Дорота Масловская - У нас все хорошо

Старушка. Все падало и укладывалось слоями. Я закрыла глаза еще сильней, а когда я их открыла, все лежало, руины-тела, «пыль»-тела, «мел»-тела, руины-тела, как какая-то жуткая лазанья.

Девочка. Когда мама никогда не делает лазанью, она не так укладывает. Ничего себе груда. Можно на халявку покопаться в пикселях (копаются в руинах).

Старушка. Я не знаю, сколько времени прошло, я, тогда осенью выйдя из квартиры, не взяла с собой часы. Я долго бродила, изможденная и голодная, по гигантской куче обломков. Хлеба!

Девочка. Только умоляю из цельного зерна, не эти радиоактивные булки. Не хочу быть худой, хочу быть прозрачной!

Старушка. Хлеба!

Девочка (продолжая копаться). А ты видела, как велосипед горел? Ну, наконец. Вот же она! Я узнаю наш разбитый глазок, уф, это же дверь нашей квартиры! Тук-тук! Тук-тук! Бабушка, стучи сильней, это же кучка пепла, ничего не слышно.

Старушка. Эх, наверное, все по своим комнатам разошлись. Вытри ноги. Вот место, где лежал коврик для ног. И повесь плащик. Я видела, что где-то рядом с разбитыми тарелками валялась вешалка.

Девочка (бежит навстречу). Дядя Мауриций! Дядя Мауриций! Я нашла твою ногу, она стояла в комнате, а где ты сам? А это чьи губы? Кто их здесь бросил в таком беспорядке под сожжеными полками с сожженными книжками так и жутко чмокает под грудой пепла?

Старушка. Дарья! Я все маме расскажу, вот только найду ее лицо, еще отраженное в зеркальце, которое держит ее оторванная рука.

Девочка (продолжая копаться в руинах). Ого, а здесь какие-то очень даже ничего руки, только одна сломанная. Наверное, сломалась, когда ты в подвал падала. Только мне нужно их оторвать, они во что-то сильно вцепились! Что это такое, окровавленное, разбитое, мертвое, наверное, о кирпичи разбилось! Это случайно не твое лицо, бабушка? А все остальное разве не ты? Какие нервы расстроенные, какие запутанные, если ты найдешь зубья от гребешка, мы их расчешем, потому что ты выглядишь, бабушка, как рваный парашют (вытаскивает из-под обломков целую бабушку). Ну ты, бабуля, и неряха, это и есть то самое платье, о котором ты мне по ушам ездила день и ночь, это те самые розочки? Все в сорняках, порванное, каков поп, таков и приход. Крапива, одуванчики сдутые, бинты окровавленные. Что они тут понавышивали: гильзы, усатые жужелицы, колючая проволока, это вообще уже немодно, бабушка, а это легко отстирывается? Боже, надо было маму позвать, бабушка же не умеет включать стиралку, уж лучше ей включить, когда просит, чем она опять все испортит.

Квартира Мужчины. Та же самая обстановка, только под всеми псевдо-сплендерами из Икеи теперь нет и следа грибов, мебельных стенок, ковриков и стаканчиков из-под кефира. Единственный след их существования — это куча валяющихся возле мусорных контейнеров пикселей, по которым бегает Маленькая металлическая девочка, в сгрызенной мышами матроске и с гнездами ос в волосах, (и если это возможно) выполняющая драматические жесты из средневековой поэмы «Роланд на вершине холма втыкает меч себе в кадык».

Вдали в полинявших на солнце креслах сидят в телевизионных позах Галина и Божена, среди них болтается Эдита, не зная, куда повесить свои влажные от волнения кружевные трусики, и с пакетом, полным фантиков от ведлевского ассорти; и Моника в поисках потерянного пупка.

Режиссер. И тут зрителю становится ясно, что бабушка погибла во время бомбежки. Девочка еще обращается к ней:

Девочка. Бабушка! Бабушка! Бабушка, вставай!

Режиссер. Затем она поднимает страшный гвалт, потому что начинает понимать, что, мало того, что ее любимая бабушка погибла во время бомбежки, так еще и матери ее, скорее всего, никогда не было на свете, то есть, мало того, что она — сирота, так еще и ее самой не существует и никогда не существовало, и для всех для них так лучше, особенно для всех других всех, а, главное, лучше всего для меня, тишь да гладь да отдельная кровать.

Девочка. Хлеба! Хлеба!

Режиссер. Девочка в последней сцене кричит, умирая от голода на куче обломков. Зрители испытывают волнение и задумываются о том мирном времени, когда война и голод имеют место в других странах.

Девочка. Хлеба!

Галина. На, съешь плесневелый, я для птиц на подоконнике оставила, не выброшу же я его!

Божена. Дай лучше мне, я в Теско не ходила, я же не могу так расхаживать по полю зрения других людей, раз они могут блевать по более достойному поводу.

Эдита. А, может, конфетку? У меня еще осталось немного в машине, я их не съела, потому что так расстроилась, когда отвозила их в детский дом после этого фильма.

Моника. А я ничего не ем, потому что даже ничто полнит, и пупок появляется.

Девочка (себе). Хлеба! Бабушка, а ты видела, как велосипед горел? (Лупит руками в дверь Мужчины). Хлеба!

Режиссер (подозрительно смотрит в глазок, открывает). Иди отсюда, замухрышка, нет у меня никакого хлеба. Хлеба, хлеба, я ей дам хлеба, а она пойдет и купит водку и наркотики.

Конец