Николай Коляда - Амиго

ПАША. Ты чё?

КОСТЯ. Я сказал: не считово, начинаю с начала. Я просто начал с начала. Вот, минуту назад начал свою жизнь с начала. А что? Одним можно, а другим нельзя? Можно. Сейчас начнём уложение. Пашка, поможешь? Жалко уезжать. Когда тут будет ресторан, приду, кину в окно бутылку с «Молотовым-коктейлем», и пусть сгорит всё — моё помойное детство, Нинка-покойница в гробу, белый рояль, пианист и мент, да и весь дом — всё, всё. (Смеётся, пьёт). Ты жизнь живёшь на черновик, девушка, так? А потом — всё начисто? Какая там кнопочка на компьютере? Жизнь — не компьютер. Так не бывает, амиго. Сразу набело всё. (Пауза.) Ну? Шутка была. Пошутить нельзя? Тебе льзя, мне нельзя? Ты богатая, а я бедный — поэтому? Это концерт был. Консумация — раскрутка клиента на выпивку. Можешь заплатить за концерт. Не откажусь.

НИНА. Заплатить?

КОСТЯ. Да не отказался бы. А чего? Давай.

НИНА. На.

Достала из сумочки пачку денег, подала Косте.

КОСТЯ. Давай. Не надо так трагично, амиго. Или ты отловилась? Поверила? А говорит: я с таким опытом, я с таким опытом! И такая она то светлая, то грязная, такая разная, такая всё знающая. Такая-растакая. А я вот взял и тебя как лягушку под микроскопом разрезал, разглядываю, простой мальчишка короткоштанный. Ясно, почему мыкаешься — тебя облапошить, как два пальца. Наивняк. Получила? Мне тебя не жалко ни капли.

СОФЬЯ КАРЛОВНА (пошла по коридору). Меня философом враги мои зовут… Вырастила урода, что говорить. А девочку закопали.

КОСТЯ. Тихо, ты, дурко старое, надоела! Сенкью, Нинон. (Считает деньги, суёт в карман рубашки, смеётся.) Может, за такие бабки я продолжу концерт? Для Пашки, ему нравится, как я раздеваюсь, ага? Итак, Павлик, представь себе ночь, «Пиано-бар», в баре сидит Нина. Обиженная на Костю, на мента, на весь мир, одинокая гранд-дама. Сидит у освещённого окна. А нельзя сидеть у окна освещенного ночью — придут кулаки и выстрелят из обреза. Павел Морозов это знает! Итак, сидит она, и тут дверь открывается и…

Входит Жанна и Григорий Иванович, несут коробки. Жанна кинула коробки на пол.

ЖАННА. Гулькин, мне больше всех надо? Таскаю за всех, мама мия!

КОСТЯ (хохочет). И тут дверь открывается и входит пьяная барменша, которая всегда делает недостачу. Ну, что лезешь в лаптях, мать моя, мама мия?

ЖАННА. Ага, я отдувайся. У меня давление! Вы уезжать собираетесь, нет?

КОСТЯ. Мы тут останемся, будем жить в щелях, по-тараканьи.

НИНА. Она сказала, что я умру скоро, да?

ЖАННА. Ну дак, мамуля очень глазливая. Как скажет, так и будете. Так и будет, имеется в виду. Мамуля талант во всём, кроме паковаться если.

КОСТЯ. Иди, налью. Глянь, сколько я заработал, из дому не выходя. Зелёные!

ЖАННА. Слатенький, Косточка моя. Вот Ниночка была бы, вот Ниночки-то нашей нету… (Плачет). Годовщина завтра, отпраздновать надо. В смысле — отметить, выпить, как говорил товарищ Хайям…

КОСТЯ. Как хорошо, что она умерла… Сели все! Где баба Соня? Сюда!

Включил музыку на всю громкость, крутанул зеркальный шар, зайчики запрыгали по стенам. Побежал по комнатам, выгнал в коридор всех кошек и собак, находит Софью Карловну, тянет её за руку в коридор. Бегает, смеётся. Схватил банку с водой, вылил её на пол в коридоре, разгоняется и катается, как по льду, по воде, по доскам крашенным. Паша заражается его весельем, надел Нинину шубу, тоже бросился кататься, потом запрыгнул на тахту, подскакивает на ней.

Круши, вали! Прощальный вечер! Ура! Не считово! Начинаю с начала! Ура!

Собаки лают, прыгают. Костя побежал на кухню, снял с подоконника горшки с цветами, дёрнул раму, раскрыл окно. Холодный белый воздух валит в комнату. Костя снова прибежал в коридор, вскочил на тахту, танцует. Уцепился за турник, который в дверном проёме установлен, подтягивается, хохочет. Начинает раздеваться — снимает с себя рубашку, брюки, умирает от хохота. Все стоят, смотрят на него.

