Александр Островский - Сердце не камень

В комнате темно, лунный свет. Входит Вера Филипповна, Огуревна со свечкой остается на пороге.

Вера Филипповна и Огуревна.

Вера Филипповна (тихо). Поди поставь свечку на лестницу, да сама там посиди, подожди меня.

Огуревна. А? Ну… подожду, подожду…

Вера Филипповна. Поди на лестницу, говорю я.

Огуревна. Куда на лестницу, зачем?

Вера Филипповна. Поди, поди, говорю я, взойди на лестницу, да и сядь там.

Огуревна. Ну, и ничего здесь… и пойдем, что ли?

Вера Филипповна. Ступай одна, я сейчас приду, подожди там!

Огуревна. Час-то который?

Вера Филипповна. Да ты ступай уж.

Огуревна. То-то, мол, что теперь? Утро аль вечер?

Вера Филипповна. Да какая тебе надобность! Утро ли, вечер ли, все равно тебе. Ты ступай, ступай!

Огуревна. А? Ступай! Куда ступай?

Вера Филипповна. Ты на лестницу ступай, наверх! Как ты не понимаешь?

Огуревна. Да, понимать… Ты днем говори, так я пойму… а ночью человек, что он может понимать? Ты ему то, а он тебе то; потому заснул человек, все одно что утонул. А ежели ты его разбудишь, ну, какое у него понятие ?

Вера Филипповна. Ступай, ступай!

Огуревна (оглянувшись). Батюшки, да где это мы?

Вера Филипповна. Ступай, ступай, не твое дело.

Огуревна. А ведь мне мерещится, что ты это у себя в спальне, на постеле лежа, мне что приказываешь.

Вера Филипповна. Ступай, ступай, вон прямо по коридору – на лестницу наверх, да там и жди! Да не усни дорогой-то!

Огуревна (уходя). Ладно, мол, ладно.

Вера Филипповна. Куда ты? Куда ты? Прямо, прямо… Свечку-то не урони!… (Затворяет дверь и отходит от нее.) Где же он? Он в своей комнате. Ну, я туда не пойду. (Прислушивается.) Кто-то идет со двора… по коридору… сюда кто-то… (Входит за прилавок и садится за кипы товару.)

Входит из коридора Ольга, навстречу ей Ераст выходит из своей комнаты со свечкой.

Ольга и Ераст.

Ераст. Ты зачем? Кто тебя просил?

Ольга. А затем, чтоб сказать тебе прямо в глаза, что бессовестный ты человек.

Ераст. Так, я думаю, ты это после успела бы, торопиться-то тебе некуда.

Ольга. Да душа не терпит, постылый ты человек. Вот как ты за любовь-то мою, вот как! Да ведь со мной шутить нельзя… Я тебя, голубчик, погоди!…

Ераст. Да потише ты! Ты не в своей квартире – дебоширничать-то! Ты в чужом доме. (Заглядывает в коридор.)

Ольга. Да что мне! Я и знать не хочу!

Ераст. Нет, вот что: ты лучше оставь до завтра, мы с тобой после поговорим.

Ольга. Да не могу я, не могу; душа кипит, не могу.

Ераст. Ну, говори, только скорей! Что там такое у тебя случилось?

Ольга. Я только одному дивлюсь, как у тебя хватает совести прямо глядеть на меня. Ах, убила б я тебя.

Ераст. Да уж довольно твоих ахов-то! Ты дело-то говори!

Ольга. Аполлинария Панфиловна видела тебя с теткой вместе? Говори! Видела?

Ераст. Ну, так что ж за беда? Видела так видела

Ольга. И ты можешь после этого равнодушно со мной разговаривать; и тебе ничего не стыдно? Вот и выходит, что глаза-то у тебя бесстыжие.

Ераст. Да дальше-то что? Ты дело-то говори! Некогда мне с тобой проклажаться. (Заглядывает в коридор.)

Ольга. чего ж тебе еще дальше-то, чего еще?

Ераст. А коли только, так и ступай домой. Стоило прибегать из-за таких пустяков.

Ольга (чуть не плачет). Что ж, тебе мало этого? мало?

Ераст. Разумеется, мало, а ты как думала!

Ольга. Мало! чего ж тебе? Удавиться мне, что ли?

Ераст. Коли твоя глупость заставляет тебя давиться, так давись! Я тебе больше скажу! Твоя тетка сейчас ко мне сюда придет. Слышишь ты это?

Ольга. Ну, так не бывать же этому; себя не пожалею, а уж не позволю тебе так издеваться надо мной.

Ераст. Позволишь.

Ольга. И не говори ты мне, и не терзай ты меня; а то я таких дел наделаю, что ты сраму и не оберешься.

Ераст. Погоди, слушай ты меня! Сейчас придет сюда твоя тетка, а через десять минут нагрянет сюда Потап Потапыч с твоим мужем и накроют ее здесь.

Ольга. что, что? то еще за глупости придумываешь?

Ераст. Ну, уж это не твоего ума дело.

