Избранное - Андрей Егорович Макаёнок
Стою я у станка, или в самодеятельном заводском ансамбле народной песни и танца, или сижу на рыбалке за городом, на берегу рукодельного моря, я всегда ощущаю связь, нет, не просто связь, а привязанность, живую пуповину ощущаю, и от этого так хорошо на душе, так покойно. И чувствуешь в себе великую силу перед высоким небом и всей вселенной. А когда-то сбежал в город. Со скандалом ушел. Удрал. Да-а…
Тогда город для меня был прекрасной сказкой, манящим миражом, чудом и великой надеждой.
Все сбылось. Вот как теперь — явь становится сказкой, а сказка, мираж — явью.
Закроешь глаза, и перед тобой восстанавливаются когда-то невольно подслушанные или увиденные сельские вечерние маленькие интермедии. Яркие. Сочные. Вот как эта.
Интермедия
Весна. Вечер. Месячик. У нас его еще молодиком зовут. Звезд — даже и в большой мешок не соберешь. А звуков!.. Кажется, все изнывает в некой истоме, в сладостной муке желания: и звонкие сверчки, и голосистые лягушки, и деликатно звенящие комары. А то вдруг ленивый, со скуки или со сна, — лай собаки. Или — тяжко-тяжко вздохнет грустная корова. А у самых огородов плещется в темноте весенний паводок. И грачи… Грачиный грай…
Случается и так: неожиданно, вдруг, сочный, звонкий, голосистый на полсела женский крик…
Г о л о с ж е н щ и н ы. За-ха-ар! Куда ты сгинул?! Вечерять иди! А то картошка переварилась в кисель. (И совсем тихо.) Ох, ты мне ох!..
И всем понятно — в чем провинилась картошка.
И опять тишина, до краев наполненная звуками.
А под кустом еще нерасцветшей сирени, на лавочке — своя жизнь.
В темноте не рассмотреть их (а рассматривать и не надо, чтобы не вспугнуть), но полушепот их слышен за версту.
Г о л о с д е в у ш к и. Руку… Руку, руку, Петя, руку, руку… Не надо так, Петя! Не надо, не надо, не надо. Ну что ты делаешь, Петя? Нехорошо так! Петя! Нехорошо, нехорошо… Блузку… Ой, Петя-а…
Г о л о с п а р н я. Ну вот и все, все!.. Милая ты моя!.. Как хорошо, как хорошо…
Г о л о с д е в у ш к и. И все-таки нехорошо, нехорошо так…
Г о л о с п а р н я. Ух ты, малинка моя!..
Г о л о с д е в у ш к и. Вот отслужишь в армии, а сюда уже не вернешься… И малинка тебе не нужна будет…
Г о л о с п а р н я. Ну что ты говоришь, ну что ты говоришь?
Г о л о с д е в у ш к и. Еще два дня — и кончается твой отпуск.
Г о л о с п а р н я. Ах, кончается, кончается. Только два денечка…
Г о л о с д е в у ш к и. Я буду ждать тебя, Петя. Я буду ждать. Слышишь? Ты веришь мне, Петя? Веришь?
Г о л о с п а р н я. Ну, конечно, верю, ягодка моя…
Г о л о с д е в у ш к и. Надька Натальина тоже ждала… два года ждала… Гришку. А он демобилизовался в Полоцк, на нефтеперегонный.
Г о л о с п а р н я. Так то Гришка. Я ведь — не Гришка.
Из темноты выходят К а р а в а й и В а с и л ь. Они случайно подслушали разговор девушки и парня.
К а р а в а й. Вот ей верю. А ему — нет.
В а с и л ь. Думаете, теперь все хлопцы вруны, обманщики?
К а р а в а й. Может, и не все. А он обманывает. Не вернется. Может, и тебя ждет тут которая, а я задерживаю? (Прислушался.) Задерживаю?..
Лягушки соревнуются с соловьями в мастерстве выражения своих лирических настроений.
В а с и л ь. Да нет, что вы!.. Пока нет.
