Алексей Винокуров - Оулд и садо-мазо

Настя прекращает поцелуй. Вася со вздохом падает на диван. Он уже не пытается изображать из себя англичанина.

Художник (Васе). Кто это такая?

Вася (угрюмо). Это моя жена. Бывшая.

Художник. Это которая квадратная и с усами?

Вася. Да.

Художник. Вот оно как… (Обходит Настю). А где же ваши усы?

Вася. Она их сбрила.

Художник (описывая руками фигуру). А квадрат?

Вася. Хватит! Это не твоего ума дело. (Насте.) Зачем пришла?

Настя. Я люблю тебя.

Вася. Новость какая интересная.

Настя. Вася, прошу, вернись.

Вася. Может, не будем при посторонних?

Настя. Какая разница? Я люблю тебя. Ничего постыдного в этом нет. (Художнику.) Ведь правда?

Художник (мнется). Ну… Можно и так сказать.

Настя (Васе). Мне плохо без тебя. Мне больно. Я не могу ни спать, ни есть. Вася, я поняла. Мы сделали ошибку, надо было завести ребенка.

Вася. Хватит! Прекрати! Я не желаю тебя больше видеть, не желаю… Понятно?

Настя. Вася, все равно ты будешь со мной.

Вася. Нет, не буду! Ни-ког-да! С меня хватит! Ты, может, забыла, кто я теперь? Я конкретный пацан. А конкретных пацанов лучше не злить. Еще хоть раз встанешь у меня на дороге – не посмотрю, что ты женщина!

Разворачивается, уходит вон.

Художник. Он не посмотрит.

Настя плачет. Жена подходит к ней, гладит ее по плечу.

Жена. Плюнь. Они, мужики, все такие. Им бы лишь бы хвост поднять и по бабам бегать.

Художник. Прошу не оскорблять. Не потерплю феминизма на голом месте.

Жена. Помолчи. (Насте.) Не расстраивайся, девочка. Найдешь себе кого получше.

Настя (утирая слезы). Нет. Вы не понимаете. Это все очень серьезно. Очень.

Жена. Сядь вот. Посиди.

Настя (садясь). Спасибо вам.

Жена. Чаю хочешь? Или кофе?

Настя. Чаю, если можно.

Жена уходит на кухню.

Художник. Значит, вы его жена?

Настя кивает.

Художник. М-да… Что называется, счастье привалило. Он говорил, что вы усатая и квадратная.

Настя. Нет. Я не усатая.

Художник. Я вижу. (Внезапно, наклонившись к ней). Слушай, кто он? Кто он, а? Скажи, пока жены нет, я никому, ни единым словом. Могила! Кто он, откуда взялся?

Настя глядит на него странно.

Настя. Почему вы спрашиваете?

Художник. Почему спрашиваю? Потому что я художник. А он меня все это рисовать заставил! Все! Вот это! А я художник, я не могу…

Настя озирается по сторонам, видит мрачные, жуткие картины. Взгляд ее падает на портрет. Она подходит ближе, разглядывает его.

Настя. Он сам вас попросил себя нарисовать?

Художник. Меня нарисовать?

Настя. Его.

Художник. Нет. Это так… самоощущение. Сублимация, вот! Нравится?

Настя. Это ужасно.

Трогает холст рукой.

Настя. А что у него с глазом?

Художник. Это я его шилом. Наболело, решил выплеснуть. (Смотрит). А с пробитым глазом ему больше идет.

Настя. Он эту картину видел?

Художник. Да. (Понижая голос.) Хотел себе ее забрать. Я говорю: дай, дорисую. А он – ни в какую: нет, прямо сейчас.

Настя. Почему же не забрал?

Художник. А потому что вы пришли. И спугнули. А он очень хотел, очень. Денег вон дал целую пачку.

Настя. Денег?

Берет доллары, лежащие на столе, разглядывает их.

Художник. Что, думаете, фальшивые? Настоящие. Он всегда настоящие дает. Может, вам нужно? Берите, у меня много.

Настя. Спасибо.

Берет одну бумажку, прячет в сумочку.

Художник. Мне денег не жалко. Что с ними делать, с деньгами? Машину я водить не умею, в ресторан тоже не очень нравится. Сводили меня тут в монгольский ресторан. С виду все прилично, все такие приветливые, косоглазенькие. А потом как пробил меня понос, не при даме будь сказано, так и душа моя полетела в эмпиреи.

Настя. Куда?

