Алексей Герман - Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии
— Мальчик! — позвал он негромко, севшим от страха голосом. — Ди-и-ик!
— Ух-ух-ух! — филином закричал и вылил на Метчема всю оставшуюся воду Дик.
— А-а-а-а-а! — завизжал Метчем и, схватив сапог Дика, замахал им во все стороны.
— Ух-ух-ух-ух! — еще страшнее завыл Дик и прыгнул на Метчема.
Несколько секунд они барахтались в куче хвороста. Первым отлетел в сторону Дик. Совершенно потрясенный, он сел на корточки, подтянул к себе еловую ветку, закрыл ею голые ноги и торчащее из-под куртки нижнее белье.
— Кх-кх-х, — покашлял Дик и с тоской посмотрел вокруг. — Кх-кх-кх…
— Ты ушиб меня, — рыдал Метчем, — ты сломал мне плечо… ты, дурак…
Дик зацепил веткой штаны, подтянул к себе, прикрываясь ими, отступил за дерево и заплясал на одной ноге, судорожно их натягивая. В прошитых железом, спускающихся до колен широких штанах, с голыми ногами он выглядел достаточно нелепо.
— Это как же ты? — после паузы сказал он. — Это большой грех!
— Скажи об этом своим ублюдкам…
Дик опять покачал головой и потянулся к сапогам. Сапоги лежали рядом с бывшим Метчемом.
— Попробуй только, — завизжала она, выхватила из-под хвороста, видно, заранее припрятанную стрелу от арбалета и вытянула перед собой.
— Как тебя зовут? — Дик отошел в сторону, встал на колени.
— Не твое дело.
— Как же мне молиться за тебя?
Молчание.
Дик забормотал молитву. Она завозилась на своем хворосте.
— Ты думаешь, мне за это что-нибудь будет? Меня ведь заставили… Они утащили меня ночью…
— Тебя вовлекли в грех… Ты могла уморить себя голодом…
— Я пробовала…
Дик опять забормотал молитву.
— Меня зовут Джоанна… Джоанна Седли, — услужливо подсказала она. — Я думаю, когда все это кончится, я пожертвую двадцать фунтов на часовню, и все будет хорошо!.. — Она с надеждой посмотрела на Дика.
Далеко за лесом загрохотало.
— Можно двадцать пять… — голос Джоанны совсем упал. Она встала на колени. — Мальчик! — сказала она умоляюще. — Ты слышишь? Гром… А небо совсем ясное… Это не может быть из-за меня?
Дик перестал молиться и прислушался. За лесом опять грохнуло. Он вскочил и полез на дерево. Джоанна торопливо бормотала молитву.
С высокого дерева перед Диком открывалась подернутая утренним туманом бескрайняя болотная равнина, ленивая холодная река, хижина перевозчика с длинными черными мостками, светлая полоса дороги петляла по этой равнине, и нигде ни малейшего признака присутствия человека, вплоть до самого видимого конца, до края равнины, где черными столбами тянулись к небу дымы.
На холме горела деревня. Та, откуда они пришли. Там опять грохнуло, и этот грохот эхом покатился по равнине. Равнина ответила ему испуганным криком ворон.
— Это пушка, — голос Дика осип от волнения, — черт бы меня побрал, это пушка.
Двое мужиков с трудом тащили круглый закопченный камень по уже знакомой нам горбатой деревенской улице. Далеко, в конце улицы, горел большой амбар. Мужики и бабы баграми и веревками пытались сдернуть крышу Их крики, брань будто застывали в холодном утреннем воздухе.
Мужики подтащили ядро к высокому крыльцу и осторожно опустили на землю. Дик поскреб закопченный бок ядра шпорой.
— Страшная вещь, ваша милость, — деревенский священник, тот, что отпевал Лесли, присел на корточки, осторожно потрогал ядро пальцем. — Может, это и есть начало конца света?! Не думал, что Господь вместит его в железную трубу, которую потащит по земле восьмерка лошадей… Эта штука, когда летит, свистит и воет как покойник — воу-воу-воу… — Священник попытался воспроизвести звук летящего ядра, смутился и посмотрел на подъезжающую телегу. Телега была тяжелая, без бортов, на впряженном в нее коне Дика верхом ехал неопрятный бородатый мужик с рогатиной.
Заскрипела дверь. С крыльца спустилась Джоанна. Ей раздобыли женское платье, и она куталась в отороченную хорьком бесформенную суконную безрукавку.
Дик нагнулся и поднял ядро, неожиданно оно оказалось очень тяжелым. Несколько секунд он пыхтел и раскачивался с ним вместе, потом все же выпустил из рук, чуть не отдавив себе ноги и забрызгав всех водой из проломившейся лужи.
— Тяжелая тварь, — пробормотал он, забираясь в телегу и вытирая перепачканные копотью руки о штаны.
Священник передал ему корзинку и узелок.
