Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш
Современный читатель знакомится со второй редакцией «97», завершенной в 1929 году. Кулиш изменил в ней многие детали, отшлифовал язык, выстроил оптимистический финал, которого от него настойчиво требовали критики и театры. Потеряв некоторые грани точной временной обусловленности (действие перенеслось на зиму 1922—23 года, которая была чуть легче), драма сохранила свои главные достоинства: правдивость, искренность, подвижность характеров, редкий по выразительности язык.
В следующей пьесе, «Коммуна в степях» (1925), драматург снова приведет зрителей в причерноморские степи, где в неравной борьбе с кулаками и собственной темнотой зарождается островок нового быта — коммуна. Драма напоминала «97» и по конфликту и по эпическому развороту событий. Сам Кулиш был ею недоволен, хотя и понимал, что пьеса может заинтересовать «своим материалом». В печати «Коммуна в степях» появилась лишь в 1930 году во второй редакции, где были укрупнены эпизоды и сняты некоторые сюжетные линии. Эту пьесу играли во многих театрах — и в первой редакции и во второй, более аналитичной и глубокой. Она привлекала правдой быта и метко схваченными характерами украинского села тех лет.
В эти же годы Кулиш задумывает еще одну пьесу, «Прощай, село». Драматург, как он писал П. Зенкевичу, хотел трилогией («97» — «Коммуна в степях» — «Прощай, село») «исчерпать тему об украинском селе 1919—1930 годов (для себя, конечно)». Последняя пьеса трилогии, завершенная в 1933 году, сохранила и «вкусный» язык, и силу живописания многогранных характеров украинских крестьян, которыми так привлекал Кулиш. На фоне множества пьес, посвященных коллективизации, эта драма с естественными приметами времени в построении сюжета и развязке конфликта выделяется вдумчивым анализом процессов, крушивших тогда вековые основы деревенской жизни. За поисками третьего, «среднего» пути для крестьянства, провозглашаемыми середняком Романом и батраком Христаном Ивановичем («Как по мне, то должно быть три линии, да: буржуазная линия — я против, пролетарская, значит и колхозная, — приветствую, но думаю, что мы еще неспособны. Так я еду средней…»), стояли тревоги и сомнения миллионов крестьян. И драматург прислушивался к ним внимательно и сочувственно.
Пьеса «Прощай, село» не вышла в те годы к широкому зрителю. Сейчас она как бы тускнеет в ореоле популярной «97», что представляется не совсем справедливым.
В сущности, «сельская» трилогия Кулиша — явление уникальное, не имеющее аналогий в советской драматургии. На нее смело можно было бы распространить слова режиссера П. Березы-Кудрицкого, сказанные о двух первых пьесах драматурга: «Автор просто кричит: присмотритесь к селу, прислушайтесь к его потребностям. Помогите ему. Любите его». Чуть скорбная, требовательная любовь Кулиша к своим героям («Люблю голоту. Сердцем ее люблю») не может оставить равнодушным и сегодняшнего читателя.
Эпическая трилогия Кулиша — благодарный материал для анализа процессов, происходивших в украинском селе 20-х годов. Однако было бы неверно отнести ее к произведениям, имеющим только историко-познавательное значение. Она продолжает жить и как явление эстетическое на сцене современного советского театра.
В 1925 году Кулиш переезжает в Харьков. В этот период на Украине развернулась большая работа по ликвидации последствий национального гнета в царской России. В резолюции «О Советской власти на Украине», принятой ЦК РКП в 1919 году, говорилось: «Ввиду того, что украинская культура (язык, школа и т. д.) в течение веков подавлялась царизмом и эксплуататорскими классами России, ЦК РКП вменяет в обязанность всем членам партии всеми средствами содействовать устранению всех препятствий к свободному развитию украинского языка и культуры»[11].
Кулиш активно включается в культурную жизнь тогдашней столицы Украины. И если из интернациональной Одессы он жаловался, что вокруг «нет живой естественной украинской речи… Вот почему трудно писать и трудно творить. Чувствуешь себя под стеклянным колпаком», то в Харькове тех лет, который буквально трещал под напором тысяч новых жителей, все тверже укреплялся украинский язык.
В среде нарождающейся интеллигенции, которая закладывала основы социалистической культуры, Микола Кулиш (Гурович, как именовали его по отчеству друзья) становится заметной фигурой. Поэт Валериан Полищук, поближе познакомившись с Кулишом в 1934 году, восхищенно напишет о нем: «Ох и вкусный, первобытный хохол. Вот так за внешней формой простачка, за скромностью — такая мощнейшая культура, страсть и сила, художественная сила… Это человек несомненно очень сильный и эмоционально принципиальный. Его ничто, кажется, не сломает…»
С 1926 года он председатель «Утодика» — Общества по защите прав драматургов и композиторов. Кулиш старательно развивает издательскую деятельность Общества, налаживает связи с драматургами Москвы, Ленинграда, других республик страны.
В том же году Кулиша избирают президентом литературной организации «Вапліте» (Вольная академия пролетарской литературы). Деятельность этой организации имела свои недостатки, но в те годы она объединила немало талантливых писателей Украины, в списке ее членов значились: П. Тычина, М. Бажан, А. Довженко, И. Сенченко, П. Панч, Ю. Смолич, Ю. Яновский, И. Днепровский, Л. Квитко и другие. Сложности столкновений между различными литературными организациями («Вапліте», «ВУСПП», «Молодняк») вызвали не только резкую критику в адрес Кулиша, но и дали повод для необоснованных политических обвинений, что привело позднее к трагической гибели писателя. В 1934 году он был арестован.
Несмотря на большую занятость общественной деятельностью, основное внимание Кулиша отдано творчеству. Он работает напряженно, хотя, как и многие художники, знает полосы сомнений, разочарований, — вплоть до прямого решения не писать пьесы или вовсе уйти из литературы. Кулиш преодолевал кризисные точки, находя опору в гуманистическом понимании смысла писательской деятельности. Драматург стремился показать современникам картины их жизни и помочь им понять происходящие события. Для художника это составляло трудную задачу.
М. Горький писал в 1925 году К. Федину: «Почти все современные молодые писатели и поголовно все критики не могут понять, что ведь