К а р а в а й (о соловьях). Как они стараются! А? (Слушает.) Значит, дипломная работа готова?
В а с и л ь. Еще раз перечитать и на машинке отпечатать.
К а р а в а й. Отдай нашей Светлане. Я прикажу ей. Она грамотная машинистка.
В а с и л ь. Я сам… Не надо приказывать.
К а р а в а й. Ну, смотри, она у нас капризная… Может, помощь какая нужна, так… Возьми аванс, а там рассчитаемся.
В а с и л ь. Кабалой закрепостить хотите? Должком?
К а р а в а й. Не должком, а долгом. Гражданским.
В а с и л ь. Вы как на митинге, Владимир Андреевич. Можно и проще. Я уже догадался, что как специалист я вам очень нужен. А что дальше?
К а р а в а й. Ну что же, давай по-деловому. К тебе я присмотрелся, думаю, человек из тебя будет, если… Так вот, заканчивай, защищай свой диплом и айда сюда, в наш «Маяк». Направление я организую через министерство. Должность тебе определяю — главного инженера. Оклад — восемьдесят процентов моего, двести сорок. Никакой завод, никакое конструкторское бюро такого оклада тебе не даст. А мы даем, потому что — зарез. Голова варит, дело свое любишь, справишься. Двести сорок.
В а с и л ь. Коммерция? Покупаем мозги? Современно. А вы — бизнесмен. Наш, советский, конечно. Это даже интересно. С вами будет весело.
К а р а в а й. Я же вижу — нам с тобой не разойтись.
В а с и л ь. А почему и вы так думаете о нашем поколении? Вот и обо мне. Что нас можно приманить только длинным рублем. Только ли рубль нам нужен?
К а р а в а й. Почему рубль? Рубль не ради рубля, а… мотоцикл… «Запорожец», магнитофон, транзистор… гитара… Такие вещи… в наше цивилизованное время… они… (с иронией) нужные, даже необходимые.
В а с и л ь. И все? И только? Не-ет, Владимир Андреевич! Нет. Работу мне по душе. Чтобы душа горела. Чтобы душа кипела. Не службу ради рубля, а дело! И такое дело, чтобы разгон был, чтобы простор был такой, где бы мечтам моим места хватило, чтобы ни утром, ни вечером покоя не было, чтобы дух захватывало, чтобы дня не хватало, чтобы сутки просил удлинить. А вы сразу в руку суете. (Посмеиваясь.) Скажите, вы взятки даете? Ваши восемьдесят процентов на взятку похожи. (Вновь смеется.)
К а р а в а й. О-о! Да ты сучковатый! Значит, сцепимся! Значит, не разминемся! Устроим мал-кучу. Ну-у! Ух ты какой! Ах ты, черт! Да тебе такой простор тут будет, такой разгон, что… (По секрету.) И на мою жизнь дела хватит, и на твою. Друг ты мой рябиновый!
В а с и л ь. Вот только мама…
К а р а в а й. Что — мама?
В а с и л ь. Не хочет, чтобы я тут оставался.
К а р а в а й. Мама? Твоя? Но почему не хочет?
В а с и л ь. Ну… как тут рассказать?.. Вы лучше сами поговорите с ней.
К а р а в а й. Быть такого не может. Я завтра же приду к ней.
В а с и л ь. Она сама к вам придет. Собиралась.
К а р а в а й. Не может быть, чтобы Лидия Семеновна…
Неподалеку взрыв хохота. Смеются хлопцы. Смеются молодо, заливисто, заразительно. Гогочут. Василь насторожился, навострил уши.
Вот послушай! Я сейчас отпущу тебя. Ты послушай! (Уводит Василя.)
Будто две пташки, вспугнутые выстрелом, вбегают Т а м а р а и е е п о д р у ж к а. А хлопцы там гогочут.
Т а м а р а. Это они надо мной так?.. Надо мной?! Надо мной? Да? А? (Чувствуется, что задето самое больное ее место. Оскорблено самое береженое — девичья честь.)
П о д р у ж к а Т а м а р ы. У-у, жеребцы!.. Им палец покажи — они
