не хожу.
Ни разу не кусал собаку
и не ловил под хвост вожжу.
И жизнь меня совсем сгноила —
просвета нету ни хера,
а надо б выбраться из ила
наверх, где слава и икра.
Раздвинуть прутья тесной клетки,
покинуть ровный серый строй...
Но нет же правильной таблетки,
чтоб выпил — и уже герой.
(мир труд май)
Я бесконечно одинок
на этом празднике труда,
ведь даже бритвенный станок
не запускал я никогда.
Не выполнял тяжёлых норм,
не рвался на высокий пост,
а зарабатывал на корм
созданьем и продажей звёзд.
(мизантропия)
Мир полон правильных людей
с большими крепкими тазами,
среди таких как ни твердей —
а к ночи изойдёшь слезами.
Локтями расчищая путь
к тарелкам с мясом и картошкой,
они мне разрывают грудь
огромной острой ножеложкой.
Ещё! ещё! вещей! понтов!
квадратных метров! кислорода!
Я к этой гонке не готов,
я выпадаю из народа.
Я не хочу их, не хочу,
пусть хорошо толпой в метро им,
бедром к бедру, плечом к плечу,
командой, стаей, крепким строем.
И их мораль всегда двойна,
я ими высосан и кинут.
Война, да здравствует война!
Пускай уйдут на фронт и сгинут.
(защитник Родин, к 23 февраля)
Поздравьте меня, Родины мои,
мои Отечества, богатые врагами!
За вас всё время я веду бои —
защитник с перебитыми мозгами.
И пусть я проливал не кровь, а желчь,
и от казармы ловко откосил —
зато пожар войны мешал разжечь,
границы размывая в меру сил.
(страх)
Я, защищая мертвецов,
кричал и сделался пунцов,
а им уже неведом срам,
они принадлежат мирам,
где нет ни эха, ни дождя,
и где, до высших тайн дойдя,
они забыли всё, что здесь —
и пафос, и мораль, и спесь,
и суету вокруг святынь,
и пустоту, куда ни кинь,
и страх, что словно сноп огня
прорвался криком из меня.
(диета № 5)
Организма не жалея,
пил кисель и ел желе я,
и теперь внутри меня
жидко булькает фигня.
А мужчина должен есть
рубероид, спирт и жесть.
В нём тогда не всхлип и дрожь —
стержень!
Бабой не согнёшь.
(гражданская позиция)
Когда-то был я гоношистым
наивным путинским нашистом.
Потом я встретился с Навальным
и стал креаклом либеральным.
А грянет старость утром мглистым —
тогда и стану коммунистом.
(благодарность)
Я был босяк и шантрапа,
я был сутулым толстым троллем,
а нынче посещаю спа,
держу здоровье под контролем.
Я нищебродствовал как панк,
опять же — музы, Афродиты...
Но отыскал надёжный банк
и взял доступные кредиты.
Я принимаю препарат,
рекомендованный Минздравом,
и мой интимный аппарат
стал отличаться бравым нравом.
Я мимо Саши по шоссе
спешу к священным узам брака,
ем шоколад и пью глясе,
звоню в спецслужбы, если драка.
Я застрахован — ни пожар
не страшен мне, ни даже яма,
в пакете — выгодный товар,
в душе — покой и строгость храма...
Спасибо, правильный пиар,
виват, наружная реклама!
(личное)
Решишь поэзией полакомиться вдруг ты —
иди на рынок на горе Парнас.
На всякий вкус там выложены фрукты —
и горький лайм, и терпкий ананас,
и множество увесистых арбузов
из разных сект, сообществ и союзов...
А у меня вот мания величия —
я приторный и мелкий. Личи я.
(чужой)
Я сделал пластику лица —
стал нос курнос и глаз раскос,
и если посмотреть с торца,
то сразу видно — эскимос.
Но если заглянуть под мех
и отряхнуть с надбровий снег —
поймёшь, сглотнув внезапный смех,
что я вообще не человек.
(автопортрет)
Да, я поэт, увы, не первой лиги —
не Быков, не Орлуша, не Вулых.
Никто мои не скачивает книги,
рецензий нет — и добрых нет, и злых.
Я не Гандлевский и не Полозкова,
и не пою, как Шнур или Макар.
Вишневский — да, хвалил, и что такого?
Я — самокат, а он — спортивный кар.
Ни разу не читал меня Ефремов...
Расслабься, Саша, сильно не психуй —
ты всё-таки придумал пару мемов.
А это, кстати, не собачий хвост.
(таких не берут...)
Из меня не вышло космонавта,
я до звёзд далёких не дорос.
