Иван Тургенев - Месяц в деревне
Беляев. Да-с.
Ракитин. То есть, признаться, воздух сегодня не совсем свеж; жара страшная, но здесь, под этими липами, в тени, довольно сносно. (Помолчав.) Видели вы Наталью Петровну?
Беляев. Я сейчас их встретил… Оне с Верой Александровной в дом пошли.
Ракитин. Да уж это не вас ли я с Верой Александровной здесь видел, с полчаса тому назад?
Беляев. Да-с… Я с ней гулял.
Ракитин. А! (Берет его под руку.) Ну, как вам нравится жизнь в деревне?
Беляев. Я люблю деревню. Одна беда: здесь охота плохая.
Ракитин. А вы охотник?
Беляев. Да-с… А вы?
Ракитин. Я? нет; я, признаться, плохой стрелок. Я слишком ленив.
Беляев. Да и я ленив… только не ходить.
Ракитин. А! Что ж вы – читать ленивы?
Беляев. Нет, я люблю читать. Мне лень долго работать; особенно одним и тем же предметом заниматься мне лень.
Ракитин (улыбаясь). Ну, а, например, с дамами разговаривать?
Беляев. Э! да вы надо мной смеетесь… Дам я больше боюсь.
Ракитин (с некоторым смущением). С чего вы вздумали… с какой стати стану я над вами смеяться?
Беляев. Да так… что за беда! (Помолчав.)Скажите, где здесь можно достать пороху?
Ракитин. Да в городе, я думаю; он там продается под именем мака. Вам нужно хорошего?
Беляев. Нет: хоть винтовочного. Мне не стрелять, мне фейерверки делать.
Ракитин. А! вы умеете…
Беляев. Умею. Я уже выбрал место: за прудом. Я слышал, через неделю именины Натальи Петровны; так вот бы кстати.
Ракитин. Наталье Петровне будет очень приятно такое внимание с вашей стороны… Вы ей нравитесь, Алексей Николаич, скажу вам.
Беляев. Мне это очень лестно… Ах, кстати, Михайло Александрыч, вы, кажется, получаете журнал. Можете вы мне дать почитать?
Ракитин. Извольте, с удовольствием… Там есть хорошие стихи.
Беляев. Я до стихов не охотник.
Ракитин. Почему же?
Беляев. Да так. Смешные стихи мне кажутся натянутыми, да притом их немного; а чувствительные стихи… я не знаю… Не верится им что-то.
Ракитин. Вы предпочитаете повести?
Беляев. Да-с, хорошие повести я люблю… но критические статьи – вот те меня забирают.
Ракитин. А что?
Беляев. Теплый человек их пишет…{5}
Ракитин. А сами вы – не занимаетесь литературой?
Беляев. О нет-с! Что за охота писать, коли таланту бог не дал. Только людей смешить. Да и притом вот что удивительно, вот что объясните мне, сделайте одолженье: иной и умный, кажется, человек, а как возьмется за перо – хоть святых вон неси. Нет, куда нам писать – дай бог понимать написанное!
Ракитин. Знаете ли что, Алексей Николаич? Не у многих молодых людей столько здравого смысла, сколько у вас.
Беляев. Покорно вас благодарю за комплимент. (Помолчав.) Я выбрал место для фейерверка за прудом, потому что я умею делать римские свечи, которые горят на воде…
Ракитин. Это, должно быть, очень красиво… Извините меня, Алексей Николаич, но позвольте вас спросить… Вы знаете по-французски?
Беляев. Нет. Я перевел роман Поль де Кока «Монфермельскую молочницу» – может быть, слыхали – за пятьдесят рублей ассигнациями; но я ни слова не знаю по-французски.{6} Вообразите: «катр-вен-дис» я перевел: четыре двадцать-десять… Нужда, знаете ли, заставила. А жаль. Я бы желал по-французски знать. Да лень проклятая. Жорж Санда я бы желал по-французски прочесть. Да выговор… как с выговором прикажете сладить? ан, он, ен, ён… Беда!
Ракитин. Ну, этому горю еще можно помочь…
Беляев. Позвольте узнать, который час?
Ракитин (смотрит на часы). Половина второго.
Беляев. Что это Лизавета Богдановна так долго Колю держит за фортепьянами… Ему, чай, смерть теперь хочется побегать.
Ракитин (ласково). Да ведь надобно же и учиться, Алексей Николаич…
Беляев (со вздохом). Не вам бы это говорить, Михайло Александрыч – не мне бы слушать… Конечно, не всем же быть такими шалопаями, как я.
Ракитин. Ну, полноте…
Беляев. Да уж про это я знаю…
Ракитин. А я, так напротив, тоже знаю, и наверное, что именно то, что вы в себе считаете недостатком, эта ваша непринужденность, ваша свобода – это именно и нравится.
