Вячеслав Морочко - Утраченный портрет
Янус. Сам же приказывал «вправить мозги»!
Дионис. Молчать!
Янус /кричит в толпу/. Воды! /Опускается на колени перед носилками, дрожащими пальцами развязывает Канта. Фигура в плаще приносит пенящийся бокал./ Болван! «Воды» – а не пива! /Фигура в плаще убегает. Янус сдувает пену, отхлебывает из бокала./ Сойдет… /Льет жидкость на голову и грудь Канта, приподнимает лежащего, прикладывает к его губам бокал./ Выпей глоточек… /Кант делает глоток./ Умница! Теперь отдохни… Ну, поругай меня, назови, если хочешь, «скотиной»… только не торопись… на тот свет!
Кант /через силу/. Ей Богу… они меня с кем-то спутали…
Янус. Канальи! Могли бы и – поаккуратней… Выпей глоточек еще – полегчает. Божья роса.
Кант /отпивает еще, морщится/. «Божья»?! Случайно, ваш Бог не приходится сыном… ослу? /Приподнимает голову./ Янус, где я? Что происходит?
Янус. Так… Небольшая тусовка…
Кант /приподнимается на локтях/. Янус! /Тревожно./ Что со мной будет?
Янус /смеется/. Тебе – «крышка»! Вон, погляди! /Указывает на висящую плиту./ А под крышечкой – гнездышко… новый ректорский «кабинетик»! /Как бы взрываясь./ Вечно интеллигенции достается все новенькое!
Кант. Готов… поменяться.
Янус /показывает через плечо на Диониса/. Это он все придумал! Ты у него, как бельмо на глазу…
Кант А у тебя?
Янус. У меня… – домик, детки… /Показывает ладонью./ мал мала меньше…
Дионис. Янус, встань! Рядом с ним ты становишься бабой! /Янус поднимается с колен./ Хочешь испортить мне праздник? /Выждав паузу, обращается к Канту./ Кант, пробил час… и ты – у моих ног! /Вплотную приближается к носилкам./ Что теперь скажешь?
Кант. Скажу: «Дионис… чаще мой ноги»!
Дионис /через него словно пропустили ток/. Встать! Поднять его! Живо! /Двое верзил в плащах подхватывают Канта подмышки. Другие – уносят со сцены носилки./ Ты, кажется, уже можешь стоять?
Кант /указывает кивком на верзил/. На двух костылях…
Дионис. Не надо паясничать, Кант! Не твоя это роль! Всю жизнь ты дрожал над своим драгоценным здоровьем!
Среди людей в капюшонах – движение. Из толпы вырывается графиня Кайзерлинг.
Кайзерлинг. Пустите! Пропустите меня к нему! Господин Кант! Боже, Иммануил!
Дионис. А, графиня… Рад видеть!
Кайзерлинг. Что с ним, господин Дионис?
Дионис /доверительно/. Видите ли, толпе нужны развлечения: зуботычины, поножовщина, шнапс… Она не прочь порезвиться и выказать удаль… пока не стреляют и все преимущества – на ее стороне! Для толпы это праздник. А бывшему гувернеру ваших малышек от этого сделалось дурно. /В толпу./ Эй, вы! Принесите профессору кресло!
Янус. Кресло профессору!
Люди в капюшонах выносят на сцену кресло. Верзилы усаживают философа.
Кайзерлинг /склонившись над Канту/. Иммануил! Боже мой! Что происходит?
Кант /тихо/. Похоже… что мы теряем рассудок…
Дионис. Я скажу вам, графиня, что с ним… Его мучает совесть: Кант не терпел чужих мыслей… Но я – не в обиде. Мы только пытаемся перенять его опыт! /Обращаясь к толпе./ Слушайте все! Мы не будем стыдиться естественности! Пока вы сильнее – ни о чем не жалейте! И не раскаивайтесь! Взоры свои обратите к иным временам, когда содрогание плоти, крик ужаса, кровь были праздниками для бессмертных богов и поэтов, стоящих рядом с богами! Эй!
Толпа /в такт с выкриками дружно поднимает сжатые кулаки/. Эй! Эй! Эй!
Кайзерлинг. Господин Дионис! Это шутки с огнем, ибо люди – слабы и готовы поверить!
Дионис. Коль слабы – повинуйтесь! И отбросим фантазии! У кого повелительная наружность, кто способен приказывать, кто господин от природы, тот не должен искать оправданий! Эй!
Толпа /cнова в такт с выкриками поднимаются сжатые кулаки/. Эй! Эй! Эй!
Кайзерлинг. Господин Дионис…
Дионис. Графиня, не омрачайте нам праздника!
