Ксения Старосельская - Антология современной польской драматургии

ПАХАН (Фонарю, агрессивно). Тебе что-то не нравится?

ФОНАРЬ. А если у итальянца есть охрана или собаки, ротвейлеры, тогда что? Будете в них из своих концов стрелять, пиф-паф?

ПАХАН. Не пизди. За день до этого мы все разведаем, чтоб облома не вышло.

КЕРМИТ. Можно я?

ПАХАН. Я беру малыша, он меньше в глаза бросается. (Кермиту.) Ну а ты чего можешь?

КЕРМИТ. Мы уже такое проворачивали с пацанами с нашего двора, почистили один магазин.

УТЮГ. Рыбный, что ли?

КЕРМИТ (стушевавшись). Да нет, оптовый.

УТЮГ. Пивной ларек небось? (Всем.) Так ужрались, что их всех тут же и повязали.

КЕРМИТ. Утюг, ты что, блядь, пиздишь? Получить хочешь? (Подскакивает к Утюгу, но Пахан разводит их.)

ПАХАН. Классно, если б дверь открыла его баба. Итальянец подозрительный, надо будет его сразу связать. Утюг, купишь еще скотч, только хороший.

УТЮГ. Скотч — самое оно.

ПАХАН. И ни к чему там не прикасаться. Связать родителей, рты им заклеить, чтоб не выли, и забрать мобилы на всякий. И за детеночком аккуратненько наверх.

НАЦИСТ. Говоришь, итальянец на бабле сидит?

ПАХАН. Ну, сидит, это метафора такая.

НАЦИСТ. Мета… блядь, что? То есть не лежит?

ПАХАН. Он лавэ в банке держит. Надо его заставить, чтоб все снял, только и делов. Забираешь сумку, и все.

ФОНАРЬ. Ты забыл о пацанчике.

ПАХАН. Ты чего приебываешься, новенький?

КЕРМИТ. Фонарь будет его нянчить!

ПАХАН. Нет! Блядь, если ему не нравится, пусть уебывает, больше бабла выйдет на рыло.

ФОНАРЬ. Я свою часть пожертвовал бы на часовню святого Франциска.

КЕРМИТ. Пиздишь?

ФОНАРЬ. А ты?

КЕРМИТ. Ну, не знаю… Музыкальный центр куплю.

КАБЕЛЬ. А я сваливаю.

ФОНАРЬ. Куда?

КАБЕЛЬ. В… Англию, или в Ирландию, или в Мексику, там меня предок не найдет.

НАЦИСТ. Утюг поедет в санаторий худеть.

УТЮГ. Да я себе столько жратвы куплю…

ПАХАН. Пацана продадим за границу, будут еще бабки… Можно монахам сколько-нибудь подкинуть, пусть радуются, они ничего ребята.

ФОНАРЬ. Про Телку забыли.

НАЦИСТ. Телке дадим на новое платье! Ха, ха, ха!

Затемнение.

Келья БРАТА ПАВЛА. БРАТ просматривает учебники, готовясь к завтрашним занятиям. Посреди кельи робко стоит ТЕЛКА.

БРАТ ПАВЕЛ. Ну что у тебя?

ТЕЛКА. Брат Павел, что значит спасенный?

БРАТ ПАВЕЛ перестает писать. Внимательно смотрит на ТЕЛКУ.

БРАТ ПАВЕЛ. С чего вдруг такой серьезный вопрос?

ТЕЛКА. Я хочу знать…

БРАТ ПАВЕЛ. Встречаешься с Господом лицом к лицу и можешь на Него смотреть.

ТЕЛКА. В небе?

БРАТ ПАВЕЛ. Можешь назвать это раем или Божьим домом.

ТЕЛКА. И у меня тоже есть шанс?

БРАТ ПАВЕЛ. Милосердие Божье безгранично.

ТЕЛКА. Но я… вы знаете, я плохой.

БРАТ ПАВЕЛ. Все мы грешны.

ТЕЛКА. Но не так, как я, я больше.

БРАТ ПАВЕЛ. Мне кажется, ты никого не убивал.

TEЛKA отрицательно качает головой.

БРАТ ПАВЕЛ. Ну, видишь? Ты не перерезал никому горло, не проламывал никому голову огнетушителем, не поджигал товарища…

ТЕЛКА. Я думал, я хуже всех.

БРАТ ПАВЕЛ. Почему?

ТЕЛКА. Мне все это говорили.

БРАТ ПАВЕЛ. Все?

ТЕЛКА. Ну, несколько пацанов.

БРАТ ПАВЕЛ. Несколько — это еще не все. Может, им хотелось, чтобы кто-то был еще хуже них. И выпало на тебя.

ТЕЛКА. Значит, у меня есть шанс?

БРАТ ПАВЕЛ. У всех есть шанс, и у тебя точно есть.

ТЕЛКА. Значит, я могу быть спасен?

БРАТ ПАВЕЛ. Ну, конечно!

ТЕЛКА. А как?

