Леопольдштадт - Том Стоппард

Фриц. Чертовски хорошую вечеринку закатил Вилли. (Пауза.) Я полагаю, я имею право спросить, чему обязан удовольствием?

Герман. Я не намерен мириться с грязными инсинуациями в адрес моей жены, тем более в присутствии моих друзей. Я буду считать себя удовлетворенным, если вы согласитесь признать свою вину и принести мне письменное извинение, оставив за мной право показать его хозяину вечеринки и любому из гостей, если таково будет мое желание.

Фриц. Я не припомню, чтобы я что-то говорил относительно вас или вашей жены, Мерц, и ничего такого, за что мне следовало бы извиняться.

Герман. В таком случае, насколько я понимаю, вы готовы разрешить это дело на поле чести.

Фриц (изумленно). На поле чести! Каких романов вы начитались?

Герман. Видит Бог, я этого так не оставлю. Вы согласны на мои условия? Первый выстрел с двадцати шагов. Второй выстрел с десяти шагов. Я буду считать себя удовлетворенным.

Фриц. Я боюсь, что не смогу дать вам сатисфакцию.

Герман. Что вы имеете в виду?

Фриц. Я не могу драться с вами на дуэли. Офицерам в моем полку не разрешается драться с евреями.

Герман. Я христианин.

Фриц. Все это очень неприятно.

Герман. Я христианин, черт бы вас побрал!

Фриц. Как бы вам это объяснить. Офицер моего полка не может драться с человеком, у которого мать еврейка.

Герман. И к черту ваш полк.

Фриц дает Герману пощечину.

Фриц. Довольно. Я прошу вас не упоминать мой полк.

Фриц берет с подставки для зонтов черную трость с набалдашником из слоновой кости. Герман смотрит и не может поверить; делает движение, чтобы защититься.

Реликвия студенческих лет, если вам неймется о ком-то высказаться. Скипетр германо-австрийской ассоциации студентов. У нас был манифест, в котором было записано, что поскольку еврей от рождения лишен чести, то ему нельзя нанести оскорбление. Соответственно, еврей не может требовать удовлетворения за испытанное унижение. Это если вкратце. Чванство и бахвальство – не в моем вкусе, но что делать. Здесь мы с вами бессильны. Я вдвойне не могу с вами драться!

Герман растерян и не может подобрать слова.

Герман. Тогда что же вы предлагаете? Каким образом я… (в порыве гнева) Я что, должен вас выпороть?

Фриц. Не принимайте все так близко к сердцу.

Фриц убирает трость на место. Дружелюбно смотрит на Германа.

А знаете, Мерц, мне нравятся такие евреи, как вы. Наш бургомистр, красавчик Карл, говорит: «Я решаю, кто здесь еврей». Хорошо, правда? Но я не бургомистр.

Пауза. Герман уходит в себя. Фриц вздыхает.

Знаете что? Поскольку Вилли – наш общий друг, я напишу вам письмо, в том смысле, что мне жаль, если, будучи его гостем, я вел себя недостаточно учтиво, и если мое поведение обидело кого-то – нет, если оно обидело вас, – то я надеюсь никогда не повторять этого в вашем присутствии. Как вам?

Фриц усаживается, чтобы писать, и весь занят этим. Герман чувствует, что ему нужно сесть. Садится.

Кстати, а где вы познакомились с Вилли?

Герман. Что?

Фриц. Откуда вы знаете Вилли?

Герман. Скачки.

Фриц. Ах, скачки. Барон держит конюшню скакунов. Но вы, конечно, знаете.

Фриц готов писать. Думает минуту. Затем начинает писать.

У вас есть лошади?

Герман сник, словно из него выпустили воздух. Он отвечает механически.

Герман. Нет, я думаю войти в долю с Вилли.

Фриц. Ах вот как!

Фриц сомневается.

Я думал, жокейский клуб… а, понимаю. Ваши деньги – его попоны.

