Владимир Набоков - Человек из СССР
Иди, иди. Мы здесь с Марианночкой чайку попьем. Ах, забыла я — простите — посуда-то вся уложена. (Ошивенский ушел.)
МАРИАННА:Евгения Васильевна, со мной случилось несчастье.
ОШИВЕНСКАЯ:То-то я смотрю, душенька, вы такая вялая, тихая, узнать нельзя.
МАРИАННА:Да, большое несчастье. Я только что была на первом представлении{16}.
ОШИВЕНСКАЯ:Какое такое представленье, душенька?
МАРИАННА:Ах, вы же знаете. Я играла для кинематографа. И вот вчера в первый раз показывали фильм.
ОШИВЕНСКАЯ:Так какое же несчастье? Пожар, что ли, был?
МАРИАННА:Да, пожар. У меня все сгорело: мои мечты, моя вера в себя, моя жизнь. Полный банкрот.
ОШИВЕНСКАЯ:А я как раз хотела вас кое о чем попросить, моя дорогая. Но это после, после. Говорите.
МАРИАННА:Я увидела себя на экране. Это было чудовищно. Я так ждала минуты, когда увижу себя, и вот дождалась. Сплошной ужас. В одном месте, например, я лежу плашмя на диване и потом встаю. И вот пока снимали, мне казалось, что я такая легкая, такая живая. А тут… Евгения Васильевна, я встала, простите, задом, — выпятила зад и грузно повернулась. И все было в таком же духе. Жесты фальшивые, убийственные{17}. А тут эта гадина, Пиа Мора, плывет, как лебедь. Стыдно…
ОШИВЕНСКАЯ:Не беда, голубушка. Вот посмотрели бы вы, как я выхожу на паспортных карточках. Бог знает, какая морда.
МАРИАННА:И это еще цветочки: фильм показывали только своим. Но теперь он пойдет по Берлину, а потом по всему миру и вместе с ним мои дурацкие жесты, мои гримасы, моя невероятная походка…
ОШИВЕНСКАЯ:Я вот что хотела попросить вас, моя дорогая. Нам нужно переезжать и нет ни гроша. Не могли бы вы — ну, так марочек пятьдесят — одолжить?
МАРИАННА:Одолжить? Ах, вы вот о чем?.. Да… Я сегодня как в тумане. Нет, Евгения Васильевна, у меня тоже ничего нет. Весь мой заработок я потратила на платья.
ОШИВЕНСКАЯ:Ах вы, модница. Ну, ничего не поделаешь…
МАРИАННА:На платья! Я себе купила дивное, белое, модель. И знаете для чего? Чтобы… Ах, да что говорить!..
ОШИВЕНСКАЯ:Говорите, говорите; я, знаете, гроб-могила, никогда не сплетничаю.
МАРИАННА:Наплевать мне на фильм. Вовсе не в нем дело. А дело в том, что я полюбила, полюбила, как дура. Попалась, значит. И он меня бросил. Вот и все.
ОШИВЕНСКАЯ:Кто же это, немец, что ли?
МАРИАННА:Пускай будет немец, китаец — не все ли равно… Или американец.
ОШИВЕНСКАЯ:Перемелется, душенька. Всем не сладко живется. Марочку, вашу тезку и мою внучку, тоже вот муж бросил. Значит, за то, что гражданским браком венчались. Да, житье не сладкое. Куда мы вот денемся с моим стариком, куда денемся, просто не знаю.
МАРИАННА:Евгения Васильевна, можно по телефону поговорить?
ОШИВЕНСКАЯ:А вы в комнату пройдите. Там съехал жилец, а телефон остался. Не бойтесь, не бойтесь, пустая комната. (Марианна уходит в дверь, что в задней стене.)
Ошивенская, кряхтя, придерживая рукой подол, отпихивает ногой чемодан в угол. Нагибается, пробует замок. Стук в дверь.
ОШИВЕНСКАЯ:Войдите — херайн. (Входит поспешно Кузнецов.)
КУЗНЕЦОВ:Однако и катавасия у вас!
ОШИВЕНСКАЯ:Вот спасибо, что зашли… Вот спасибо…
КУЗНЕЦОВ:Мне жена передала вашу просьбу. Я пришел за пакетом.
ОШИВЕНСКАЯ:Как же, как же… большое вам спасибо.
КУЗНЕЦОВ:Я спешу.
ОШИВЕНСКАЯ:Ах, да, ведь муж хотел с вами побеседовать. У него очень важный к вам разговор.
КУЗНЕЦОВ:Мой поезд уходит в семь часов. Мне до отъезда еще нужно побывать в одном месте.
ОШИВЕНСКАЯ:Муж внизу, он сию минутку придет. Обождали бы, батюшка?
КУЗНЕЦОВ:Сейчас не могу. А пакетик ваш не легкий. Если хотите, могу еще раз заглянуть — по дороге на вокзал?
ОШИВЕНСКАЯ:Вот уж было бы хорошо! Тут вот адрес записан, разберете?
