Борис Акунин - Весь мир театр

Ронин уводит Неслышимого со сцены. Окасан подает знак ученицам — они раздвигают сёдзи. Хозяйка и ее приемные дочери входят в комнату Идзуми и садятся. Окасан жестом отсылает учениц. Те удаляются с поклоном, после чего Сэн-тян убегает вприпрыжку.

Окасан. Ну вот, теперь спокойна за представленье я. Урод этот вихлястый отлично оттенит твой страстный зов, О-Бара, и твой, Идзуми, стиль. Кубота — наш союзник. Он думает, что ты, Идзуми, его князю придешься по душе. Но вкус у князя, может, иной, чем у слуги. Зов плоти, как известно, сильней у молодых. И я не исключаю, что именно тебя он выберет, О-Бара. Уж мне ль не знать мужчин! Скажу вам откровенно, мне это все равно, кого из вас с триумфом в наложницы возьмут. Вас, дочки дорогие, обеих я люблю! Лишь только б не достался чужому дому приз… А впрочем, нет соперниц у вас в столице всей. Одной из вас, я знаю, победа суждена.

О-Бара. Я в княжестве богатом сияла б, как звезда! Нет, не звезда, а солнце! И князь в его лучах размяк бы мягче воска. Всю Сацуму шутя к рукам я прибрала бы. Великая мечта! О, если б это счастье добыла мне судьба! Я вечно благодарной вам, матушка, была б!

Окасан. Что скажешь ты, Идзуми?

Идзуми. Покорна карме я. Моя бы воля — право, жила б я вечно здесь. Но гейше не пристало решать свою судьбу. Коль скоро вы решили, что прибыльней меня отдать в мужские руки — ну, так тому и быть.

Окасан. Никак обиду слышу я в голосе твоем? Подумать можно, будто тебя я продаю уродливому старцу иль грязному купцу! Князь Сацумы и молод, и, говорят, пригож. Быть может, ты познаешь с ним радости любви. И будешь благодарна Окасан и судьбе.

Идзуми. Слыхала много раз я о радостях любви. И песни о них пела пред публикою я. Но что это такое, я не желаю знать. Скучны мне все мужчины, не верю я в любовь.

Окасан. Напрасно ты не веришь. Любовь на свете есть. Точнее выражаясь, всего Любовей три.

Одна любовь — земная. Подвластны ей все те, кто духом припадает к поверхности земной. Таких людей не меньше, чем девять из десяти. Грешна, грязна, но сладка подобная любовь.

Еще бывают люди, кого прельщает ад. Отравленную страсть их я «адской» назову. То огненное зелье! Сгорает в нем душа без всякого остатка, уходит в черный дым.

Встречается, хоть редко, еще одна любовь. Она пленяет души, что ввысь устремлены, поэтому «небесной» зовут ее в стихах. Но век ее недолог, как бабочки полет. Или полет кометы, что раз в две сотни лет прочертит через небо свой осиянный след…

Идзуми. Комета одинока, никто не нужен ей. Ах, если б мне кометой по жизни пролететь! Пускай полет недолог, но сколько красоты!

О-Бара. Любовь? Комета? Право, и слушать-то смешно. По мне хоть взвейся в небо, хоть отправляйся в ад, но выдави из жизни всё, что она дает. К нам в руки сам свалился чудесный сочный плод. Сок выдавить до капли мы из него должны!

Окасан. (с печальным вздохом). Отказываетесь, дочки, вы обе от любви. Но тут не нам, а карме положено решать. Небесная, земная иль адская любовь: начертана дорога, свернуть с нее нельзя.

Все три женщины застывают в разных позах. Окасан по-буддистски складывает ладони и закрывает глаза; О-Бара подносит руку поправить прическу; Идзуми сидит, изящно склонив голову.

Свет гаснет, занавес закрывается. Поворот сцены.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Комната О-Бары, ярко и богато разукрашенная с преобладанием золотого и алого. Когда сцена раздвигается, видно две застывшие фигуры. Это О-Бара и мужчина в соломенном плаще и низко надвинутой на глаза шляпе. Они сидят напротив друг друга, склонившись — будто шепчутся. Комната тускло освещена.

Сказитель.

Когда же ночь спустилась, проник к О-Баре гость.(Бывало, что мужчины наведывались к ней.)И этот, что под шляпой таит свое лицо,Захаживал, пожалуй, почаще всех других.Не для любовных игрищ сегодня он пришел.Сидят они и тихо речь тайную ведут…

Бьет в барабан. Свет в комнате делает ярче, фигуры задвигались.

О-Бара (нетерпеливо). Снимите эту шляпу! Смотрите мне в глаза! И говорите четче, я плохо слышу вас! Исполнили вы дело, как давеча клялись? На вас я положилась. Надеюсь, что не зря.

