Василий Ливанов - Люди и куклы (сборник)
Анита. Вас спас англичанин?
Вера Викентьевна. Нет, помог случай. Но об этом в другой раз, если доживем, — у нас очень мало времени. Короче, я оказалась в Иране, без малейших средств к существованию, без связей. Вопреки логике я продолжала верить, что Ладо жив, — и только это придавало мне силы. Удалось перебраться в Турцию. Там уже были русские беженцы, эмигранты. Я растворилась в их среде, не гнушалась никакой работы… Четырнадцать месяцев надежды — и через потайные горные тропы я вернулась в Грузию, уже советскую. Под охраной сотрудника ОГПУ меня привезли в Москву. Я подробно рассказала Феликсу Эдмундовичу про историю с Оборотнем. Через месяц Дзержинский вызвал меня и сказал, что следы Оборотня удалось проследить до границы: он, видимо, бежал вместе с англичанами за пределы страны. Вскоре я получила новое задание Феликса Эдмундовича и отбыла на Дальний Восток. В тридцать первом году, когда я просматривала газеты, мне попался на глаза портрет нового Первого секретаря Закавказского крайкома партии Лаврентия Павловича Берии. Серая, неясная газетная печать, расплывчатые черты… У меня кольнуло сердце и перехватило дыхание… Но как ни гнала от себя чудовищное подозрение, оно все больше одолевало меня.
Я просматривала все газеты, журналы, какие только могла достать, — но он больше не появлялся на фотографиях, даже на коллективных. Тогда руководители снимались часто, а он?.. И мое подозрение начало становиться уже уверенностью: Техник — так была кличка связного — и Лаврентий Берия — одно лицо. Конечно, он пополнел, залысины стали больше, появилось пенсне. Но так ухмыляться, как на фотографии, мог только один человек на свете. Которого я знала под другой кличкой — Оборотень!
Не стану тратить время на рассказ о том, как навсегда исчезли из жизни и документов следы старой подпольщицы Куницы, как в Баку, в архивах ОГПУ, появилась скромная сотрудница — одинокая женщина, имя и отчество которой скоро забылось, потому что все обходились прозвищем Архивная мышка. И когда в тридцать восьмом году Берия, дорвавшись до поста Нарковнудела СССР, затребовал в Москву вожделенные архивы мусаватистской разведки, которые были связаны в подвалах ЧК, вместе с этими бумагами в Москву, как это часто бывает, перевезли Архивную мышку…
Вера Викентьевна достает из сумки пухлый пакет и кладет на стол перед Анитой. Анита вопросительно на нее смотрит.
Вот здесь — итог моих многолетних поисков, бессонных ночей, каторжного труда, вся моя любовь к Ладо, вся моя ненависть и моя месть. Это документы из архивов мусавата и английской контрразведки, неопровержимо доказывающие, что Оборотень — Берия — всю свою жизнь обманывал народ и партию. Берия думает, что эти документы ему удалось уничтожить. Но не знает, что уничтожены только искусно подделанные копии.
Анита. Это сделали вы?
Вера Викентьевна. Да, я. А довести до конца дело всей моей жизни я доверяю вам. У меня нет другого выхода, меня ищут. А между тем мой час, которого я ждала тридцать пять лет, вот-вот пробьет.
Анита. Ищут? Как же вы решились прийти ко мне?
Вера Викентьевна. Девочка, лист прячут в лесу. Искать меня у вас не придет в голову даже Кобулову. А тем более не заподозрят Нестерова, которому вы сейчас отнесете и передадите этот пакет.
Анита. Нестерову? Зачем?
Вера Викентьевна. Раньше Нестерова никто из нас не может увидеть членов правительства. Вместо того чтобы совершить преступление, задуманное Берией, Нестеров передаст этот пакет.
Анита. А почему вы думаете, что Нестеров мне поверит?
Вера Викентьевна. Если вы поверите мне, то Нестеров не сможет не поверить вам — он любит вас. А что такое любовь — я знаю.
Анита нерешительно берет пакет. Думает несколько секунд.
Анита. И неужели за все эти годы Берия не распознал вас? Вы что, с ним никогда не встречались?
Вера Викентьевна. Во-первых, годы страданий так изменили меня, что вряд ли меня сейчас узнал бы даже мой Ладо. А потом… кто это разглядывает винтики, которые исправно несут свою службу где-то в глубине отлаженного механизма? У Оборотня, правда, есть страстишка — знакомиться с сотрудниками, предназначенными на убой. Но до меня очередь не доходила.
