Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии
РАБОЧИЙ. Уж лучше я буду смахивать на раба.
ЛАХДАР(обращаясь к Мустафе). Пора приниматься за дело.
МУСТАФА(доставая из кармана блокнот). Заседание открыто.
Рабочие и крестьяне молча подходят ближе. Тахар остается один за стойкой.
ЛАХДАР(Тахару). Мы начнем, когда ты уйдешь.
ТАХАР(хозяину кафе). С ними ты здорово разбогатеешь. (Выходит.)
За ним уходят несколько мелких служащих. Собрание начинается в шуме голосов. Потом выделяется один негромкий голос, читающий доклад, и внимание всех приковано к нему.
МУСТАФА …Их одиночные камеры не для нас: изолировать там всех наших заключенных никогда не удастся. Нужно вести организационную работу в общих камерах, несмотря на присутствие уголовников; следует готовиться к арестам и проникать в исправительные заведения, имея разработанный план общего освобождения, включая освобождение бандитов, осужденных за уголовные преступления, потому что мы не должны судить тех, кто скован с нами одной цепью.
Свет постепенно гаснет, и бойцы встают и уходят каждый в свою сторону. Тени Лахдара и Мустафы, проецируемые на экран, погружаются в темноту. Крупным планом решетка военной тюрьмы. За ней в одной камере Лахдар, Мустафа и Хасан. Зрители постепенно узнают лицо каждого из заключенных, которых они больше не увидят на протяжении всей сцены — только голоса их будут отчетливо звучать в громкоговорителях. Перед прутьями тюремной решетки на переднем плане по обеим сторонам улицы, которая начинается прямо под окошком камеры, двумя смыкающимися рядами стоит толпа, образуя хор. Персонажи хора не являются символическими, кроме Маргариты, парижанки, которая выделяется своей элегантностью; она меланхолично расхаживает в одиночестве по улице, ожидая вестей от Лахдара, в то время как толпа занимается своими делами, гуляет или дремлет, но при этом постоянно прислушивается к тому, что говорит троица заключенных.
ХАСАН. Не расстреляют они тебя. Просто разыграют спектакль, чтоб заставить тебя говорить.
ЛАХДАР. Они объявили мне, что это случится завтра, на рассвете. И вроде бы ждали, что я отвечу.
МУСТАФА. Тяжело услышать такую новость? Тяжелее, чем пытки?
ЛАХДАР.
Едва прозвучал приговор,Время стало воспоминанием о грядущем расстреле.Слезы хлынули вспять,С грохотом подземного водопада разбиваясь о глазное дно.Всплывали лишь последние дни зимы.Мои школьные воспоминания…
МУСТАФА. Мы были вместе…
ЛАХДАР …В ту зиму мы с Мустафой объединили две наши враждующие банды… Мы вечно поджидали друг друга после школы, в надежде напасть первыми, а перед уроками боролись за право первыми попасть в класс.
МУСТАФА. Я думал об этом. Вот только сегодня утром думал. Теперь-то я понимаю: не имеет значения, что вы живете бок о бок, пока не обретете общую память, пока не сумеете оценить всю ее глубину и равную друг для друга важность, — только тогда появляется уверенность, что другой всегда там, в этой памяти.
ЛАХДАР.
Так память о тех зимних дняхТебя связала с завтрашним паденьем,Как в наших школьных драках.Тогда мы не знали, что приговорены.Но сейчасЯ чувствую, как моя кровь вскипает и брызжетВ лицо все тех же людей.С самого детства я видел в них врагов.Уже тогда Меня душила ненависть,Ненависть и жаждаСойтись однажды с ними лицом к лицуИ наконец узнать, взаправду ли они нас победили.
МУСТАФА. С самого детства мы знали, что будем их бить. Едва мы научились бегать, мы выбрали бунт и подполье. Пусть они предвидели наши удары. Пусть вместо них гибли мы: наша могила всегда распахнута для них. Они вымрут, стоит нам исчезнуть. Разве они могут жить без нас?