Мужик зачмокал, ткнул лошадь пяткой, и они поехали мимо поваленного забора, мимо покрытых соломенными матами убитых, мимо мужика с охапкой подбитых железом солдатских сапог, перевязанных веревкой. Мужик похлопывал ладонью по сапогам, отгонял роющихся рядом с убитыми кур.
Лошадь перешла на рысь, и все деревенские звуки утонули в дребезжании телеги. Проехали последнюю высокую избу с проломленной крышей, голубое облинялое распятие на выезде и остановились у развилки.
— Прощай, Джоанна! — Дик взял из телеги узелок.
За его спиной перекликались мальчишки, подбирали у околицы стрелы.
— Ты здорово провела меня, но я не сержусь.
Джоанна чинно кивнула из-за пухлого дырявого мешка с сеном.
— Я тоже не сержусь.
— Понимаешь, сейчас очень важно вовремя внести выкуп… Если они в самом деле в плену…
Джоанна опять чинно покивала:
— Я сразу же отошлю вам лошадь…
Больше Дик ничего придумать не мог. Он поклонился, засвистел и пошел прочь, помахивая узелком. Через некоторое время он перестал махать узелком, потом свистеть, потом и вовсе остановился. Остановился и обернулся.
Телега, позвякивая, спускалась с холма.
— Эй! — он подпрыгнул на месте. — Эге-ей! Эй! — и бросился наперерез. Арбалет на бегу колотил его по заду. — Вот! — он наконец догнал телегу и протянул на ладони свернутую, расшитую бисером тряпицу. — Это щепка от корабля, на котором апостола Петра прибило к острову Мелит.
— Да-а-а? — Джоанна двумя пальцами взяла тряпицу и развернула ее. — А у меня есть гвоздик… тоже от этого корабля. Мне его продал один доминиканец…
Мужик раздраженно забубнил и незаметно подтолкнул лошадь. Дик повернулся легко и изящно, по крайней мере, так ему показалось, и, довольный, по кочкам зашагал к своей дороге.
— Ричард, — позвала его Джоанна и обернулась к мужику: — Стой на месте, пес!
Дик незамедлительно вернулся.
— Какой цвет ты любишь?
— Белый.
Мужик демонстративно спрыгнул с лошади и сел на камень.
— Это цвет непорочной пресвятой Девы.
— И верности, — Дик решительно полез в телегу. — Я доеду с тобой и сразу же вернусь. Сейчас самое главное — не опоздать с выкупом.
Лошадь тянула в гору ровно и сильно, не так, как тянут рабочие лошади. Холмистый кряж, поросший вереском, был похож на огромный ржавый щит. Похрустывал ледок под копытами, постукивала телега, иногда громыхало, перекатываясь по дну, остроконечное железное ведро.
— Хуже нет боевого коня запрягать, — ворчал мужик, — и тянуть долго не тянет, и бабки собьет.
За спиной Джоанны проклюнулось солнце, и, когда телегу подбрасывало, потертый хорек на ее капюшоне ярко вспыхивал.
Дик отвернулся, стал смотреть перед собой, в широкую спину мужика.
— Ни шиллинга не давай… Ни единого пенса…
Дик не понял. Дорога, слава богу, повернула, и теперь вокруг головы Джоанны перестало вспыхивать приводящее его в панику сияние.
— Ты помнишь Францию?
— Да мне трех лет не было… Дохлых собак помню, — засмеялся он.
— Дик, как умер твой отец, Томас Шелтон? — глаза Джоанны стали круглыми, как две монеты.
— А-а-а, — обрадовался Дик, — это я хорошо помню. Его привезли на крыше большой кареты. Выглянуло солнце, и облако было в виде ангела с трубой… Был граф Розенгейм в горностаевом плаще…
— Да нет же, — Джоанна затрясла головой. — Он его опоил.
— Кто?
— Твой дядя, — Джоанна быстро затараторила, уставившись в поле. На Дика она не смотрела, боясь, что тот не даст досказать. — Он, твой дядя, всегда был лысым… так наказал его Господь… уж не знаю за что. А у твоего отца были золотые волосы до плеч. Ну, вот. На одном пиру твой дядя говорит: «Брат, уже полночь, и мне пора уходить. Я прошу тебя только об одном, выпей этот кубок…» А это был настой цвета папоротника… в полночь. Понимаешь? Твой отец выпил и на седьмой день потерял разум. А твой дядя сразу послал доминиканца в Священный трибунал…
Дик с интересом слушал все про золотые волосы, но со второй половины истории потерял к ней интерес. Он взял из телеги остроконечное ведро и напялил себе на голову.
— Похоже на французский шлем, — объявил он. — Дальше будет про колдунью и про птицу.
Теперь пришло время Джоанне уставиться на него.
— Эту ерунду мне уже рассказывал один солдат вот с такой ногой, — Дик скосолапил ногу, — только без папоротника. Он ночевал у нас в монастыре. А утром украл простыни. И его драли во дворе.
