Владимир Набоков - Событие
Я тебя предупреждала, что после сеанса он должен сразу отправляться домой, а не шпарить в футбол. Конечно, он сходит с ума, когда пять мячей… (Быстро уходит.)
ТРОЩЕЙКИН:
Говорят, отвратительная примета. Я в приметы не верю, но почему-то они у меня в жизни всегда сбывались. Как неприятно… Ну, рассказывайте.
РЕВШИН:
Да кое-что есть. Только убедительно прошу - ни слова вашей женке. Это ее только взбудоражит, особенно ввиду того, что она к этой истории относится как к своему частному делу.
ТРОЩЕЙКИН:
Хорошо-хорошо… Вываливайте.
РЕВШИН:
Итак, как только мы с вами расстались, я отправился на его улицу и стал на дежурство.
ТРОЩЕЙКИН:
Вы его видели? Говорили с ним?
РЕВШИН:
Погодите, я по порядку.
ТРОЩЕЙКИН:
К черту порядок!
РЕВШИН:
Замечание по меньшей мере анархическое, но все-таки потерпите. Вы уже сегодня испортили отношения с Вишневским вашей склонностью к быстрым словам.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну, это начхать. Я иначе устроюсь.
РЕВШИН:
Было, как вы знаете, около десяти. Ровно в половине одиннадцатого туда вошел Аршинский, - вы знаете, о ком я говорю?
ТРОЩЕЙКИН:
То-то я его видел на бульваре, очевидно, как раз туда шел.
РЕВШИН:
Я решил ждать, несмотря на дождик. Проходит четверть часа, полчаса, сорок минут. Ну, говорю, он, вероятно, до ночи не выйдет.
ТРОЩЕЙКИН:
Кому?
РЕВШИН:
Что - кому?
ТРОЩЕЙКИН:
Кому вы это сказали?
РЕВШИН:
Да тут из лавки очень толковый приказчик и еще одна дама из соседнего дома с нами стояли. Ну, еще кое-кто - не помню. Это совершенно не важно. Словом, говорили, что он уже утром выходил за папиросами, а сейчас, наверное, пойдет завтракать. Тут погода несколько улучшилась…
ТРОЩЕЙКИН:
Умоляю вас - без описаний природы. Вы его видели или нет?
РЕВШИН:
Видел. Без двадцати двенадцать он вышел вместе с Аршинским.
ТРОЩЕЙКИН:
Ага!
РЕВШИН:
В светло-сером костюме. Выбрит, как бог, а выражение на лице ужасное: черные глаза горят, на губах усмешка, брови нахмурены. На углу он распрощался с Аршинским и вошел в ресторан. Я так, незаметно, профланировал мимо и сквозь витрину вижу: сидит за столиком у окна и что-то записывает в книжечку. Тут ему подали закуску, он ею занялся, - ну а я почувствовал, что тоже смертный, и решил пойти домой позавтракать.
ТРОЩЕЙКИН:
Значит, он был угрюм?
РЕВШИН:
Адски угрюм.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну, кабы я был законодателем, я бы за выражение лица тащил бы всякого в участок - сразу. Это все?
РЕВШИН:
Терпение. Не успел я отойти на пять шагов, как меня догоняет ресторанный лакей с запиской. От него. Вот она. Видите, сложено и сверху его почерком: "Господину Ревшину, в руки". Попробуйте угадать, что в ней сказано?
ТРОЩЕЙКИН:
Давайте скорей, некогда гадать.
РЕВШИН:
А все-таки.
ТРОЩЕЙКИН:
Давайте, вам говорят.
РЕВШИН:
Вы бы, впрочем, все равно не угадали. Нате.
ТРОЩЕЙКИН:
Не понимаю… Тут ничего не написано… Пустая бумажка.
РЕВШИН:
Вот это-то и жутко. Такая белизна страшнее всяких угроз. Меня прямо ослепило.
ТРОЩЕЙКИН:
А он талантлив, этот гнус. Во всяком случае, нужно сохранить. Может пригодиться как вещественное доказательство. Нет, я больше не могу жить… Который час?
РЕВШИН:
Двадцать пять минут четвертого.
ТРОЩЕЙКИН:
Через полчаса придет мерзейшая Вагабундова: представляете себе, как мне весело сегодня писать портреты? И это ожидание… Вечером мне должны позвонить… Если денег не будет, то придется вас послать за горячечной рубашкой для меня. Каково положение! Я кругом в авансе, а в доме шиш. Неужели вы ничего не можете придумать?
РЕВШИН:
Да что ж, пожалуй… Видите ли, у меня лично свободных денег сейчас нет, но в крайнем случае я достану вам на билет, - недалеко, конечно, - и, скажем, на две недели жизни там, с условием, однако, что Любовь Ивановну вы отпустите к моей сестре в деревню. А дальше будет видно.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну, извините: я без нее не могу. Вы это отлично знаете. Я ведь как малый ребенок. Ничего не умею, все путаю.
