Фрэнк Йерби - Судьбы наших детей
— Пора настала, — замогильным голосом произнес Рамфорд. — Давно настала, — сказал Уинстон Найлз Рамфорд.
— Победоносная война, которая столь славно завершилась сегодня, была славной лишь для праведников, проигравших ее. Эти праведники были земляне, такие же, как вы. Они улетели на Марс, затеяли войну, обреченную на поражение, и погибли с радостью для того, чтобы земляне наконец объединились в единый народ — счастливый, гордый и преисполненный братской любви.
— Умирая, они мечтали, — продолжал Рамфорд, — не о том, чтобы самим попасть в рай, а о том, чтобы для всего человечества на Земле установилось Братство.
— Ради достижения этой великой цели, о которой нужно только молиться, — говорил Рамфорд, — я дарю вам новую религию, которую с радостью воспримут заблудшие человеческие души.
— Государственные границы, — сказал Рамфорд, — исчезнут.
— Жажда войн, — сказал Рамфорд, — иссякнет.
— Вся зависть, весь страх, вся ненависть — канут в Лету, — предрек Рамфорд.
— Называется новая религия, — сказал Рамфорд, — Церковь Господа, равнодушного к чадам своим.
— Флаг этой церкви будет голубой с золотом, — сказал Рамфорд. — На голубом поле будут золотом начертаны слова: «Позаботьтесь о людях, а всемогущий Господь сам о себе позаботится».
— Вот два основных догмата новой религии, — сказал Рамфорд. — «Слабому человеку не дано свершить ничего в помощь или в утеху Всемогущему», и «Счастье — не в руке божией».
— Почему вы должны воспринять именно эту религию, а не какую-либо другую? — вопрошал Рамфорд. — Вы должны ее воспринять потому, что именно я, ее основатель, способен творить чудеса, а никто другой — не способен. А какие я могу творить чудеса? Один лишь я обладаю чудесным даром предсказывать события будущего с абсолютной точностью.
И Рамфорд, не сходя с места, подробно предсказал пятьдесят событий из будущего.
Предсказания были самым тщательным образом записаны всеми присутствующими.
Стоит ли говорить, что все эти предсказания сбылись, вплоть до мельчайших подробностей.
— Мое учение, возможно, сперва покажется неясным и кое-кого смутит, — говорил Рамфорд. — Но со временем все поймут, насколько оно прекрасно и доступно. Для начала я расскажу вам притчу. Однажды, волею судьбы, новорожденный по имени Малаки Констант оказался самым богатым ребенком на Земле. В тот же день судьба распорядилась так, что слепая старушка свалилась в пролет бетонной лестницы, лошадь полицейского растоптала обезьянку шарманщика, а выпущенный под залог грабитель банков нашел на дне сундука на чердаке своего дома почтовую марку стоимостью в девятьсот долларов. Я вас спрашиваю, разве счастье — в руке божией?
Рамфорд поднял указательный палец, прозрачный, как чашечка из лиможского фарфора.
— Во время следующего моего появления, собратья по вере, — сказал он, — я расскажу вам притчу про людей, делающих то, что угодно, по их мнению, Господу Богу. Если хотите лучше понять эту притчу, прочтите на досуге все, что сможете раздобыть, про испанскую инквизицию.
— Когда я в следующий раз навещу Землю, я принесу вам Библию, переработанную в духе сегодняшнего дня. Еще я при несу вам краткую историю Марса, подлинную историю праведников, сложивших головы ради того, чтобы на Земле воцарилось всеобщее Братство. Эта история не оставит равнодушным ни кого, у кого есть сердце.
Тут Рамфорд и его пес внезапно дематериализовались.
В космическом корабле, направлявшемся с Марса на Меркурий, в космолете, на борту которого находились Дядька и Боуэз, автопилот-навигатор определил, что в каюте снова должен быть день.
Это был день после той ночи, когда Дядька сказал Боуэзу, что штука в кармане Боуэза уже никому не причинит боли.
Дядька спал, сидя у себя на койке. Его винтовка системы «Маузер», заряженная, со взведенным предохранителем, лежала поперек колен.
Боуэз не спал. Он лежал на койке у противоположной стены. Боуэз всю ночь не смыкал глаз. Он мог, если бы захотел, легко обезоружить и убить Дядьку.
Но Боуэз рассудил, что друг ему нужен больше, чем приспособление, заставляющее людей выполнять приказы. К тому же за ночь Боуэз здорово усомнился в правомочности своих привилегий.
Не остаться одному, не трястись вечно от страха — Боуэз решил, что в жизни это самое главное. И настоящий друг тут как нельзя более кстати.