Кайзерлинг. Нет… здесь не «праздник» – какое-то мрачное действо!
Дионис /озираясь/. И верно… тут – мрачновато. /Кричит./ Янус, огня! И всю кипу – сюда!
Янус /в толпу/. Тащи сюда книжки! /Быстро разводит костер. Верзилы приносят и сваливают у костра кипу книг./ Посмотрим, на сколько прибавится света… от мудростей Канта! /Хохочет./
В сгустившейся тьме танцуют зловещие отблески пламени.
Дионис /неожиданно/. Янус, это попахивает инквизицией… Мы не погромщики! И вообще, у меня аллергия… к подгоревшим премудростям!
Янус. А мне так… без разницы.
Дионис /поднимает одну из книг, читает название/. «Всеобщая естественная история и теория неба». Автора нет… Некий анонимщик оклеветал здесь Вселенную, утверждая, будто бы небо имеет историю… Но нам-то известно, кто он!
Кайзерлинг /Дионису/. Вы не согласны с работой? Какие у вас аргументы?
Дионис. Главный мой аргумент – в том, что я ее не читал! Пусть лучше судят о ней обитатели Прегеля – караси да лещи. /Бросает книгу через балюстраду./
Кайзерлинг. Боже мой, господин Дионис, что вы делаете?!
Кант. Я объясню… Когда все, что он не читал будет скормлено рыбам… он сможет сказать, что прочел все на свете.
Дионис. /Поднимает вторую книгу./ А это уже «О Вселенной во всей ее бесконечности в пространстве и времени». Каким образом смертный, даже если он Кант, может все это знать!?
Кайзерлинг. Об этом сказано в книге.
Дионис. Графиня, кто может позволить себе тратить время на чтение, когда вокруг – умирают от голода! /Вторая книга отправляется следом за первой./
Кант. И снова он прав: когда господин Дионис «умирает от голода», он заходит в трактир и берет отбивную: знаниями, как известно, живот не набьешь.
Дионис /поднимает сразу несколько книг/. А это… /Читает./ «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждений»… – Критика! Критика! Критика! /Все три книги одна за другой летят в Прегель./
Янус. Докатились: разум критикует разум! Рыба со смеху сдохнет!
Кайзерлинг. Там сказано, что и у Разума существуют причины себя контролировать…
Дионис. И какие, к примеру?
Кант. «К примеру»… ты ведь себя считаешь разумным!
Дионис. Вот как!? /Пауза./ Ладно… /Великодушно./ Прощаю… Скажу тебе вот что: для всей этой тучи базарных мух /Показывает на толпу./ нет разницы между умениями высказываться и мыслить. Чистая истина просвистит мимо них, не задев. Но зато погляди, как они отнесутся к моим ЗАКЛИНАНИЯМ! /Обращаясь к толпе./ Друзья! Человек стал рабом головного мозга – это несправедливо! Разум должен быть водворен на место, чтобы служить исключительно для поддержания жизни! /Верзилы, охраняющие Канта, вытягиваются, задрав подбородки./ Так пусть посетит вас великое озарение, и культ мозга утонет в звенящем наплыве жизни, а на трон дня поднимутся новые идолы: страсть, исступление, сила и мужское величие! Пусть жизнь проявит себя в ослепительном блеске власти, в хмельном возбуждении удовольствий! Пусть забудется страх и проявится твердая воля! Эй!
Толпа /возбужденно/. Эй! Эй! Эй!
Дионис. Кант, я использую те же слова, что и ты, но какую веселую силу им придаю! Ибо я…
Кант…пустомеля! Одно и то же зерно может дать людям пищу, а может – хмельную отраву…
Дионис /смеется/. Ворчишь. А вот я для тебя приготовил чудесное гнездышко… /Показывает в сторону висящей на блоках плиты./ Завтра тут зашумят «фонтаны» речей, восхваляющих Канта!
Кайзерлинг /тревожно/. Иммануил! Что они собираются делать?
Кант. Не знаю… должно быть, – Святого Иммануила… /Откинувшись в кресле и улыбаясь, смотрит в вечернее небо./ Две вещи всегда поражали мой ум: это звездное небо над нами… и Моральный Закон внутри нас. Взгляд на бездну миров во Вселенной невольно внушает нам мысли, о том, как ничтожна и мимолетна в сравнении с ними животная жизнь… Однако взгляд на себя, как на личность, сумевшую охватить эту бездну рассудком… и не утратить его, возвышает нас в наших глазах… А Моральный Закон внутри нас – уже целый мир… сотворенный нами самими.