Ольга. Да зачем, к чему это?

Ераст. Стало быть, так надо.

Ольга. Да голубчик, миленький, скажи!

Ераст. То-то вот, так-то лучше; а то шумишь да грозишь без толку. (Смотрит в дверь.) Пожить-то тебе получше хочется – и одеться, и все такое?

Ольга. Как не хотеться! Дурное ли дело.

Ераст. А муж-то твой давно прогорел, да еще долгов много. Коли дядя ему наследства не оставит, так ему в яму садиться, а тебе куда?

Ольга. Уж ты меня не оставь, Ераст, на тебя только и надежда.

Ераст. Да мне самому-то не нынче-завтра придется по Москве собак гонять. А как застанет Потап Потапыч жену здесь, меня-то за ворота дубьем проводит, да уж и ей наследство не достанется, а все ваше будет. Так видишь ты, я для вас с мужем себя не жалею; а ты тут путаешься да мешаешь.

Ольга. Да разве я знала…

Ераст. Так вот знай! Ну, иди, иди!

Ольга. А ведь я думала, что ты ее любишь.

Ераст. Как бы не полюбить, да не такая женщина. К ней не скоро подъедешь.

Ольга. А ты бы не прочь подъехать, кабы можно?

Ераст. Да, конечно, чего ж зевать-то!

Ольга. Ах ты постылый! Так вот не пойду же, не пойду.

Ераст. Кому ж ты угрозить хочешь? Себе ж хуже сделаешь. Да тебя муж-то убьет до смерти, коли ты нам помешаешь.

Ольга. Да я бы ушла, да как тебя оставять-то с ней ? Сомнительно мне.

Ераст. Ревность. Ты о тетке-то по себе судишь!… Не сумлевайся. Она не такая, не вам чета. Ну, ступай скорее, скоро десять часов.

Ольга. Ну, смотри же ты у меня! И, кажется… тогда не живи на свете.

Ераст. Да будет уж, ступай! Постой! Идет кто-то. Вот дотолковались. Беги в мою комнату, возьми свечку. Затворись и сиди там, не дыши.

Ольга уходит со свечкой. Ераст подходит к двери коридора.

Ераст и Вера Филипповна.

Ераст (у двери). Вера Филипповна, это вы-с?

Вера Филипповна (выходя из-за перегородки). Нет, Ераст, я давно уж здесь.

Ераст (хватаясь за голову). Все слышали?

Вера Филипповна. Все.

Ераст. Стало быть, знаете теперь, каковы мы люди?

Вера Филипповна. Знаю, Ераст.

Ераст. Оправданий нет, и язык не подымется оправдываться перед вами! что ж мне, плакать, прощенья просить, в ногах валяться? Так я, может, и потерянный человек, но унижаться не стану, низкости во мне нет. Все дело налицо, ясно… уж тут нечего… Следует вам только пренебречь нами, плюнуть и уйти… и оставайтесь опять такой высокой женщиной, как вы были, не связывайтесь с такими людьми, как мы.

Вера Филипповна. Так я и сделаю. Ты как точно угадал мои мысли.

Ераст. Но позвольте! Человек я для вас маленький, ничтожный, так все одно, что червь ползущий; но не откажите сделать мне последнюю милость. (Становится на колени.) Скажите, что-нибудь да скажите! Ругайте, прощайте, проклинайте; ну, что вам угодно, только говорите – мне будет легче; ежели же вы уйдете молча, мне жить нельзя. Не убивайте презрением, сорвите сердце, обругайте и уйдите!…

Вера Филипповна. Изволь. Встань.

Ераст встает.

Ты меня хотел обмануть, а бог меня помиловал, стало быть мне жаловаться не на что. Мне радоваться надо, что бог меня не забыл. Хоть сто раз меня обманут, а все-таки любить людей я не отстану. Только одно я скажу тебе: любить людей надо, а в дела их входить не нужно. тобы входить в дела людей, надо знать их, а знать мне их не дано. Коли я не умею разобрать, кто правду говорит, а кто обманывает, так лучше не браться за это. Кто молча нуждается, кто просит, кто руку протягивает – всякому помоги и проходи мимо с легким сердцем. А станешь ты людей про их нужды расспрашивать, так волей-неволей тебя обманут, потому что всякому хочется себя оправдать, свою вину на других либо на судьбу свалить, всякому хочется себя получше показать, своих-то грехов, своей-то вины никто тебе не скажет. А догадаешься ты, что тебя обманывают, и осудишь человека, так уж какое тут добро, только грех один. А вот как надо жить нам, глупым людям: люби людей, и не знай их, и не суди. Я не за свое дело взялась, моя забота люди бедные, беспомощные; а вы сами себе поможете; ишь как ловко вы всё придумали. Видеть тебя и разговаривать с тобой уж больше мне незачем. Ты прощенья-то за свой грех проси не у меня, а выше, а коли и мое прощенье тебе нужно, так я тебе прощаю. С богом! Мы теперь чужие. (Идет к двери.)