Михаил Загоскин - Г-н Богатонов, или Провинциал в столице

Баронесса (с насмешкою). Очень жаль, сударь, что вы не сочиняете речей; вы имеете удивительные диспозиции быть хорошим оратором.

Граф. Не знаю, сударыня, похож ли я на оратора; но знаю только, что я не льстец, не люблю думать одно, а говорить другое, и для того скажу вам, что, по-моему, человек, который не любит свое отечество — жалок, а тот, кто осмеливается поносить его, заслуживает общее презрение.

Князь (с досадою). Граф! я надеюсь...

Граф. Что я говорю не на ваш счет? Без сомнения! Вы, конечно, думаете то же, что я; не правда ли, князь?

Князь (поет). Ла, ла, ла!

Граф. О! я уверен, вы совсем не из числа тех жалких модников, у которых, кроме их фамилии, нет ничего русского.

Князь (к баронессе). A propos! я давно уже не слышал вас петь,[12] сударыня! Смею ли просить?

Баронесса. Я право, не могу. (К Лизе.) Не угодно ли вам?

Г-жа Богатонова. Да, да, пропой-ка нам что-нибудь, Лизонька; графу, верно, будет приятно тебя послушать.

Все встают; Богатонов подходит и говорит тихо с баронессою.

Граф. Два года назад я очень часто имел это удовольствие.

Г-жа Богатонова. Послушайте-ка теперь, граф, вы не узнаете!

Г-н Богатонов (тихо баронессе). Я буду вас дожидаться. (Громко). Ваше сиятельство! прошу покорно! Лизонька! покажи, куда идти графу.

Все уходят; Богатонов останавливает князя.

Г-н Богатонов и князь.

Г-н Богатонов. Послушай-ка, мой милый, я сказал тихонько баронессе, что мне нужно с ней кой о чем поговорить.

Князь. Очень хорошо.

Г-н Богатонов. Ведь надобно же мне сказать ей когда-нибудь, что я влюблен в нее без памяти.

Князь. Так вы решились сегодня сделать вашу декларацию?

Г-н Богатонов. Да, мой милый! Да вот что беда: не знаю, с чего начать.

Князь. Как будто это так трудно!

Г-н Богатонов. Как ты думаешь: сперва примусь я вздыхать.

Князь. Однако ж как можно менее: женщины до вздохов не охотницы.

Г-н Богатонов. Потом закину несколько обиняков; а там вдруг хлопнусь перед ней на колени.

Князь. На колени! Фи! кто нынче становится на колени! Вы испортите все дело.

Г-н Богатонов. Неужели?

Князь. Баронесса тотчас догадается, что любовник ее принадлежит к прошедшему столетию.

Г-н Богатонов. Хорошо, хорошо! А там скажу я ей, а там я ей скажу... что... я… что она... Вот тут-то, мой милый, и запятая!

Князь. Потом вы признаетесь ей в любви своей.

Г-н Богатонов. Да, да, потом признаюсь ей в любви моей, то есть скажу, что я люблю ее.

Князь. Какое мещанское выражение! «Я люблю вас!» — как это обыкновенно! Нынче, сударь, одни провинциалы и простой народ любят; а мы обожаем, боготворим!

Г-н Богатонов. Право! Вот видишь ли, мой милый, все это для меня ничего, пустячки; вся сила в том, как начать, а там уж не бойсь, лицом в грязь не ударим.

Князь. Как начать? Ну, вот, например, представьте себе, что я баронесса; вы подходите к ней и начинаете говорить: «Как я рад, сударыня...»

Г-н Богатонов. «Как я рад, сударыня...»

Князь. «Что могу, наконец, говорить с вами откровенно о моих чувствах».

Г-н Богатонов. «Говорить с вами откровенно о моих чувствах».

Князь. Теперь положим, что баронесса скажет: «Как, сударь, о ваших чувствах! Я не понимаю вас, что вы хотите сказать».

Г-н Богатонов. Что? Как что?

Князь. Отвечайте же.

Г-н Богатонов. Погоди, погоди, дай справиться. Что бишь она спросит?

Князь. «Что хотите вы сказать?»

Г-н Богатонов. «Я хочу сказать, сударыня, что... что...» Да вздор, братец, она этого не спросит. Зачем ей спрашивать? Ведь она знает, что я в нее влюблен.

Князь. Но, сударь, в таких случаях женщины должны хоть для одной проформы казаться недогадливыми.

Г-н Богатонов. Вот еще какое глупое обыкновение! Ну, я скажу ей: «Сударыня! я хочу объявить вам, что ваша красота пронзила мое сердце; что чувства мои, то есть мои чувства, от прелестей ваших, которые прельщают взор, сиречь зрение, прельстили мои чувства и свели с ума вашего покорнейшего слугу». А! каково?