Мужчина снимает шляпу и плащ. Это Футоя.

Футоя (оглянувшись, негромким голосом). Кричать об этом деле мне, знаешь, не с руки. Устроил всё как надо. Так, как хотела ты. Теперь тебе довольно подать условный знак. Решишь: пора — так ветку у яблони сломай… Я грязную работу исполнил всю один. Ух, жути натерпелся, не приведи Господь. Могли ведь и прикончить, у них характер крут. Связался с этим сбродом лишь из любви к тебе.

О-Бара. И этот о любви мне тут вздумал говорить! Вас, господин Футоя, считала я умней. Мы с вами любим деньги, мы любим силу, власть. А глупости и вздохи оставим для других. И если вы рискнули столь многим в этот раз, на то у вас причины имеются свои. Вы знаете, что, если я князя приручу, вся с Сацумой торговля, считай, у вас в руках. Пролитой крови брызги — не мне вам объяснять — любого клея крепче нас склеит навсегда.

Футоя (со вздохом). Всё верно, мы душою с тобой, как близнецы. И тысячу монет я не на ветер пустил. Рассчитываю после с лихвою их вернуть. И все же горько думать, что разлучимся мы. Вот станешь ты у князя наложницей, Бог даст. В ручную обезьянку ты превратишь его. (Ох, это ты умеешь, тебе здесь равных нет.) Но мне в твоих объятьях тогда уж не бывать…

О-Бара. Ты умный, сильный, зрелый. Такой же, как и я. Мы оба знаем цену объятиям с тобой.

Футоя. А ну скажи, О-Бара, какая им цена?

О-Бара. Довольно, что мы знаем: цена объятьям есть. Легко их покупают, легко их продают. Кто этого не понял, Идзуми тот глупей.

Футоя. Скажи еще мне вот что. Идзуми я обрек на смерть наживы ради, к ней нет во мне вражды. Но ты, лишь об Идзуми заходит разговор, от ненависти будто чернеешь вся лицом.

О-Бара (яростно). Мне ненавистен этот ее надменный вид! Югэн ее паршивый мне в горле словно кость! Кому нужна, скажите, такая красота, которую пощупать и разглядеть нельзя? Находятся, однако, на свете дураки, кто томную Идзуми предпочитает мне! Нет, я не понимаю! И не могу понять! А то, что непонятно…

Футоя (подхватывает) …Должна ты истребить. Ах, бедная Идзуми. И князь тут лишь предлог. Не этот, так другой ты сыскала бы резон.

О-Бара. Идете на попятный? Жалеете ее?

Футоя. Жалею, не жалею, пустой то разговор. Гласят законы ниндзя, что отменить заказ теперь уж невозможно. Считай, она мертва.

О-Бара (с мечтательной улыбкой). Тогда еще немного я с веткой потяну. Теперь приятно будет на дуру мне смотреть. Вдохнув волос Идзуми чудесный аромат, смерденье мертвечины я буду ощущать.

Футоя. Уж коль о мертвечине заговорила ты, одна мне закавыка покою не дает. В заклад свершенной сделки их дзёнин мне вручил свой тайный знак, который я должен сохранить. А если пропадет он, считай, что я мертвец. Вот он, дракон из яшмы, всю пазуху прожег… (Достает фигурку.) Скажу, чего боюсь я. Коварны и хитры проклятые синоби. Вдруг вздумается им знак этот взять и выкрасть?

О-Бара. Зачем? Я не пойму.

Футоя. Я за сохранность знака поклялся отвечать. Придут они и скажут: «Где яшмовый дракон? Иль жизнью заплати нам, иль состояньем всем». Куда от них я денусь? Разденут догола. Вполне в привычках ниндзя такой коварный трюк. А ты им неизвестна, в секрете наша связь. Возьми-ка ты дракона, получше его спрячь.

Футоя протягивает гейше яшмового дракона, О-Бара принимает знак совершенной сделки. Оба застывают в этой позе.

Свет гаснет. Поворот сцены.

Сад перед павильоном Идзуми. День. Фонари на энгаве не горят. На авансцене стоит Неслышимый в странной позе: выставив вперед руки, в них зажато несколько деревянных ножей. На краю энгавы так же неподвижно стоит Сога. Рядом с ним сидит Сэн-тян.

Сказитель.

По видимости внешней в «Янаги» тишь да гладь.Но близок день великий, когда решится всё.Волнуется хозяйка, волнуется весь дом.Судьба как будто мира поставлена на кон.С усмешкой наблюдает за этой суетойЛик кармы вездесущей. Известен ей финалЗаранее спектакля с названием «Судьба».Начертанного свыше не избежит никто…

Ударяет в барабан.