Занавески - Михаил Алексеевич Ворфоломеев
Б о г. Потому-то и хочу в святые определить тебя. Чтоб было с кого пример брать.
Т у д ы ш к и н. И без этого можно…
Б о г (печально улыбаясь). Ах, Кузьма, Кузьма… все можно… На все плюнуть можно… Женщин бить тоже можно…
Т у д ы ш к и н. Я не бил! Что ты!
Б о г. Воровать можно… даже убивать…
Т у д ы ш к и н (прокашливаясь в смущении). Сказанул!
Б о г. Вот видишь, ты не хочешь так жить.
Т у д ы ш к и н. Ясное дело, что нет!
Б о г. А святым сможешь?
Т у д ы ш к и н. Честно? Нет! Ответственности уж больно много…
Б о г. Значит, безответственному жить легче?
Т у д ы ш к и н. Само собой! Живи да радуйся! А иначе, сам понимаешь, худо… Вот, к примеру, украл мой напарник унитаз. Я вроде не заметил… А святым надо замечать… говорить ему чего-то! А если он по морде даст?!
Б о г. Терпеть надо!
Т у д ы ш к и н. За что?!
Б о г. Или самому… развернуться да и хряпнуть!
Т у д ы ш к и н. Самому?
Б о г. А как же! Кому-то надо страдать?! Иначе что же будет… Пьянство, разврат и прочее!
Т у д ы ш к и н. Да я уж об этом и сам думал… А возьми ты этого Туманчикова! Ведь кого он пригрел, кого призрел в жизни? Черта лысого… А весь подъезд его — хвалит! Почему, господи?!
Б о г. Заблудились люди… Праздность и лень разъедают человека, аки ржа! А время ли праздновать, когда неизвестно, что у тебя впереди? Так что решайся, Кузьма!
Т у д ы ш к и н. Ох, не знаю, не знаю я, господи! И хочется, и… страшно… Весь образ жизни менять придется! Ведь так изменишься, что жена родная не узнает!
Б о г. Смелее, смелее, Кузьма!
Т у д ы ш к и н. Погоди, не напирай! Тут ведь обдумать надо…
Б о г. Обдумай. Дело серьезное, за него страдать придется. От привычной жизни отказаться надо. Если у тебя две рубашки, одну отдай, у кого нет ее…
Т у д ы ш к и н. С рубашкой дело попроще, а как с машиной быть, если у кого их две?
Б о г. Им-то и будешь укором служить!
Т у д ы ш к и н. И начальству правду говорить надо будет?
Б о г. Надо.
Т у д ы ш к и н. И налево нельзя работать?
Б о г. Нельзя…
Т у д ы ш к и н. А после работы? (Щелкнул себя по шее.)
Б о г. Ни в коем случае.
Т у д ы ш к и н. Это я сдюжу… А как с Дарьей? Вот если бы и ее просветлить, ну, тогда бы конечно! А то как-то не так…
Б о г. И она обретет благодать, на тебя глядя. И в ней проснется благость. И заживете вы…
Т у д ы ш к и н. Как раньше!
Б о г. Хорошо жили?
Т у д ы ш к и н. Эх, господи! Бывало, сядем вот эдак. (Обнимает Бога.) Я гармошку возьму и запоем… (Поет.) «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…» Вот если б так.
Б о г. Так и будет! Только поначалу муки примешь!
Т у д ы ш к и н. Это запросто! Только вот будет ли?
Б о г. Непременно! Быть сему!
Т у д ы ш к и н. Ну, тогда согласный!
Б о г. Вот и хорошо… Кузьма! Быть тебе святым! Аминь!
Т у д ы ш к и н. Ага!
Б о г. Не агакай!
Т у д ы ш к и н. Буду! Буду!
Б о г. Ох, гора с плеч… Устал я… И пусть уста твои глаголят мудрость, а дела твои достойны подражания! Помни об этом! Все, я пошел!
Т у д ы ш к и н. До свидания… Да неужели же случится чудо?! И отвернутся люди от вина, и перестанут думать о деньгах, а как же они перестанут? Как о них не думать, когда их нет и нет! Вот, говорят, скоро у всех будут! У всех нет, а кто говорит, у тех есть… Значит, так, сделаем вывод: не в деньгах счастье! И хорошо! Дальше поехали! И станут почитать старость, а старость будет уважать молодость? Перестанут люди ругаться… Господи, за все это приму страдания… Может, даже погибну… неизвестно как и где…
Бог уходит. Тудышкин быстро начинает уборку. Входит Т у м а н ч и к о в а Э л ь в и р а.
Т у м а н ч и к о в а. Здравствуйте, Кузьма! Кто это у вас был?
Т у д ы ш к и н. Бог, Эльвира Павловна!
Т у м а н ч и к о в а. Нет, серьезно?
Т у д ы ш к и н. А я серьезно!
Т у м а н ч и к о в а. Чего это вы улыбаетесь как блаженный?
Т у д ы ш к и н. Не как блаженный, а как святой! Ах, Эльвира Павловна! Женщина вы прекрасная! Смотришь на вас, в душе соловьи поют, ладаном пахнет!
Т у м а н ч и к о в а. Что это вы?
Т у д ы ш к и н. Приятная, одним словом!
Т у м а н ч и к о в а. Я вам нравлюсь?
Т у д ы ш к и н. Давно!
Т у м а н ч и к о в а. Ах, Кузьма! Вы искуситель!
Т у д ы ш к и н (про себя). Кажется, я не в ту сторону свернул. Нет, я святой!
Т у м а н ч и к о в а. Ох уж? Вы знаете, а лицо у вас прямо светится!
Т у д ы ш к и н. Правда? Это я с похмелья…
Т у м а н ч и к о в а. Непохоже! (Подходит вплотную к Тудышкину.) Говорите, отчего оно у вас светится?
Т у д ы ш к и н. От любви.
Т у м а н ч и к о в а. Хорошо! Верно! Верю!
Т у д ы ш к и н. К ближнему…
Т у м а н ч и к о в а. Не верю!
Т у д ы ш к и н. Почему?
Т у м а н ч и к о в а. Да ведь вы же мужчина… мужчина-то вы какой!
Т у д ы ш к и н. Какой? Святой я… обыкновенный. Я бы, может, даже и рад, а нельзя!
Т у м а н ч и к о в а. Интересно, интересно… И все-таки, кто же это был у вас? Женщина? Говорите прямо! Я член горкома! Мне можно!
Т у д ы ш к и н. Вам все можно… Только я сказал: бог!
Т у м а н ч и к о в а. Ну ладно, пошутил, и будет! Кто она?
Т у д ы ш к и н. Не было никого!
Т у м а н ч и к о в а. Я слышала: хлопнула дверь и шаги по лестнице! Удивительно шустрая бабенка! Я выскочила следом — и… никого! Я сразу поняла, опытная!
Т у д ы ш к и н. Да вы… Да я…
Т у м а н ч и к о в а. Не заикайтесь! Говорите ясно и спокойно!
Т у д ы ш к и н. Что вы со мной так разговариваете?! Я же честно! Как на духу!
Т у м а н ч и к о в а. Мне в жизни также один тоже клялся…
Т у д ы ш к и н. Ну и что?
Т у м а н ч и к о в а. А то! Женился… не на мне, на другой… И ведь какого недотрогу разыгрывал из себя, ужас! Я, говорил, не знаю, с какой стороны подойти к женщине.
Т у д ы ш к и н. Да я уже женат! Мне чего?
Т у м а н ч и к о в а. Значит, вам можно?! Я сразу поняла все! Эта майка, растерянный вид! Сколько
