Михаил Веллер - Нежелательный вариант (сборник)
(Во исполнение статьи договора за последующие двадцать лет более тридцати тысяч кубинских солдат-негров погибли в «гражданских войнах» в джунглях Анголы и Мозамбика – по нашим планам за ихний коммунизм. Взаимопомощь так взаимопомощь.)
Никто не посмеет вас тронуть за нашей спиной!
– Такие вопросы требуют обсуждения только на высшем официальном уровне.
– Я представляю правительство моей страны. Для официального подписания договоров может прибыть министр иностранных дел СССР. Далее вы будете приглашены с официальным визитом и приняты в Кремле как глава дружественного государства.
Во рту саднило от выкуренного. Часы с маятником в виде простертого орла пробили два. Верижников выказал намерение откланяться:
– Дальнейшие детали мы можем обсудить завтра.
– Завтра у нас обсуждение законов. Большая работа, – возразил Фидель. – Завершим основное сейчас. Зачем терять время?
(Хорошо, хорошо, хорошо работали аналитики ГРУ и ГБ!!!)
– Тогда – рюмку рома и еще кофе. – Верижников достал из нагрудного кармана трубочку бензедрина и кинул таблетку в рот: вздернуть мозги.
Вот так Фидель Кастро стал коммунистом.
«Уф-ф… Каждый банановый молокосос – мнит себя Наполеоном. Я бы правил этой страной по вторникам после обеда – без отрыва от службы».
…Вернувшись в Москву, он получил по второй звезде на генеральские погоны и Золотую Звезду Героя на грудь.
Министерства и ведомства советской махины начали наворачивать обороты: приступить к осуществлению плана «Коралл».
Темпераментные кубинцы резво повернули к социализму.
Первым делом, ночью же после исторической встречи во дворце, Рауль Кастро со взводом охраны лично расстрелял кубинских коммунистов. Две компартии для одной Кубы – это излишество.
Раулю нравилось расстреливать. В первые же дни дружбы он получил в подарок от советского коллеги-советника портрет Дзержинского, испанский перевод «Истории ВЧК» и новый маузер – с перламутровыми щечками и надписью на золотой пластинке. Портрет он повесил в кабинете над столом, книгу положил на тумбочку при кровати, а из маузера тут же расстрелял забастовку гаванских докеров.
Получив известие, Рауль примчался в порт. За черным крайслером въехали два грузовика с автоматчиками. Докеров выстроили на пирсе.
Рауль подошел к шеренге. В отличие от старшего брата он выглядел задохликом – хилый, узкий, рыжеватый, со скошенным подбородком и совиными глазами.
– Ты будешь работать для революции? – ласково, дружески спросил он крайнего докера.
– Мы бастуем! – гордо сказал докер.
Рауль достал маузер, подышал на золотую пластинку, потер ее об штаны, полюбовался игрой солнечного зайчика и выстрелил докеру в середину груди.
Докер вздрогнул, переступил с ноги на ногу и упал в воду.
Рауль сделал шаг вбок и улыбнулся следующему.
– Ты будешь работать для революции? – мягко повторил он.
Докер побледнел, косясь на маузер, и посмотрел на товарищей.
– Мы только хотели бы получить плату за прошлую работу, – сказал он, всячески показывая готовность договориться. – Нам ведь надо кормить се…
Рауль выстрелил и переступил шаг вправо:
– Ты будешь работать для революции?
– Да! – быстро и громко ответил третий докер. – Я хочу работать! Все хотят работать! Это было просто недоразумение!
– Я так и подумал, – согласился Рауль, подул в ствол и убрал маузер в кобуру. – Возвращайтесь к работе. Компаньерос! – обернулся он к солдатам. – Мы уезжаем. Предатели наказаны. Это наши люди, и они хотят работать для революции.
Суда шли в гаванский порт под разными флагами, но общий фон флагов был красный. Выгружались венгерские лекарства и белорусские тракторы, уральские станки и чешская обувь, качалась румынская нефть и ссыпался польский уголь.
А из Одессы шли транспорты с механизаторами – комбайнерами и трактористами. Трактористы строились на причале и колонной маршировали через город. Это были молодые стройные ребята в одинаковых сереньких дешевых костюмах. Свободные пиджаки болтались на них. Иногда из-под пиджака падал со стуком на асфальт короткий десантный «Калашников». Приветствующее население встречало инцидент энтузиазмом.
Трактористы жили отдельно и с кубинцами общались мало. В городе показывались только группами по выходным. Их главным развлечением были поездки в такси. Таксистками работали девушки. До революции они были проститутками. Указ Фиделя искоренил позорное наследие империализма и дал им новую рабочую специальность. Пассажиров было мало, и цены упали до смешного: флакон одеколона, пара чулок, банка консервов. Кубинцы имели партнерш бесплатно, а денег на такси не имели вовсе. Симпатии таксисток к трактористам носили скорее политический характер.
