Современная венгерская пьеса - Йожеф Дарваш
Картина двенадцатая
Кабачок «Арфистка» в Йожефвароше{101}. Шум, хохот, клубы табачного дыма. У двух-трех ненакрытых столов сидят п о с е т и т е л и, болтают, пьют.
Б е л а Ш а п а д т. Ты даже не знаешь, от кого забрюхатела! Догадаться не можешь!
Ю л и Ч е л е (сидит у другого столика). Нет, знаю! Только не твое это дело!
И ш т в а н Х и р е ш (подталкивает Юли Челе, тихо). Спроси-ка у него, зачем он нанюхался светильного газа?
Б е л а Ш а п а д т. А чего ты не работаешь? Могу объяснить: потому что ты ленивая свинья!
Ю л и Ч е л е. Не вытяну я на тяжелой работе, уж пробовала. Разом пот прошибает, и голова кружится, все так и плывет перед глазами. Даже с картонажной фабрики меня прогнали. Я уж дядюшку Рейха не раз просила, подыскал бы что подходящее, у него ведь большие знакомства.
К а б а т ч и к. На кой тебе дядюшка Рейх? Ты вон каждый день с самим господом богом беседуешь в часовне Риты{102}.
Хохот.
Ю л и Ч е л е. Да, я каждый день молю его, чтобы у меня родился здоровый ребенок. Чтобы берег каждый шаг Шандора Варги и чтоб не вспыхнула палинка в нутре у дядюшки Рейха.
К а б а т ч и к. Кто этот Шандор Варга? Отец твоего ребенка?
Ю л и Ч е л е. Да. Мой жених. Раз в две недели пешком приходит из Хортилигета{103}. Он там работает. Как скопим деньжонок, то первым делом выведем клопов — уж очень он привередливый, — потом купим приличную кровать и поженимся.
И ш т в а н Х и р е ш. Вон Бела Шападт вам выведет.
Б е л а Ш а п а д т (сдержанно). Я маляр, и клопов морить не подряжаюсь. (Ухмыляется.) А ты, говорят, по уши втюрился в Като Рейх. Бренчишь ей на мандолине в сквере Матьяша{104}.
И ш т в а н Х и р е ш (пожимает плечами). Я и тебе могу сыграть серенаду у тюрьмы на улице Марко. А ты мне помашешь из-за решетки.
Б е л а Ш а п а д т. Умный ты, Иштван Хиреш. Одна фамилия чего стоит{105}, далеко пойдешь.
И ш т в а н Х и р е ш. Постараюсь. А уж если ничего не получится, подамся стены скоблить.
К а б а т ч и к. У Иштвана Хиреша одно на уме: заполучить Като Рейх, других желаний у него не бывает.
Ю л и Ч е л е. Еще бы! Охотно верю! Любой мужчина не прочь обнять Като. Да только не надейся, не выйдет, она сама влюблена.
К а б а т ч и к. Дядюшка Рейх пожаловал!
Всеобщее оживление.
(Готовит маринованный лук, селедку, наливает фрёч{106}.) Извольте!
Д я д ю ш к а Р е й х (отсчитывает деньги на стойку, опрокидывает фрёч). Повторить! (Ест.) Раз-два — поехали!
Б е л а Ш а п а д т. Скажи, дядюшка Рейх, где самая высокая колокольня на свете? Уж ты-то наверняка знаешь.
Д я д ю ш к а Р е й х (выпивает второй фрёч, опирается спиной о стойку, затягивается дешевой сигарой). Можете потешаться, дурачье! А если я сейчас спрошу вас, как находят дорогу перелетные птицы, какой была ванна у Клеопатры, почему параллельные прямые пересекаются в бесконечности, — тут вы слабы ответить.
К а б а т ч и к. А не мог бы ты сказать, кто стянул копилку из синагоги на улице Надьфуварош?
Д я д ю ш к а Р е й х (краснеет). Некрасиво с твоей стороны спрашивать меня об этом.