Князь. Изрядно!

Г-н Богатонов. Слушай, слушай, то ли еще будет! «Прекрасная и жестокая баронесса! я обожаю тебя!»

Князь. Хорошо, хорошо! жестокая и прекрасная баронесса!

Г-н Богатонов. Помилуй! я умираю, горю, таю!

Князь. Прекрасно!

Г-н Богатонов. То-то же, мой милый! я тебе говорил: лиха беда мне начать, а там уж только слушай!

Князь. Теперь я не сомневаюсь: вы успеете совершенно вскружить голову моей кузине.

Г-н Богатонов. Ой ли? как бы только не забыть начало. Как быть? Да, да: «Как я рад, сударыня...»

Князь. Да вот и она!

Те же и баронесса.

Князь (идя к ней навстречу). Что, сударыня, невеста моя поет?

Баронесса. Она сейчас только начала петь арию из «Жоконда».[13]

Князь. Из «Жоконда»! Извините, я вас оставляю.

Г-н Богатонов (тихо князю). Я что-то, мой милый, начинаю робеть!

Князь (тихо). Стыдитесь! (Громко.) Я оставляю вас в приятном обществе, сударь. (Идя вон, тихо баронессе.) Не забудьте о моей женитьбе.

Баронесса и г-н Богатонов.

Баронесса (после минутного молчания). Вы хотели что-то говорить со мною.

Г-н Богатонов. Да-c, я хотел... (В сторону.) Гм! Гм! смелее! (Громко.) Как я рад, сударыня...

Баронесса. Вы рады?

Г-н Богатонов. Да, сударыня, я рад, очень paд!..

Баронесса. Чему же вы радуетесь, сударь?

Г-н Богатонов. Что... что сегодня у нас прекрасная погода. (В сторону.) О, трус!

Баронесса. Вы это только и хотели мне сказать?

Г-н Богатонов. Ах, сударыня!..

Баронесса. Вы вздыхаете?

Г-н Богатонов. Да, сударыня, я вздыхаю. Ах!..

Баронесса. Можно ли спросить вас о причине сих вздохов?

Г-н Богатонов (в сторону). Она спрашивает! Не робей, Иван Сидорыч. (Громко.) Я вздыхаю оттого, что должен вздыхать.

Баронесса. Должны! Поэтому вы имеете какую-нибудь скрытную горесть; сердце ваше неспокойно?

Г-н Богатонов. Бедненькое, оно все изныло!

Баронесса. Отчего же? скажите, г-н Богатонов, кто причиною вашей горести?

Г-н Богатонов. Одна безжалостная особа...

Баронесса. Безжалостная особа?

Г-н Богатонов. Тиранка моего сердца.

Баронесса. Как, сударь! да вы влюблены!

Г-н Богатонов (в сторону). Ух, насилу догадалась!

Баронесса. И, мне кажется, не на шутку.

Г-н Богатонов. Какие шутки! Я горю, пылаю, таю!

Баронесса. И даже таете! Как это жалко!

Г-н Богатонов. Вы жалеете! Ах, матушка баронесса! если бы я смел; если бы вы знали...

Баронесса. Что, сударь?

Г-н Богатонов. Ни-ничего, ничего, сударыня. (В сторону.) С духом не могу собраться!

Баронесса. Итак, вы любите эту жестокую?

Г-н Богатонов. Люблю! О нет, сударыня, боже сохрани!

Баронесса. Что это значит? (В сторону.) Он повредился!

Г-н Богатонов. За кого вы меня принимаете! Чтоб я стал любить,— я обожаю, боготворю!

Баронесса. Так вы обожаете, а не любите. Кто же эта счастливая смертная?..

Г-н Богатонов. Мучительница моя? Ах, сударыня! она самая прекрасная и самая жестокая персона в целом свете. Я страдаю, томлюсь — и она не хочет этого и заметить.

Баронесса. Может быть, вы не искали случая доказать ей любовь свою; женщины помешаны на доказательствах: это лучший способ тронуть их сердце. Да и как верить словам вашим: вы все, мужчины, обманщики.

Г-н Богатонов. Помилуйте, матушка баронесса!

Баронесса. Нет, нет, опыт меня уверил в этом. Вот, например, вы, описывая таким пленительным образом любовь вашу, вкрадываясь, так сказать, в сердце, смеетесь, может быть, внутренне над тою, которая вам верит.

Г-н Богатонов. Ах, боже мой! да какие вам надобно доказательства? Хотите ли, чтоб я выпрыгнул из окошка, сломил себе шею; хотите ли...