Юджин О’Нил - Алчба под вязами
Дверь отворяется, входит Ибен. На его лице написана смятенная одержимость. Он стоит уставясь на нее, босой, с безвольно повисшими руками, и держит шляпу.
Эбби (после паузы, с нервной, «светской» учтивостью). Ты не присядешь?
Ибен (тупо). Ага.
Автоматически, аккуратно кладет шляпу на пол возле двери и напряженно садится рядом с Эбби на край дивана. Оба неподвижны и смотрят прямо перед собой глазами, полными страха.
Эбби. Когда я сюда вошла – впотьмах – тут вроде что-то было.
Ибен (просто). Мать моя.
Эбби. Я и сейчас чувствую… что-то.
Ибен. Это мать моя.
Эбби. Попервоначалу я перепужалась. Так и подмывало закричать да убечь. А теперь ты пришел и оно вроде бы ко мне смягчилось, подобрело. (Обращаясь в пустоту – странно.) Спасибо.
Ибен. Мать завсегда меня любила.
Эбби. Может, понимает, что я тебя люблю. Может, потому и подобрела.
Ибен (тупо). Не знаю. Я бы думал, что она тебя ненавидеть будет.
Эбби (уверенно). Нет. Чую, ненависти ко мне больше нету.
Ибен. Ненавидеть за то, что ты место ейное заняла – тут, в ейном доме, сидишь в гостиной, где гроб ейный стоял… (Внезапно останавливается, в отупении уставясь перед собой.)
Эбби. Ты чего, Ибен?
Ибен (шепотом). Маманя вроде бы не хочет, чтобы я тебе напоминал.
Эбби (взволнованно). Чуяла я, Ибен! Она ко мне добрая! У ей ко мне вовсе нету недоброхотства за то, о чем я знать не знала и поправить не могла!
Ибен. У мамани к нему недоброхотство.
Эбби. Нну, и у всех нас тоже.
Ибен. Ага. (С жаром.) А уж у меня-то еще какое!
Эбби (берет его за руку и похлопывает по ней). Нну, нну… Ты об нем не думай, не серчай. Ты о матушке своей подумай, потому как она к нам добрая. Расскажи мне про матушку, Ибен.
Ибен. Да нечего особо рассказывать. Добрая она была. Хорошая была.
Эбби (одной рукой обнимает его за плечи, чего он как будто не замечает – страстно). Я с тобой буду хорошая да добрая!
Ибен. Иногда она пела.
Эбби. Я тебе петь буду!
Ибен. Это ейный дом. Это ейная ферма.
Эбби. Это мой дом! Это моя ферма!
Ибен. Он у ей все оттягал. Она была мягкая, слабая. Он ее не ценил.
Эбби. И меня не ценит!
Ибен. Он жестокостью своей ее убил.
Эбби. И меня убивает!
Ибен. Она померла. (Пауза.) Иногда она мне пела. (Разражается рыданиями.)
Эбби (обнимает его обеими руками – с буйной страстью). Я тебе петь буду! Я за тебя помру! (Несмотря на ее всепоглощающее вожделение к нему, в ее поведении и голосе сквозит искренняя материнская любовь – ужасающая смесь похоти и материнской любви.) Ты не плачь, Ибен! Я тебе заместо матери буду! Чем она была для тебя, я стану! Дай, я тебя поцелую, Ибен!
Поворачивает его голову к себе. Растерянный, он притворно сопротивляется. Она нежна.
Да ты не пужайся! Я тебя по-чистому поцелую, Ибен – совсем как мать, а ты меня как мой сын, мой мальчик, когда перед сном прощаешься! Поцелуй меня, Ибен.
Они сдержанно целуются. Внезапно ее обуревает бешеная страсть. Она похотливо целует его – снова и снова, – а он обхватывает ее и возвращает ей поцелуи. Внезапно, как в спальне, он бешено вырывается и вскакивает. Он весь дрожит, обуянный странным ужасом, Эбби со свирепой мольбой протягивает к нему руки.
Нет, Ибен, не бросай меня! Да ты нешто не видишь, до чего этого мало – любить тебя по-материнскому, – нешто не видишь, что кроме этого должно быть больше, куда как больше, во сто раз больше – чтобы я была счастливая, чтобы ты был счастливый?
Ибен (к той, чье присутствие ощущает). Маманя! Маманя! Чего тебе? Что ты хочешь мне сказать?
Эбби. Хочет сказать, чтобы ты меня любил. Она знает, что я тебя люблю, что я буду к тебе добрая. Ты это нешто не чуешь? Не понимаешь? Она велит мне любить тебя, Ибен!
Ибен. Ага. Я чую… может, она… только… невдомек мне, почему… когда ты все, что ей принадлежит, себе забрала… тут, у ей в доме… в гостиной, где фоб…
Эбби (яростно). Она знает, что я тебя люблю!
Ибен (лицо его внезапно озаряется свирепой, торжествующей улыбкой во весь рот). Ясно! Ясно, почему. Это она ему в отместку, чтобы ей в гробу спокойно лежать!