Обе половины хора по очереди повторяют: «…Разве они могут жить без нас? Стоит нам исчезнуть, они вымрут. Разве они могут жить без нас?»
Голос узника теряется в хоре толпы, которая вторит ему эхом. Финал строфы толпа обращает и к узникам, и к их палачам, в то время как в устах Мустафы эти строки звучали однозначно, подразумевая исключительно палачей. Через некоторое время голос Лахдара сменяет голоса хора.
ЛАХДАР.
Близость ли смерти разжигает наш гнев,Или ищут воплощения наши детские воинственные мечты,Это война или сон?Вот уже сто лет нас разоружают,Скоро не с чем будет пойти на охоту…
ОБЕ ПОЛОВИНЫ ХОРА(повторяя по очереди конец строфы). «Скоро не с чем будет пойти на охоту… Вот уже сто лет нас разоружают. Это война или сон?»
Наступает тишина, потом тихо звучит голос Хасана.
ХАСАН(шепотом). Может, тебе немного поспать?
МУСТАФА.
Сна больше нет в этом миреДля того, кто увидит нагую зарю,Словно любовник, бросающий вызов бегущей ночи…
ОБЕ ПОЛОВИНЫ ХОРА(повторяя по очереди). «Словно любовник, бросающий вызов бегущей ночи… Для того, кто увидит нагую зарю, сна больше нет в этом мире…»
ХАСАН (вновь вступает в унисон с Мустафой; их дуэт объединяет обе половины хора, которые со всех сторон обступают Маргариту).
Мы его сокамерники,И перед нами все тот же Лахдар, вечно спешащий,Тот же Лахдар, вечно в погоне за временем и пространством,Но теперь его взгляд бросает нас в дрожь,Ослепляя роем раскаленных стальных искр,В минуту возвышения,Когда голова его притягивает молнииИ заставляет склоняться ружья.
Выдыхая последние строки, слитные голоса Хасана и Мустафы образуют дуэт, который объединяет обе половины хора вокруг Маргариты. И объединившийся хор подхватывает всю строфу, обращаясь к молчащей Маргарите. Затем хор быстро заполняет тюрьму и становится невидимым, а Маргарита остается одна на улице. Снова звучит голос Лахдара.
ЛАХДАР.
И я чувствую все бремя мираТеперь, когда любое словоПадает тяжелей слезы.Я вижу нашу страну и вижу, как она бедна.Я вижу толпы обезглавленных мужчин,И все они чередой проходят у меня в голове,Ибо вот они, перед нами, но нам их уже не догнать!
Весь хор, еще невидимый, повторяет последнюю строку.
ХОР. «Ибо вот они, перед нами, но нам их уже не догнать!»
После этого вновь звучит голос Лахдара.
ЛАХДАР.
С каждым годом, с каждой мощной волнойНаших напрасно заколотых призраковМы погружаемся в камень,Проходим сквозь еще одну гибель,И все дольше рыдают плакальщицы.Но душа наша редко стенает,Ибо мы вцепились зубами в раненое Время,Как и многие юные мудрецы,Закопанные в храмах.Ибо и по ту сторону надгробных плитНас настигают страдания,Тревожа смерть в самом ее источнике.
В этот момент появляется группа солдат и заходит в тюрьму. Почти сразу они выходят обратно, конвоируя трех неизвестных, и символически расстреливают их на улице в свете прожектора, который обозначает рассвет. Потом солдаты покидают сцену, а хор выходит из тюрьмы и ритуальными жестами хоронит три тела. Шепча погребальные молитвы, хор выстраивается затем по обеим сторонам улицы, как и раньше, вокруг Маргариты, которая по-прежнему ждет. Тем временем луч прожектора перемещается с расстрелянных и теперь предвещает рассвет оставшемуся в одиночестве Лахдару.
ЛАХДАР. Пришел час. Лишь бы мне позволили увидеть свет дня, хоть на несколько мгновений, чтобы прогнать темные мысли. Прошло время мудрствования. Внезапное озарение: все, чего я искал, искало меня! И вот нас неумолимо сметает встречный ветер.