Художник. В эти, в тартарары. Я тогда часами в туалете сидел, мучался. Пришел мой смертный час, думал. А вы говорите: деньги… Но знаете, что в этой истории самое странное?

Настя. Что?

Художник (показывая на картину, шепотом). Я когда в нее шилом ударил, тут же он появился. И глаз у него был в крови. Как будто я не картину, а его ударил.

Настя (быстро). Это правда?

Художник. Клянусь здоровьем жены – она сейчас в кухне! Чуть не обделался со страху.

Настя (приходя в волнение). Отдайте мне эту картину!

Художник. Зачем это?

Настя. Отдайте, я вас очень прошу.

Художник (смотрит странно). Не отдам! Это моя картина! Моя…

Настя. Вы не понимаете. Это очень опасно.

Художник. Что – опасно?

Настя. Он придет за ней. Рано или поздно придет. И тогда всему конец.

Художник. Чему конец?

Настя. Я не могу вам сказать.

Художник. В таком случае – извиняйте.

Настя. Ну, хорошо, хорошо. (Ходит в нерешительности). Видите ли, он особенный человек. Все картины тут связаны с ним напрямую.

Художник. Конечно, связаны. Как не связаны, он же за них деньги платит.

Настя. И особенно вот эта картина. Он влияет на нее, а она – на него.

Жена входит.

Жена. А вот и чаек поспел.

Настя. Спасибо вам. (Художнику). Поэтому я и прошу вас отдать ее мне. Иначе он заставит вас нарисовать на ней, что угодно. Вы уже нарисовали демона. Кто знает, чего он захочет дальше?

Жена. Вы это о чем?

Художник (отмахивается). Что же вы с ней будете делать?

Настя. Сначала надо ее спрятать. Просто спрятать, чтобы она была ему недоступна. Дальше будет видно.

Художник. А если он придет и спросит: где картина?

Настя. Скажите, что отдали ее мне.

Художник. Нет, так дело не пойдет. За эту картину деньги плачены. Откуда я знаю, что вы с ней делать будете? Я вас в первый раз вижу. Может, вы это все придумали, чтобы картину у меня украсть да продать ее за большие деньги? Откуда я знаю?

Настя. Вы же сами говорили…

Художник. Мало ли, что я говорил! Васю я сто лет знаю, он меня кормит и поит. А тут пришла неизвестно кто – отдай ей картину. Не будет этого. Жена, проводи гостью.

Настя идет к выходу, останавливается на пороге.

Настя. Вы делаете ошибку. Страшную ошибку. Но если вы передумаете… если успеете передумать – вот вам мой телефон. Позвоните.

Оставляет визитную карточку. Уходит.

Художник. Успеете… Еще пугает.

Жена. Чего ей надо было?

Художник. Ничего. Картину хотела забрать.

Жена. Так отдал бы. Ты же сам хотел ее разорвать.

Художник. Мало ли, что я хотел! А придет он – что я ему отвечу? «Извиняйте, нашелся клиент получше»?

Жена. Ой, боюсь я чего-то. Тебе самому не страшно?

Художник. Мне не страшно. Страшно – не то слово. Жутко мне. Как в могиле с мертвецом. Жутко.

Звонит телефон. Художник вздрагивает.

Жена. Я возьму?

Художник. Не надо.

Телефон звонит. Включается автоответчик.

Голос Васи. Федор, возьми трубочку. Я ведь знаю, ты дома. Возьми.

Художник нажимает кнопку громкой связи.

Художник. Слушаю.

Голос Васи. Она ушла?

Художник. Она? Да, ушла.

Голос Васи. Хорошо. Вот что, привези-ка ты мне картину.

Художник. Какую?

Голос Васи. Ты сам знаешь, какую.

Художник. Она не доделана еще.

Голос Васи. Это ничего. Ты, главное, привези. А хочешь, я сам за ней приеду?

Художник. Зачем она тебе?

Голос Васи. А вот это не твоего собачьего ума дела! Тебе Анастасия что-то нашептала?

Художник. Ничего она мне не шептала.

Голос Васи. Ну, хорошо. Значит, завтра с утра на пустыре встретимся.

Отключается. Художник выключает громкую связь. Садится на диван.

Жена. Ну что ты, Федя?

Художник. Не знаю. Не по себе мне как-то.

Жена. Да отдай ты эту картину – и Бог с ней. Что мучиться попусту? Тоже, сокровище. Она на меня такую жуть навевает, спать не могу. (Подходит к картине). Ишь, рожа-то какая бесовская!