КУЗНЕЦОВ:Да, конечно. Только теперь не Морская, а улица Герцена{18}.
ОШИВЕНСКАЯ:Куды нам знать: Герцен, Троцкий, не разберешь их… Посылочку не потеряйте. Привет милой Ольге Павловне.
КУЗНЕЦОВ:Да нет, я уж с ней простился. До свиданья. Зайду через полчаса. (Он уходит.)
Марианна возвращается, вяло переходит через комнату, вяло опускается на стул.
МАРИАННА:Он уехал.
ОШИВЕНСКАЯ:Вы о ком, голубушка?
МАРИАННА:(Злобно.) Ну и скатертью дорога!
ОШИВЕНСКАЯ:Много на свете дорожек. В мое время одна дорога была — прямая, широкая, а теперь видимо-невидимо развелось — и вкривь и вкось. Треплет нас, ох как треплет! И вот хотите, я вам скажу, откуда все зло берется, откуда зло выросло…
Входит Ошивенский.
ОШИВЕНСКИЙ:Ничего не вышло. Заговорила о полиции. (Садится, стучит пальцами по столу.)
ОШИВЕНСКАЯ:Что-то теперь будет, Господи ты мой…
ОШИВЕНСКИЙ:Только не хнычь.
МАРИАННА:Я пойду.
ОШИВЕНСКАЯ:Грустная вы сегодня, душенька. Ну, идите, Бог с вами. И у нас не весело.
ОШИВЕНСКИЙ:Всего доброго, всего доброго. В раю небесном, дай Бог, увидимся.
МАРИАННА:(Безучастно.) Да, да, как-нибудь созвонимся. (Уходит.)
ОШИВЕНСКИЙ:Фря.[15]
ОШИВЕНСКАЯ:Витя, я не хотела при ней сказать, а то весь Берлин узнал бы, что к нам большевики ходят. Он приходил за посылочкой.
ОШИВЕНСКИЙ:Что же ты его не задержала. Ах, ты, право, какая!
ОШИВЕНСКАЯ:Да ты постой… Он обещал, что еще зайдет до отъезда. (Стук в дверь.) Войдите — херайн.
Входит Федор Федорович. Он в костюме цвета хаки, с кушачком, в руке тросточка.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Я Марианну Сергеевну встретил, у самых дверей вашего дома, и, представьте, она не узнала меня. Прямо удивительно!
ОШИВЕНСКАЯ:Ну, что слышно, Федор Федорович? Нашли?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Нашел. Paradiserstraße, пять, bei Engel;{19} это во дворе, пятый этаж. Комнатка непрезентабельная, но зато крайне дешевая.
ОШИВЕНСКАЯ:Сколько же?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Двадцать пять. С газовым освещением и пользованием кухни.
ОШИВЕНСКИЙ:Все это праздные разговоры. Мы все равно не можем выехать отсюда, не заплатив. А денег — нема.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. У меня, правда, тоже нет, но я, пожалуй, соберу к завтрашнему вечеру.
ОШИВЕНСКИЙ:Выехать нужно сегодня. (Стукнул по столу.) Впрочем, это не важно. Не тут подохнем, так там.
ОШИВЕНСКАЯ:Ах, Витя, как это ты все нехорошо говоришь. Вы как сказали, Федор Федорович, с пользованием кухни?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Так точно. Хотите сейчас пойдем посмотреть?
ОШИВЕНСКАЯ:Давайте, голубчик. Что ж время терять попусту.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:А я сегодня в ужасно веселом настроении. Один мой приятель, в Париже, купил четыре таксишки и берет меня в шоферы. И на билет пришлет. Я уже хлопочу о визе.
ОШИВЕНСКИЙ:(Сквозь зубы, тряся в такт головой.) Ах, как весело жить на свете, не правда ли?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Конечно весело. Я люблю разнообразие. Спасибо коммунизму — показал нам белый свет. Увижу теперь Париж, новый город, новые впечатления, Эйфелеву башню. Прямо так легко на душе…
ОШИВЕНСКАЯ:Ну вот, я готова. Пойдем же.
ОШИВЕНСКИЙ:(Федору Федоровичу.) Эх вы… впрочем…
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. Все будет хорошо. Вот увидите. Комнатка чистенькая, очень даже чистенькая.
ОШИВЕНСКАЯ:Ну, поторопитесь, голубчик.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Досвиданьице, Виктор Иванович. (Федор Федорович и Ошивенская уходят.)
Ошивенский сидит некоторое время неподвижно, сгорбившись и распялив пальцы отяжелевшей руки на краю стола. Затем под окном начинают петь звонкие переливы очень плохой скрипки. Это тот же мотив, что слышала Ольга Павловна в начале II действия.
ОШИВЕНСКИЙ:Ух, музычка проклятая! Я бы этих пиликанов… (С крепким стуком быстро входит Кузнецов с двумя чемоданами. Ставит их в угол. Он тоже услышал скрипку и, опуская чемодан, на секунду подержал его на весу. Музыка обрывается.) Вас-то я и ждал. Присядьте, пожалуйста.