БРАТ ПАВЕЛ. Ну, ты должен выполнить некоторые условия…

Затемнение.

В спальне внезапно зажигается свет. Влетает запыхавшийся БРАТ ХОНОРИЙ. Все вскакивают с кроватей. БРАТ идет к кровати ФОНАРЯ.

ФОНАРЬ лежит, съежившись, весь в крови. БРАТ хватает его за руку. Тот не реагирует.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это сделал? (Смотрит на окруживших его ребят.)

ФОНАРЬ лежит неподвижно. Молчит. Все смотрят на ФОНАРЯ и БРАТА ХОНОРИЯ. Тишина.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это сделал? (Наклоняется к Фонарю.)

Тот открывает глаза. У него все лицо в крови.

БРАТ ХОНОРИЙ. Скажи, кто это сделал. Мы с ним разберемся.

ФОНАРЬ пробует улыбнуться.

БРАТ ХОНОРИЙ. Если ты будешь укрывать зло, мы никогда с ним не справимся.

ФОНАРЬ. Интересно, а что вы ему сделаете?

БРАТ ХОНОРИЙ. Оно будет наказано.

ФОНАРЬ смотрит на него с ненавистью. Столпившиеся вокруг ребята не сводят с ФОНАРЯ глаз.

БРАТ ХОНОРИЙ. Ну, скажи, кто это сделал?

ФОНАРЬ. Черный.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это такой?

ФОНАРЬ. Черный Чел — Шварценеггер.

БРАТ ХОНОРИЙ. Шутишь?

ФОНАРЬ отрицательно качает головой.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто из них? (Испытующе смотрит на окружающих.)

Их лица непроницаемы, не выражают ни жалости, ни сочувствия. БРАТ поворачивается к ФОНАРЮ и смотрит на его окровавленное лицо. ФОНАРЬ отрицательно качает головой.

БРАТ ХОНОРИЙ. Здесь такого нет.

ФОНАРЬ. Есть.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто?

ФОНАРЬ. Есть. Он везде.

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто?

ФОНАРЬ. Его все боятся. И вам бы надо.

В этот момент появляется БРАТ КАМИЛЬ.

БРАТ КАМИЛЬ. Что случилось?

БРАТ ХОНОРИЙ. Кто-то порезал его лезвием…

БРАТ КАМИЛЬ. Опять?

БРАТ ХОНОРИЙ. Что значит опять?

Затемнение.

Трапезная. За столом сидят четверо монахов. В центре на стуле — побритый наголо НАЦИСТ, 17 лет, состояние здоровья хорошее, психическое состояние в норме. Братья просматривают его бумаги, задают краткие вопросы.

БРАТ КАМИЛЬ. Ты сбежал из Пщинской колонии, да?

НАЦИСТ утвердительно кивает.

БРАТ КАМИЛЬ. Это тогда случилось?

НАЦИСТ. Тогда еще нет.

БРАТ КАМИЛЬ. А когда?

НАЦИСТ. Позже… гораздо позже…

БРАТ ХОНОРИЙ. Но зачем?

НАЦИСТ. Не знаю… я чувствовал, что должен ее убить. Я не видел другого выхода.

БРАТ КАМИЛЬ. Ты хорошо ее знал?

НАЦИСТ. Магду?

Братья молчат, сверля взглядами парня. Тот ежится под их взглядами.

НАЦИСТ. Я жил с ней в одной комнате, а ее мать жила в другой. Она не сказала мне, что ей только четырнадцать, выглядела старше. Ее мать работала в библиотеке и никогда не лезла в наши дела.

БРАТ ПАВЕЛ. Вы жили вместе под одной крышей? Как одна семья?

НАЦИСТ. Ну нет. Мать у Магды была иногда очень, ну, такая, добрая. Лучше всего было в праздники. Супер, как в семье.

БРАТ ФЕЛИКС. Вы ходили в костел? Молились?

Вопрос очень удивляет НАЦИСТА.

НАЦИСТ. Да вы что? Мы?

Братья молча смотрят на него. Он продолжает.

НАЦИСТ. Ну, мать ее, наверное, ходила в костел, потому что пропадала иногда, наверное, в костеле была.

БРАТ КАМИЛЬ. И что дальше?

НАЦИСТ. После Нового года Магда меня взбесила. Ну, короче, оказалось, что у нее вши.

БРАТ ФЕЛИКС. Что, что?

НАЦИСТ. Вши, ну, такая хрень в волосах.

БРАТ ПАВЕЛ. Где она их подцепила? (Молчание.) От тебя?

НАЦИСТ. Может быть, но я побрился наголо, а она не захотела. Мыла волосы керосином, денатуратом, так, блин, воняло. Я на стену лез.

Братья просматривают документацию, шокирующие снимки, пробуют смотреть на них отстраненно. Однако БРАТ ПАВЕЛ не выдерживает. Один из снимков он разглядывает более внимательно.

НАЦИСТ. Она стала огрызаться.