Леонид Андреев - «Gaudeamus»

Онуфрий иронически смотрит на Старого Студента.

С т. с т у д е н т (в отчаянии). Но что же нужно? – Я не понимаю.

С т а м е с к и н. Мне некогда сейчас объяснять, да это и все равно, сейчас это лишнее.

С т. с т у д е н т. Да как же все равно! А факты, Стамескин? А логика? Ведь есть же логика, Стамескин, и я даже не могу себе представить такого случая… Ты что, Онуфрий, с ума сошел?

Онуфрий, глядевший на перегородку, вдруг хохочет и говорит, глядя на стол.

О н у ф р и й. Она, брат, тебе покажет! Она тебе пропишет! Она тебя петь заставит!

С т. с т у д е н т (сердито). Да ты с ума сошел? Про кого ты говоришь?

О н у ф р и й (мрачно). Про логику, про кого же?

С т. с т у д е н т (волнуясь). Это нехорошо, Онуфрий Николаевич! Я говорю о совершенно серьезных вещах, а ты позволяешь себе такое… странное отношение.

Молчание. Онуфрий сердито пыхтит папиросой. Входят Козлов и Кочетов.

К о з л о в. А вы уже здесь, Стамескин? Сейчас разденусь…

К о ч е т о в. Запоздали, нужно было с К.И. повидаться. Вы слыхали, Лохаридзе арестован? Здравствуйте, Петр Кузьмич.

С т а м е с к и н. Да, я знаю.

С т. с т у д е н т (уныло). Раздевайтесь.

К о з л о в. (входит). Ну, вот и я! Здорово, ребятки! А ты уже за водкой? Какая же ты свинья, Онуфрий!

О н у ф р и й. Тебя не спросился!

К о з л о в. Как же тебе не стыдно, а? С тобой и разговаривать после этого не стоит… свинья!

О н у ф р и й. И не разговаривай!

К о з л о в. Свинья!

О н у ф р и й. Да что ты привязался, в самом деле! Мне твоей указки не надо.

К о ч е т о в (качая головой). Да, нехорошо, Онуфрий Николаевич. Фу-ты, как холодно, рук не согреешь. Ну, так как же, Петр Кузьмич, побеспокоим вас?

С т. с т у д е н т. Пожалуйста, прошу вас следовать за мной. У вас будет свободный номер, вам никто не помешает, я все устроил. Пожалуйста! А у меня там… лежит один больной… Нет, нет, из моих знакомых…

Уходят. Из-за перегородки тихонько выбирается Тенор и становится в мефистофельскую позу над мрачным Онуфрием.

Т е н о р. Ха-ха-ха! Как он тебя, Онуша! Говорит, что ты, Онуша, свинья! Ха-ха-ха!

Онуфрий сперва сердито, потом иронически смотрит на Тенора.

Т е н о р. Выпей еще рюмочку, Онуша! Ха-ха-ха!

О н у ф р и й (серьезно). Знаешь что, Тенор?

Т е н о р. Что?

О н у ф р и й. Надевай-ка, брат, пальто с барашком – и удирай отсюда, пока путь свободен.

Т е н о р. (беспокойно). Ты думаешь?

О н у ф р и й. Предчувствую. В твоем идиотском смехе я слышу дыхание рока. Спасайся, Тенор!

Т е н о р. Пожалуй, я уйду. Это будет лучше.

С т. с т у д е н т (входя, говорит, волнуясь). Там в коридоре – идет какая-то дама… кажется, Дина Штерн. Кажется, она! (Суетливо прибирает комнату.) Ах, Боже мой… это все твои окурки.

Онуфрий хохочет. Тенор быстро прячется за перегородку, закрывая за собою дверь. Слегка постучав, входит Д и н а.

Д и н а. Можно?

С т. с т у д е н т (сияя). Да, конечно! Простите, у нас такой беспорядок…

Д и н а. У вас много народу – в передней столько шинелей.

С т. с т у д е н т. Да, Стамескин, Козлов и другие… Этакое совещание… на нейтральной почве! (Радостно смеется.)

Д и н а. (разочарованно). Ах, вот что! Так вот вы как живете, Петр Кузьмич, совещания у вас… Что это, водка?

О н у ф р и й. Водка.

С т. с т у д е н т (руки его дрожат, растерян). Как я счастлив, Дина! Наконец-то вы посетили мою одинокую убогую келью. Сердечно благодарю вас, Дина, вы и представить не можете, какую высокую радость вы мне доставили. Да благословит вас Бог!

Д и н а. (смущенно и ласково). Ну что вы, дорогой мой, я сама так рада… Я уже давно собиралась навестить вас, но так занята… а тут еще это.

С т. с т у д е н т (умоляя). Разденьтесь!.. Онуфрий, позвони, чтобы скорей чаю… Ужасно холодно.

Д и н а. (незаметно морщась). Право, я не знаю… Я спешу…

С т. с т у д е н т. Разденьтесь! Позвольте вашу муфточку… И сахару вели дать, сахару нет.

Д и н а. Ну хорошо. Но только чаю я не хочу, я на минуточку. (Раздеваясь.) Ну, как вы хозяйничаете, Петр Кузьмич, расскажите! У вас очень хороший номер.