Беляев. Кому, например?
Ракитин. Да хоть бы Наталье Петровне.
Беляев. Наталье Петровне? С ней-то я и не чувствую себя, как вы говорите, свободным.
Ракитин. А! В самом деле?
Беляев. Да и, наконец, помилуйте, Михайло Александрыч, разве воспитание не первая вещь в человеке? Вам легко говорить… Я, право, не понимаю вас… (Вдруг останавливаясь.) Что это? Как будто коростель в саду крикнул? (Хочет идти.)
Ракитин. Может быть… но куда же вы?
Беляев. За ружьем… (Идет в кулисы налево, навстречу ему выходит Наталъя Петровна.)
Наталья Петровна (увидав его, вдруг улыбается). Куда вы, Алексей Николаич?
Беляев. Я-с…
Ракитин. За ружьем… Он коростеля в саду услыхал…
Наталья Петровна. Нет, не стреляйте, пожалуйста, в саду… Дайте этой бедной птице пожить… Притом вы бабушку испугать можете.
Беляев. Слушаю-с.
Наталья Петровна (смеясь). Ах, Алексей Николаич, как вам не стыдно? «Слушаю-с» – что это за слово? Как можно… так говорить? Да постойте; мы вот с Михаилом Александрычем займемся вашим воспитаньем… Да, да… Мы уже с ним не раз говорили о вас… Против вас заговор, я вас предупреждаю. Ведь вы позволите мне заняться вашим воспитанием?
Беляев. Помилуйте… Я-с…
Наталья Петровна. Во-первых – не будьте застенчивы, это к вам вовсе не пристало. Да, мы займемся вами. (Указывая на Ракитина.) Ведь мы с ним старики – а вы молодой человек… Не правда ли? Посмотрите, как это всё хорошо пойдет. Вы будете заниматься Колей – а я… а мы вами.
Беляев. Я вам буду очень благодарен.
Наталья Петровна. То-то же. О чем вы тут разговаривали с Михайлой Александрычем?
Ракитин (улыбаясь). Он мне рассказывал, каким образом он перевел французскую книгу – ни слова не знавши по-французски.
Наталья Петровна. А! Ну вот мы вас и по-французски выучим. Да кстати, что́ вы сделали с вашим змеем?
Беляев. Я его домой отнес. Мне показалось, что вам… неприятно было…
Наталья Петровна (с некоторым смущением). Отчего ж вам это показалось? Оттого, что я Верочке… что я Верочку домой взяла? Нет, это… Нет, вы ошиблись. (С живостью.) Впрочем, знаете ли что? Теперь Коля, должно быть, кончил свой урок. Пойдемте возьмемте его, Верочку, змея – хотите? И вместе все отправимся на луг. А?
Беляев. С удовольствием, Наталья Петровна.
Наталья Петровна. И прекрасно. Ну, пойдемте же, пойдемте. (Протягивает ему руку.) Да возьмите же мою руку, какой вы неловкий. Пойдемте… скорей. (Оба быстро уходят налево.)
Ракитин (глядя им вслед). Что за живость… что за веселость… Я никогда у ней на лице такого выражения не видал. И какая внезапная перемена! (Помолчав.) Souvent femme varie…[19]{7} Но я… я решительно ей сегодня не по нутру. Это ясно. (Помолчав.) Что ж! Увидим, что далее будет. (Медленно.) Неужели же… (Махает рукой.) Быть не может!.. Но эта улыбка, этот приветный, мягкий, светлый взгляд… Ах, не дай бог мне узнать терзания ревности, особенно бессмысленной ревности! (Вдруг оглядываясь.) Ба, ба, ба… какими судьбами?{8} (Слева входят Шпигельский и Болъшинцов. Ракитин идет им навстречу.) Здравствуйте, господа… Я, признаться, Шпигельский, вас сегодня не ожидал… (Жмет им руки.)
Шпигельский. Да и я сам того-с… Я сам не воображал… Да вот заехал к нему (указывая на Болъшинцова), а он уж в коляске сидит, сюда едет. Ну, я тотчас оглобли назад да вместе с ним и вернулся.
Ракитин. Что ж, добро пожаловать.
Большинцов. Я точно собирался…
Шпигельский (заминая его речь). Нам люди сказали, что господа все в саду… По крайней мере, в гостиной никого не было…
Ракитин. Да вы разве не встретили Наталью Петровну?
Шпигельский. Когда?
Ракитин. Да вот сейчас.
Шпигельский. Нет. Мы не прямо из дому сюда пришли. Афанасию Иванычу хотелось посмотреть, есть ли в рощице грибы?
Большинцов (с недоумением). Я…