Анита. А до меня, значит, дошла.
Вера Викентьевна внимательно на нее смотрит и достает из сумки пистолет. Анита инстинктивно отстраняется.
Вера Викентьевна. Не бойтесь, я многое знаю, могу довольно верно предполагать, но никто из нас не узнает будущего. Это единственное, чем я могу обезопасить вас, Анита. (Читает на рукояти пистолета.) «Бесстрашной Кунице на счастье, Феликс Дзержинский».
Протягивает оружие Аните. Та не сразу, но берет пистолет.
Конец седьмой картины.
Интермедия шестая
Кобулов (в шинели). Шифровка от Мешика! Строков исчез!
Берия. Чем ты занимаешься? Ты что, хочешь, чтобы мы все бросили и гонялись за этим милиционером?
Кобулов. Строкова видели в Москве.
Берия. Найти и застрелить, как собаку! Где спецгруппа автоматчиков?
Кобулов. Уже на объекте.
Берия. Исполнитель?
Кобулов. На месте, под охраной Гогулии.
Берия. Поезжай сам, будь с ним неотлучно. И в театр его доставить лично. Головой отвечаешь! (Кобулов идет, Берия его окликает.) Стой! И запомни, птенчик, «жить стало лучше, жить стало веселей» — первым сказал Берия, а Сталин только присвоил! Как и многое другое, за что его возвели в гении!
Кобулов. Кто этого не знает, папа? (Уходит.)
Оставшись один, Берия, глядя в зал, медленно надевает перчатки.
Картина восьмая
Квартира Нестерова. В комнате — Нестеров и Анита.
Оба крайне взволнованы.
Анита. И об этом я ее спрашивала. Она объясняет, что именно потому, что помогала тебе разбирать документы, она и поняла, с какой целью Берия засадил тебя за эту работу!
Нестеров. Откуда ты знаешь, что в этом конверте? Ты его вскрывала?
Анита. Этот конверт не для меня и не для тебя, а для правительства твоей Родины!
Нестеров. Нет, нет… я не могу поверить.
Анита. Почему, когда тебе говорят, что предатель и заговорщик — всего один человек, ты не хочешь поверить, а когда этот человек говорит тебе, что предатели — все правительство, все ваши полководцы — ты веришь?! Гоша, милый, когда мой отец дрался за Республику, он это делал по собственной воле… ты, когда воевал, — ты же не был слепым исполнителем! Почему же теперь…
Нестеров. Но я же изучал документы!
Анита. Ты что — специалист по документам? Историк, архивариус? Гоша, очнись!
Нестеров. Хорошо, дай сюда конверт. (Берет конверт, держит его в руках.) Нет, я не верю! Не может он меня обманывать. Он меня наградил Золотой Звездой!
В квартиру, не замеченный спорщиками, тихо входит Кобулов. Он слышит последние слова Нестерова, останавливается.
Анита. Винтик! Ты — винтик, позолоченный винтик! Гоша!.. Пусть я была подосланная, гадина, сука… но ведь ты любишь меня, любишь? Отвечай!
Нестеров молчит.
Отвечай!
Нестеров. Люблю.
Анита. И я… и я бы могла полюбить тебя, Гоша! Если бы только раз, только один-единственный раз я убедилась…
Кобулов стреляет Аните в спину. Она оборачивается на выстрел, Кобулов стреляет еще раз. Анита падает.
Кобулов. Смерть провокаторам! Нестеров (кричит). Что ты сделал? Что ты сделал?
Бросается к Аните, падает возле нее на колени, приподнимает голову.
Анита… я верю тебе… я люблю тебя! Анита, ты слышишь?
Анита мертва. Кобулов с пистолетом стоит над ними.
Издали, с улицы, слышен приближающийся грохот танковых гусениц.
Кобулов выбегает на балкон. Грохот танков все нарастает.
Кобулов (глядя вниз). Гогулия! Куда? Куда вы, сволочи! (Вбегает в комнату, Нестерову) Слушай, он башню разворачивает! Сейчас разнесет здесь все, к чертовой матери! Предатели!.. (Выбегает из квартиры.)
Нестеров продолжает стоять на коленях и держит голову Аниты в руках. Доносится несколько пистолетных выстрелов, затем — автоматная очередь. Полная тишина. Кобулов с пистолетом вбегает обратно в квартиру. За ним — появляются Строков в полевой форме офицера, танкист с автоматом.
Строков (Кобулову, подняв пистолет). Руки вверх! Бросай оружие! Ну!