С т. с т у д е н т (весело). Управляюсь! Я всегда сам хозяйничал, Дина, я не хотел, чтобы тяжесть хозяйства ложилась на одну жену, – это несправедливо. Я и на базар с корзиночкой бегал, конечно, только по праздникам, так как в будни…

Д и н а. Неужели? Какой вы милый, вас нельзя не любить. А это ваша спальня? Да вы совсем как настоящий студент… Вы дома всегда в тужурке ходите? К вам тужурка идет.

С т. с т у д е н т (тихо). Я – студент… Дина. Пусти на диван, Онуша.

Д и н а. Да и здесь хорошо, не беспокойтесь.

С т. с т у д е н т. Нет, нет, садитесь на диван. Впрочем… там одна пружина… Сиди, Онуша, голубчик! Вот кресло.

О н у ф р и й. Что же, звонить или нет?

Д и н а. Нет, не надо, я чаю не хочу. Так вот как у вас… и не скучно вам всегда одному?

С т. с т у д е н т. Почему вы думаете, что я один? Я всегда с товарищами. Вот Онуфрий Николаевич, милейший человек. Блохин… Козлов часто заходит. Мы такие ночи проводим, Дина! Пьем!..

Д и н а. (с ужасом). Неужели вы пьете, Петр Кузьмич?

С т. с т у д е н т. Нет, Дина, то есть да. Рюмку, так, иногда две хватишь… хочется разгула, Дина. Наша жизнь коротка!

О н у ф р и й. Разгула! Ну и фарисей же ты, старик!

С т. с т у д е н т (смеется и хлопает Онуфрия по плечу). Не ворчи, товарищ. Водка-то вся, тащи другую бутылку.

Д и н а. (изумленно). Да что с вами, Петр Кузьмич? Вот не ожидала! Неужели вы будете пить? Тогда я сейчас же уйду. Ну да – две рюмки!

С т. с т у д е н т (падая духом). Нет, это я так, это я для Онуфрия Николаевича. Посидите, Дина.

О н у ф р и й. Ну и фарисей же ты, старик! (Молчание)

С т. с т у д е н т. Ну, как вы спали вчера, Дина? Я вас замучил своими рассказами… и все такое грустное. Вы должны останавливать меня, когда я загрущу, – хорошо, Дина?

Д и н а. (с легким кокетством). Нет, ни за что! Мне так нравятся ваши рассказы и ваша грусть… Вы себя мало цените, Петр Кузьмич! Вы много читаете, – но почему же я не вижу книг?

С т. с т у д е н т. Представьте! Совсем забросил книги, да и некогда как-то.

О н у ф р и й. Он шведской гимнастикой занимается.

С т. с т у д е н т. Не ворчи, Онуша! И вы подумайте, Дина, я веду дневник!

О н у ф р и й. Мемуары.

С т. с т у д е н т. Нет – самый настоящий дневник. Мемуары, Онуша, это история, а дневник – это лирика, тайны души, вздохи сердца, которых никто не смеет подслушать. Да ты прозаик, ты не поймешь.

Д и н а. У вас электричество? А о чем же вы пишете?.. Да, кстати: к вам не заходил сегодня Александр Александрович? К нему есть поручение от одного знакомого, насчет музыки.

С т. с т у д е н т (опоминаясь). Александр Александрович?

Д и н а. Ну да. Что вы так смотрите? Послушайте, Петр Кузьмич, что вы так смотрите? Что-нибудь случилось?.. Да говорите же.

О н у ф р и й. Да ничего не случилось – почему, как только человек глаза вытаращил, так сейчас же должно что-нибудь случиться? (Крайне одобрительно.) Таращи, старик, таращи!

С т. с т у д е н т. Да ничего не случилось. Александр Александрович… он не совсем здоров.

Д и н а. Что с ним?

С т. с т у д е н т. Ничего, ничего особенного. Ах, Дина, да успокойтесь же! У него слегка болит голова. Он здесь, у меня.

О н у ф р и й. Лежит. Тенор – лежишь, брат?

Молчание.

С т. с т у д е н т. У него голова болит.

Бледный, но уже причесанный, выходит Тенор и молча здоровается.

Д и н а. Вы нездоровы, Александр Александрович?

Молчание.

Т е н о р. Нет, здоров. Они шутят.

С т. с т у д е н т. Александр Александрович действительно не совсем здоров.

Д и н а. Я вижу… Как вы хорошо устроились, Петр Кузьмич, – вы не скучаете по вашей Сибири? Это ваши лекции? Какой прилежный – учитесь. Онуфрий Николаевич, он читает лекции. Однако мне надо идти, я совсем и забыла, что меня ждет извозчик. Где же пальто? Это все вы, Петр Кузьмич, с вашим гостеприимством.

О н у ф р и й. Посидите, Дина, куда торопиться. Сегодня ужасный холод. А извозчика вашего мы отпустим. Верно, дядя?

Д и н а. Вы думаете, что на извозчике холоднее?

О н у ф р и й. Неизмеримо! (Берет Старого Студента под руку.) Да пойдем, дядя, что стал!

С т. с т у д е н т (упираясь). Вы меня извините, Дина, если я на несколько минут…

Д и н а. Пожалуйста.

О н у ф р и й. Ну, идем, идем. Стамескина, кстати, проведаем, да я еще тебе свеженький анекдот из римской жизни расскажу. Когда Тарквиний Гордый… (Уходя, тихо.) Нельзя так, дядя, а то и лохмач этот будет над тобой смеяться. Дневник, лирика, эка куда ты забрался!..

Дина и Тенор. (одни). Молчание.

Д и н а. Я все понимаю, Александр Александрович.