Эбби (исступленно). Всем нам Бог отомстит! Да нам-то плевать! Я люблю тебя, Ибен, Бог ведает, люблю! (Простирает к нему руки.)
Ибен (бросается на колени у дивана, хватает ее, даваяполную волю своей дотоле подавляемой страсти). И я тебя люблю, Эбби! Таперя и сказать можно! Как ты приехала, я кажный час помирал – до того желал тебя! Люблю тебя!
Их губы сближаются в поцелуе, яростном до боли.
Сцена четвертая
У дома. Только что рассвело. Парадная дверь справа отворяется, из нее выходит Ибен и, обогнув угол, идет к воротам. Он как будто изменился. На нем рабочая одежда. На лице у него – смелое, уверенное выражение, он улыбается про себя с явным удовлетворением. Когда он приближается к воротам, окно гостиной отворяется, ставни распахиваются, и Эбби высовывает голову наружу. Волосы ее в беспорядке разметались по плечам, лицо раскраснелось, она смотрит на Ибена томными, нежными глазами и ласково зовет.
Эбби. Ибен!
Он оборачивается, она игриво говорит:
Поцелуй еще разок, покуда не ушел. Я весь день по тебе скучать буду.
Ибен. А я – по тебе, уж будь благонадежна!
Подходит к ней. Они целуются несколько раз. Он со смехом высвобождается.
Ну, вот. Не будет ли? Не то для другого разу не останется.
Эбби. Да я их тебе мильён припасла! (С легким волнением.) А ты меня и вправду любишь, Ибен?
Ибен (подчеркивая каждое слово). Ты мне по душе больше, чем любая другая, кого знал! Как перед Богом!
Эбби. По душе – это не любовь.
Ибен. Нну, стало быть, люблю. Таперя ты довольная?
Эбби. Ага, довольная. (Улыбается ему с обожанием.)
Ибен. А мне так пора в коровник. Старый хрыч, не ровен час, чего подумает да и подползет.
Эбби (с уверенным смешком). И пускай. Уж я-то его завсегда вокруг пальца обведу. А тут я ставни затворять не буду, впущу солнце да воздух. Полно уж этой комнате мертвой быть. Теперь она моей комнатой будет.
Ибен (хмурится). Ага.
Эбби (поспешно). Мы ведь ночью-то ее нашей сделали, правда? Мы ее оживили – любовью нашей.
Пауза.
Ибен (со странным выражением глаз). Маманя в могилу возвернулась. Таперя может спать.
Эбби. Да почиет в мире! (Затем, с нежным упреком.) Не след бы тебе о печальном говорить – этим-то утром.
Ибен. Да это само собой в голову пришло.
Эбби. И не надо.
Он не отвечает. Она зевает.
Нну, пойду соснуть малость. Скажу старикану, что неможется мне. Пускай сам поснедать готовит.
Ибен. А он – вон, из коровника идет. Ты лучше в порядок себя приведи да ступай наверх.
Эбби. Ага. Ну, прощай пока. Не забывай.
Посылает ему воздушный поцелуй. Он ухмыляется, затем распрямляет плечи и уверенно ждет отца. Слева медленно входит Кэбот, с неопределенным выражением лица смотря в небо.
Ибен (весело). С добрым утречком, папаня. Днем да звезды считаешь?
Кэбот. Хорошо, правда?
Ибен (оглядываясь по сторонам как собственник). Да, ферма куда как хороша.
Кэбот. Я про небо.
Ибен (с ухмылкой). А тебе откудова знать? Твои-то глаза так далеко не видят. (Это его забавляет, он хлопает себя по бедру и смеется.) Хо-хо! Вот это сказанул!
Кэбот (с угрюмым сарказмом). Ишь, какой бойкий! Где же это ты нализаться успел?
Ибен (добродушно). Ничего не нализаться. Просто жить хорошо. (Внезапно протягивает руки и очень серьезно говорит.) Мы с тобой квиты. Давай руки друг другу пожмем.
Кэбот (подозрительно). Да чтой-то с тобой?
Ибен. Нну, тогда не надобно. Может, оно и к лучшему. (Секундная пауза.) Что со мной? (Странно.) Ты нешто не слышал, как она проходила – обратно в могилу шла?
Кэбот (тупо). Кто?
Ибен. Маманя. Таперя она может отдыхать, спать спокойно. Она с тобой квиты.
Кэбот (сбит с толку). Это я отдыхал. Хорошо поспал – с коровами. Уж они-то спать мастерицы. И меня учат.
Ибен (внезапно опять повеселел). Молодцы коровы! Нну, тебе лучше приниматься за работу.
Кэбот (ему по-мрачному забавно). Командовать мной вздумал, теленок ты этакий?
Ибен (смеется). Ага. Командовать. Ха-ха-ха! Поглядим, как тебе это покажется. Ха-ха-ха! А я в этом курятнике первый петух. Ха-ха-ха!
Кэбот (презрительно смотрит ему вслед). С придурью.
Весь в мамашу. Тик в тик. (С отвращением плюет.) Так дураком на свет и уродился! (И вскользь.) Нну, а я так оголодал. (Идет к двери дома.)