РЕВШИН:
Что ж, придется вам все путать. Ей будет там отлично, сестра у меня первый сорт, я сам буду наезжать. Имейте в виду, Алексей Максимович, что когда мишень разделена на две части и эти части в разных местах, то стрелять не во что.
ТРОЩЕЙКИН:
Да я ничего не говорю… Это вообще разумно… Но ведь Люба заартачится.
РЕВШИН:
Как-нибудь можно уговорить. Вы только подайте так, что, дескать, это ваша мысль, а не моя. Так будет приличней. Мы с вами сейчас говорим как джентльмен с джентльменом, и, смею думать, вы отлично понимаете положение.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну, посмотрим. А как вы считаете, сэр, - если действительно я завтра отправлюсь, может быть, мне загримироваться? У меня как раз остались от нашего театра борода и парик. А?
РЕВШИН:
Почему же? Можно. Только смотрите, не испугайте пассажиров.
ТРОЩЕЙКИН:
Да, это все как будто… Но, с другой стороны, я думаю, что если он обещал, то он мне достанет. Что?
РЕВШИН:
Алексей Максимович, я не в курсе ваших кредитных возможностей.
Входят Любовь и Вера.
ВЕРА: (Ревшину).
Здравствуйте, конфидант.
ТРОЩЕЙКИН:
Вот, послушай, Люба, что он рассказывает. (Лезет в карман за запиской.)
РЕВШИН:
Дорогой мой, вы согласились этого рискованного анекдота дамам не сообщать.
ЛЮБОВЬ:
Нет, сообщите немедленно.
ТРОЩЕЙКИН:
Ах, отстаньте вы все от меня! (Уходит.)
ЛЮБОВЬ: (Ревшину).
Хороши!
РЕВШИН:
Клянусь, Любовь Ивановна…
ЛЮБОВЬ:
Вот о чем я вас попрошу. Там, в передней, бог знает какой разгром. Я, например, палец порезала. Пойдите-ка -- нужно перенести из спальни другое зеркало. Марфа не может.
РЕВШИН:
С удовольствием.
ЛЮБОВЬ:
И вообще вы будете следить, чтоб она не шуганула какого-нибудь невинного гостя, приняв его за вашего сегодняшнего собеседника.
РЕВШИН:
Любовь Ивановна, я с ним не беседовал - вот вам крест.
ЛЮБОВЬ:
И заодно скажите ей, чтоб она пришла мне помочь накрыть к чаю. Сейчас начнут собираться.
ВЕРА:
Любочка, позволь мне накрыть, я это обожаю.
РЕВШИН:
Увидите, буду как цербер. (Уходит.)
ЛЮБОВЬ:
Всякий раз, когда ожидаю гостей, я почему-то думаю о том, что жизнь свою я профукала. Нет, лучше маленькие… Так что ж ты говоришь? Значит, у него все та же экономка?
ВЕРА:
Да, все та же. Эти?
ЛЮБОВЬ:
Хотя бы. А откуда Лиза ее знает?
ВЕРА:
Она как-то рекомендовала Лизу Станиславским, а я ее от них получила. Я как сегодня пришла от тебя, застала ее за оживленной беседой с дворником. Барбашин да Барбашин -- сплошное бормотание. Словом, оказывается, что он приехал без предупреждения, вчера около семи вечера, но все было в полном порядке, так как экономка там все время жила.
ЛЮБОВЬ:
Да, я хорошо помню эту квартиру.
ВЕРА:
Нынче ночью он выходил куда-то, а потом чуть ли не с утра писал на машинке письма.
ЛЮБОВЬ:
Ах, Вера, как это все, в общем, плоско. Почему я должна интересоваться сплетнями двух старых баб.
ВЕРА:
А все-таки интересно, сознайся! И немножко страшно.
ЛЮБОВЬ:
Да - и немножко страшно…
Входят Марфа с тортом и Антонина Павловна с фруктами.
ВЕРА:
Вдруг он правда замышляет что-нибудь зловещее? Да, вот еще: будто бы очень отощал в тюрьме и первым делом заказал котлет и бутылку шампанского. Вообще Лиза тебя очень жалела… Сколько будет человек приблизительно? Я правильно сосчитала?
ЛЮБОВЬ:
Писатель… Тетя Женя, дядя Поль… Старушка Николадзе… Мешаев… Ревшин… Мы четверо… кажется, все. На всякий случай, еще один бокал поставим.
ВЕРА:
Для кого это? Или?..
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Мешаев говорил, что, может быть, будет его брат. А знаешь, Любуша…
ЛЮБОВЬ:
Что?
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Нет, ничего, я думала, что это из старых вилочек.