«Не уважают… – жаловались, отслужив срочную, трактористы. – Говорят: вы бедные, и не умеете. Предпочитают негров».
А ночами в Калининградском порту грузились в трюмы и на палубы танки в контейнерах, истребители в пеналах, и еще сверхсекретные габариты генгрузов, о содержании которых портослужбы и вовсе не догадывались.
«Хрен ли эти америкашки, – говорили потом, когда все вскрыл карибский кризис 62-го года, калининградские грузчики. – Мы месяцами грузили ночь за ночью оружие на пароходы, и ни хрена они не знали… тоже, разведка у них, называется!..» – посмеивались презрительно.
И при загадочных обстоятельствах был убит в Камагуэе команданте Камило Сьенфуэгос, любимец народа и герой революции. Фидель умел политграмоте. Лидеру не нужны конкуренты. Один народ! – одна партия! – один вождь!
Успел скрыться в подполье последний герой, образованный и фанатичный Че Гевара, чтобы через время вынырнуть в Боливии и начать там все сначала, но был сдан американцам, которые теперь-то поняли, что к чему, и шлепнули его на месте.
А советский народ гневно требовал на митингах руки прочь от Кубы и восторгался: «Пальчики с маникюром гладят щечки нагана: такой мы тебя увидели, юность мира, Гавана!»
Скрытно и спешно оборудовались ракетные стратегические и зенитные дивизионы, а переводчики-испанисты получали офицерские зарплаты в учебно-диверсионных лагерях под Серпуховым.
Но к тому моменту ребята из шестой палаты, которые все это придумали и провернули, которые впервые в истории осуществили прорыв социализма в Западное полушарие, уже исчезли, и никто не спрашивал, что с ними стало.
Глава IV
1.
Адам родил Сифа. Сиф родил Еноса. Енос родил Каинана. Каинан родил Малелеила. Малелеил родил Иареда. Так оно и шло до поры до времени.
Но велик был год и страшен год от Рождества Христова 1918. И 19 не хуже. А также 20, 21, 22, 23, 24, и так далее; а хоть и в другую сторону – 17 был хорош, и 16, 15, 14, – что за чудо, просто прелесть этот грегорианский календарь. Кто такой Грегор? как сподобился создать календарь такой, что страшен, как вся наша жизнь? так, видно, никогда уже и не узнаю – спросить-то не у кого.
Но был год – начало нового, рубежного, дважды косым крестом по миру, века: и малиновый звон колоколов в метели, огни рождественских елок и визг снега под полозьями лихачей; и родился мальчик.
С днем рождения, старая сволочь, убийца.
Вощеный паркет, тепло голландских печей, седенький доктор, хлопотливая акушерка.
Горничная, Юсуповский сад, гимназическая форма, гирлянды над катком, дуксовский велосипед, надушенные записочки.
И – «Прощание славянки», в газетах списки павших, Распутин, Дума, сестры милосердия, посылки на фронт: Февраль! Отречение! Хлебные очереди! Красный цвет!
Свобода.
Равенство. Справедливость.
Кто в семнадцать лет не шел драться за это – тот дерьмо и ничтожество. Тот не был молод, того не жгла горячая кровь, глаза не блестели, не пела жажда жизни. Жалок тот, кто в семнадцать не имел идеалов. И не имел решимости стремиться к ним.
Лева Бауман ушел в революцию.
Советы, партии, социалисты, дезертиры: ветер. Был образован – писал обращения и листовки, разъяснял программу текущего момента, был втянут маховиком Гражданской войны: мандаты, разбитые поезда, вобла с кипятком, пулемет в тамбуре штабного вагона. Комиссарствовал, был ранен, кормил тифозных вшей, водил продотряд, командовал ЧОНом.
Семья подалась из голодного промерзшего Петрограда на хлебную Украину, к родственникам, и сгинула в дыму Гражданской войны – а либо вырезали в погроме, либо успели откатиться в Польшу, Чехословакию или далее.
Товарищ Бауман был поставлен партией на хозяйственную работу, поднимал страну и рос вместе с ней, восстанавливал железнодорожный транспорт, за руку здоровался с Кагановичем и Орджоникидзе, ездил в Швецию и Германию закупать локомотивы, получил орден Красного Знамени, личный паккард, портрет Сталина в кабинете, стал директором Коломенского паровозостроительного завода.
Проснись, вставай, кудрявая, на встречу дня!
Поездки в Германию ему и намотали в тридцать восьмом. Неделя на конвейере, сапогом в пах, табурет по почкам – подписал: немецкий шпион. Десять лет.