Костя натанцевался, выключил магнитофон, притащил коробку на кухню, сел в неё. Паша пришёл, тоже с коробкой, сел возле Кости, с другой стороны.

Садись, амиго. Как мне жить насрать, депресняк какой… Я пьяный, я в санях, мне по фиг всё… Будем смотреть, как всё сворачивается, переезжает отсюда само по себе… Мы только посмотреть… (Бормочет). Всё на фиг. Конец старому… Начинаем с начала. Всё… (Паше). Ты чего как собака бездомная ходишь? Уходи уже, ну? Дай мне накинуться, холодно, блин, ну?

Паша снял с себя шубу, накинул Косте на плечи, снова сел в свою коробку. Молчат, смотрят в окно. Холодный воздух ползёт из окна в квартиру. Нина пришла, встала в дверях кухни. Тоже смотрит в окно.

Чего вы все пристаёте ко мне, как мухи, чего лезете, отвалите все, оставьте меня, ну?!

Жанна повертела головой, притащила коробку из коридора, рядом с Костей села, зарыдала.

НИНА. Я ведь только посмотреть, только посмотреть, посмотреть…

ЖАННА. Гулькин, я сегодня снова видела её. Косточка, не поедем, а?

Софья Карловна пошла в туалет. Григорий Иванович голову чешет, озирается, чего-то сказать хочет.

КОСТЯ. Молчи, мама, молчи, молчи… Собирайся, уезжаем…

Снег летит в окно, посыпает цветы, листья, землю в горшках. Нина села на пол, за спиной Кости.

ЖАННА. Собираться? Я соберусь тебе, мама мия! Бензином оболью всё, сыночек слатенький ты мой, спичкой чиркну и сама сгорю, в центре сидеть буду, как царица! Я, Гулькин, соберу барахло, сыночек, раз хочешь! На вот тебе, смерть проклятая, на вот, на вот тебе, сдохну скорей, сдохну!

Хватает какие-то вещи, суёт их в коробки. Рыдает. Накрылась пустой коробкой, как черепаха, поползла по коридору. Софья Карловна идёт из туалета в свою комнату.

СОФЬЯ КАРЛОВНА (бормочет). Я скоро, я быстро, я умру скоро…

Пришла к себе, легла на кровать, руки на груди сложила, смотрит в потолок.

КОСТЯ (бормочет). Не считово, начинаю с начала… Не считово, нет…

Звонок. Григорий Иванович побежал, открыл дверь. На пороге в форме полковника милиции Аркадий — пьян в усмерть.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (быстро). А уже всё, товарищ командир! Мы тут не «тумбулянеже»! Порядок уже. Уже расходимся. Уже собрались. Мы — всё. Девочки, кончай билебердак, подъём!

Аркадий проходит в квартиру, видит Нину. Взял Нину за шиворот, поднял, встряхнул, притянул к себе. Смотрит ей в лицо. Она смотрит в его лицо. Молчат. Паша курит, смотрит в окно, улыбается, слёзы по лицу кулаком растирает.

Кошки запрыгнули на подоконник, ходят по нему, смотрят на улицу, хвосты поднимают, но выйти на мороз боятся. Одна кошка принялась какой-то цветок жевать.

Бабочки полетели в окно, к свету неоновых ламп. Они от этой тёплой полосы, что на улице, прилетели в квартиру, от тепла проснулись, жить им недолго, скоро совсем уснут, но пока — летают, на цветы, на снег садятся.

Мальчики-хлебопёки ушли в пекарню. На крыльце пекарни пусто.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

На следующий день к вечеру. Окно на кухне закрыто. На кухне шкафов и стола нет, только горшки с цветами. Листья на цветах пожухли, пожелтели, почернели — осыпались, упали. Торчат голые прутья. Нет сада. А зелёная трава за окном, на теплотрассе, даже, кажется, подросла со вчерашнего.

Полкухни занимает закрытый серой тряпкой рояль — видны только его резные ножки. На тряпку поставили тарелки, стаканы — на рояле уже ели и пили. Двери в комнаты открыты, в комнатах вещей нет, коридор весь забит до потолка пустыми и полными коробками с барахлом. Кошки и собаки бродят в этом лабиринте. Тахта, что в коридоре стояла, на попа поставлена, разорвана, труха из неё сыпется. Зеркало со стены сняли, поставили на какую-то коробку у стены. В дверях комнат стоят шкафы, стулья, столы — ни войти, ни выйти. Всё вывезли, осталось на полмашины вещей — то, что принадлежит Косте. Вещи Жанны и Софьи Карловны уже увезли, кажется. Впрочем, всё перепуталось, ничего не понять.

Паша спит в одной из коробок, накрылся Нининой шубой, только ноги торчат — он и не уходил никуда. Костя — в коридоре на полу сидит, курит. Перед ним — коробка, он в ней вещи перебирает, рассматривает. Письма, тетради и бумаги какие-то нашёл в этой коробке, читает.