Герман чувствует, что его уязвленное достоинство требует решительного ответа.

Герман. Вилли номинировал меня в члены жокейского клуба.

Фриц перестает писать и поворачивается к Герману.

Фриц (находит это забавным). Не говорите чепухи. Это он вам сказал? Да они его самого оттуда выкинут, если он попытается вас провести.

Фриц возвращается к своему письму. Герман сидит неподвижно. Фриц поспешно пишет. Герман замечает тонкую книжку на столике рядом с ним. Он с удивлением берет ее в руки. Открывает на первой станице, удивляется еще больше.

Герман. Откуда вы знаете мужа моей сестры?

Фриц. Мужа вашей сестры? Это кто?

Герман. Доктор Людвиг Якобовиц, математик в университете. Это новая пьеса Шницлера, напечатанная для своих и надписанная доктору Людвигу Якобовицу.

Фриц останавливается и снова поворачивается к Герману.

Фриц (пауза). Ах да. Я знаком с Ханной Якобовиц. Я пригласил ее потанцевать… где-то. А потом госпожа Якобовиц с вашей женой приходили ко мне на чай.

Герман. С моей женой?

Фриц. Да, госпожа Якобовиц привела с собой вашу жену.

Герман. Моя жена была здесь?

Фриц. А она разве не говорила?

Герман прокручивает что-то в голове.

Герман. Да, говорила. Между прочим. Она не называла вашего имени.

Фриц возвращается к письму.

Фриц. Госпожа Мерц принесла пьесу Шницлера. Это было забавно. Мы прочитали пару сцен по ролям. Госпожа Якобовиц и я, потом госпожа Мерц и я, потом я и госпожа Якобовиц, потом я и…

Герман сидит и обдумывает это. Фриц лихо расписывается.

Ну вот!

Герман встает.

Заберете книжку? Я должен был…

Герман. Нет.

Фриц. Я должен был давно вернуть.

Герман. Я предоставляю вам сделать это лично.

Фриц. Ну я могу переслать ее, конечно.

Пауза.

Насколько я знаю, мне не представится удовольствие увидеть госпожу Мерц лично.

Протягивает письмо.

Не хотите прочитать?

Герман. Нет. Это не то письмо, о котором я просил. И в любом случае теперь оно мне не нужно.

Герман собирается уходить, но медлит.

Я счел за обиду, что для того, чтобы оскорбить меня, вы оскорбили незнакомую женщину, о которой вы ничего не знали и которая была для вас лишь абстракцией. Но теперь я понимаю, что это вы Гретль предали своим словоблудием. Господи, помилуй меня за то, что я должен сидеть за одним столом с такими, как вы, и считать, что возвысился в этом мире.

Почти уходит, но снова задерживается.

Я не хочу, чтобы моя жена знала, что я был здесь.

Фриц. Это ваша жена – как хотите. Вы счастливчик, Мерц.

Герман уходит.

Голос бабушки Мерц, произносящей Кидуш на иврите, переносит нас в следующую сцену.

Сцена 6

Седер. Мы не сразу замечаем, что портрет Гретль теперь висит на стене.

Вся семья Мерц собралась за столом – народу столько, что приходится сидеть, почти прижавшись к друг другу. Теснота усугубляется тем, что во главе стола стоит набитое подушками кресло с подлокотниками, на котором восседает бабушка Мерц. По обе стороны от нее Якоб и Паули. Салли и Роза сидят в окружении Евы, Вильмы, Ханны, Людвига и Эрнста, а также Гретль и Германа. (По-видимому, Польди помогает на кухне с праздничным обедом, который еще не подали, а Яна празднует Песах со своими родителями.) Якоб, Людвиг и Эрнст в кипах. Герман в своей обычной шляпе. На голове у Паули – опереточный офицерский кивер. Ева держит Нелли на руках, но вскоре перекладывает ее в люльку, стоящую подле нее.

Герман, Гретль и Эрнст тут в качестве гостей. Гретль настроена на веселье. Дети