К а б а т ч и к. Некрасиво? А на кладбище ты что поделываешь?
Д я д ю ш к а Р е й х (сердито). По какому праву каждый позволяет себе подозревать честного гражданина? Вот вам влияние пангерманских козней! Не смейте меня подозревать! Верно, я иногда окликаю людей на кладбище… Но ведь я тоже, бывало, жертвовал… (Подсаживается к столику Иштвана Хиреша и Юли Челе. Громко.) Прошу литр вина! Пейте со мной кто пожелает!
Ю л и Ч е л е. Скажи им, дядюшка Рейх, что ты мне достанешь работу! Что ты обещал!
Д я д ю ш к а Р е й х. Правда, истинная правда, и я — даю слово — испробую все. Не бойся, дитя мое! Господь защитит нас в наших невзгодах.
Пьют, смеются, общее веселье. Сцена темнеет.
Картина тринадцатая
На улице перед трактиром «Арфистка» у газового фонаря стоят Я н и и К а т о Р е й х.
Я н и. Недотепа этот Бела Шападт. Вот уже год я помогаю ему в свободное время и понял, что вся его работа яйца выеденного не стоит. Работай я один, я бы делал все быстрее и красивее. (Берет девушку за руку, они садятся на край тротуара.) Все квартиры с окнами во двор я покрасил бы в совсем светлые тона. (Улыбается.) В голубой и серебристый. Даже по вечерам не надо было бы зажигать свет. Не веришь?
К а т о Р е й х (тихо). Давай навсегда будем вместе. Если хочешь, я куплю себе голубое платье с серебряной отделкой.
Я н и (сердито). Я отродясь не обижал тебя, но если разозлишь, я все-таки обижу, а потом, назавтра же, передерусь со всеми. Поэтому, прошу тебя, давай лучше говорить о другом.
К а т о Р е й х. Сначала выслушай меня, Яни. Я всегда ловлю каждое твое слово. Помнишь, в прошлом году ты как-то посмеялся, что волосы у меня пушистые, стоят копной. Я тогда всю ночь проревела, думала, остригусь наголо: пусть видит, как я его люблю. Но побоялась, что ты потом не станешь со мной разговаривать… Мы могли бы быть счастливы, Яни. Не знай я этого, не стала бы заводить разговора. И у нас был бы красивый ребенок…
Я н и. Не могу я жениться на еврейке. Я о них очень плохого мнения, их вообще любить невозможно. Ну, что ты на меня уставилась? Не я это придумал, это всем известно!
К а т о Р е й х (улыбается, на глазах у нее слезы). Но я-то не была на Елеонской горе{107}. Я родилась здесь, на улице Надьфуварош.
Я н и (резко). Я не о том говорю! У моих сестер платья латаные-перелатанные! А когда они идут из школы, рядом порхает Рожи Вейс, дочка Шлезингера, — вся в кружевах и в лаковых туфлях. Ее мамаша сидит за кассой. (Молчит, потом тихо.) А у моей мамы пальцы скрюченные, и, если хочешь знать, она их даже не может выпрямить…
Като Рейх застыла в оцепенении.
Ну, разве тебя кто обижает? Пусть только кто посмеет тебя обидеть, он у меня света белого невзвидит. (Поворачивает к себе лицо девушки.) Ты веришь мне?
Като Рейх кивает, у нее вырывается беззвучное рыдание.
Г о л о с к а б а т ч и к а (кричит из трактира). Закрываем!
Распахивается дверь трактира, И ш т в а н Х и р е ш выводит на улицу д я д ю ш к у Р е й х а.
Като Рейх вместе с Яни подходит к отцу. Като берет дядюшку Рейха под руку.
Д я д ю ш к а Р е й х. Это ты, доченька? Ничего страшного не случилось, не плачь… сейчас ляжем и проспимся… Как следует проспимся, доченька.
Они уходят, Яни и Иштван Хиреш обмениваются взглядами. Я н и уходит вслед