Каюта наполнилась странными звуками, напоминающими кашель. Это был смех. Странным он казался оттого, что Боуэз давно разучился смеяться над теми вещами, которые веселили его сейчас.
Он смеялся над дикой переделкой, в которой побывал, — над всей своей службой в армии, над своими привилегия ми, над всем тем, что считал когда-то прекрасным.
Смеялся над собственной тупостью: ведь он позволил сделать из себя марионетку — позволил черт знает кому и черт знает с какой целью.
— Боже мой, браток, — громко воззвал он, — чего ради мы болтаемся в этом космосе? Почему на нас такая одежда? Кто заправляет всей этой дурацкой игрой? Как мы вообще очутились в этой консервной банке? Почему мы должны в кого-то стрелять там, куда летим? Почему они должны стрелять в нас? Почему? — кричал Боуэз. — Браток, ты не знаешь — почему?
Дядька проснулся и навел свой маузер на Боуэза.
Боуэз продолжал хохотать. Потом он выудил из карма на коробку и швырнул ее на пол.
— Мне она не нужна, браток, — сказал он. — Ты молодец, что выпотрошил ее внутренности. Она мне не нужна больше.
А потом он вдруг заорал:
— Не нужна мне вся эта мерзость!
Джеймс Уайт
Рождественский сюрприз
Развалясь на пушистом ковре возле кроватки младшего брата, Ричард наблюдал, как собираемся поодиночке вся компания.
Первым прибыл Лайам в толстом свитере поверх тесноватой пижамы: в доме его родителей нет центрального отопления. Вслед за Лайамом появилась в ночной рубашонке Маб: ее родителям центральное отопление вообще без надобности. Грег, едва попав в детскую, тут же споткнулся о грузовик Бутуза — ведь на родине Грега сейчас день, а проникающие в детскую лунные лучи светят тускло, ничего толком не разглядишь. Невольно поднятый Гретом шум не разбудил взрослых, но взбудоражил Бутуза, который азартно затряс решетку своей кроватки и лишь с трудом угомонился. Последней материализовалась Лоо, как обычно в потешном длинном платьице; она постояла, поморгала глазами и примостилась на кровати Ричарда вместе с остальными.
Теперь можно открывать собрание.
Расследование шло как нельзя лучше, но Ричард неизвестно почему волновался, хоть и утешал себя тем, что волнение — признак возмужания. Ведь папа и другие взрослые волнуются чуть ли не на каждом шагу. А Ричарду целых шесть лет.
— Прежде чем заслушивать отчеты, — начал он официальным тоном, подумаем протокол последнего собрания.
— Может, без токола обойдемся? — сердито буркнул Лайам. Его сосед Грег внятно пробормотал несколько бессмысленных слов, которые, по сути, сводились к той же идее. Маб, Лоо и трехлетний братишка Ричарда Бутуз просто-напросто излучали нетерпение.
— Тихо! — прикрикнул Ричард явственным шепотом и уже беззвучно продолжил: — Надо непременно думать про токол, взрослые про этот самый токол даже пишут, мне сам папа говорил. И не шумите, когда разговариваете, я и так услышу…
Это у меня единственный талант, не без зависти подумал Ричард. По сравнению с тем, что умеют другие, не густо. Я вот не могу прийти в гости к Лоо, не могу своими глазами увидеть смешную хижину, где стен вовсе нет, есть лишь покатый навес; не могу поиграть вместе с Лайамом в пираты, а жаль: мы бы так лихо пустились по морю на взаправдашней лодке, которую подарил Лайаму его папа. Пусть с лодки снят мотор и в днище здоровенная пробоина, зато остались снасти, сети и всякие металлические штуковины, да и волны иной раз подкатывают до того близко, что кажется, будто и впрямь плывешь. Кое-кто из нашей компании пугается, когда по песку набегают высоченные волны с белыми гребнями пены, но я-то, попади только на те берега, ну ни капельки бы не струсил. Да и у Маб в доме я ни разу не бывал, и вовсе не потому, что там шумно, тесно и не так уж приятно; и по деревьям возле Грегова хозяйства ни разочка не лазил.
Никуда-то Ричард не может попасть, разве что отвезут взрослые — в поезде, на машине или ещё как-нибудь. А вот остальные, если им куда-нибудь надо, отправляются запросто — даже Бутуз так умеет. Ричарду остается только внимательно слушать да следить за игрой (когда идет игра) чужими глазами; зато, если кто-нибудь из компании хочет сказать другому что-то важное или сложное, Ричард подхватывает чужую мысль и повторяет ее во всеуслышание. Но проникать ему удается только в мысли сверстников; эх, вот бы узнать, о чем думает папа!
Правда, Ричард — самый старший и вдобавок заводила в компании, но много ли от этого радости?
