Александр Галин - Чешское фото
Зудин. На картине Кушакова!
Раздорский. Кушакова… Под Модильяни. Михаило Васильевич, думаю, не одобрит покупки. Она у меня ниже Ильи Репина не опускается…
Зудин. Жаль, что ты тот портрет не привез.
Раздорский. Чей портрет?
Зудин. Ну этой… с белыми мышами.
Раздорский. Боялась, дура, объектива! Как огня. Ты обратил внимание, что с бабами происходит в это время, как они серьезно к этому относятся? Ведь ты ее врасплох не застанешь, скрытой камерой не снимешь — она на любое преступление пойдет, купить тебя готова, только бы ты ей красивую рожу оставил.
Зудин. Мужчина тоже и губки сложит, и бровью поиграет, и зачес сделает…
Раздорский. Что сделает мужчина?
Зудин. Зачес…
Раздорский. Речь мы ведем о чем?
Зудин. Мне разрешено говорить?
Раздорский. Кратко. Отвечать только на поставленный вопрос. Чего мне не миновать?
Зудин. Зачеса.
Раздорский. Что такое зачес?
Зудин. Отвечаю. Зачес делается лысеющим мужчиной, и только мужчиной, из оставшихся волос, с целью максимального прибытия лысины. Например, порыв сильного ветра. Обычный человек внимания не обратит, но зачесанный мужчина впадает в беспокойство — прядь с лысины взлетает, бьется, как колос на ветру. Ветер стихает… Прядь ложится, но не на положенное место, а свисает с одного бока. И тогда перед нами совсем другой человек — беспомощный перед стихией мужчина…
Раздорский. Мы говорили о женщинах. Вернемся к ним… О беспомощном мужчине с висящей прядью поговори с кем-нибудь другим.
Зудин. У женщин, при всех кошмарах, которыми ты готов их наградить, лысины все-таки не бывает!
Раздорский. Бывает!
Зудин. Не бывает! Во всяком случае, у тех женщин, с которыми я имел дело, я лысин не встречал!
Раздорский. Даже читая сочинения Алексея Максимовича Горького?
Зудин. Ни кадыков, ни лысин, ни скелета…
Раздорский. У меня, Левка, была бритая наголо кореянка…
Зудин. Это не одно и то же!
Раздорский. Непривычно, конечно. Но если говорить правду, разница небольшая — с волосами она или без. Я по-корейски все равно не понимал. А так, конечно, больше времени с волосами уходит. Недавно одна с косой легла и велит — расплетай. Внутри у меня много было… половину расплел и заснул…
Молчание.
Зудин. Зачесы бывают разных конфигураций. Все зависит от того, где находится оставшийся волос. Наиболее распространенный зачес — боковой. От виска, иногда почти от самого уха, волос ведут к другому виску, создавая тем самым эффект лба. Вот у тебя лоб начинается от бровей. А где он заканчивается? Существует целое искусство зачеса, еще не понятое и не оцененное людьми, потому что никто не проводил конкурсов или фестивалей зачесов. Должен в заключение сказать, что в России сейчас искусство зачеса переживает трудные времена. Конечно, некоторые структуры могут себе позволить лысеть и сейчас, а простому человеку до лысины дожить уже трудно. Мало кто доживает.
Молчание.
Раздорский. Зудин, а по плечу ли тебе такая интенсивная жизнь головного мозга? Ты о лысине целый трактат сложил, увидел и тут народные страдания и несправедливость.
Зудин. А ты присмотрись внимательно и увидишь — лысых становится меньше. Люди или умирают, не успев облысеть, или уезжают за границу и лысеют там. А нам кажется, это народ поглупел, что лысых почти не осталось! Скажем, зачес кольцом, через затылок к уху — такого у нас в Саратове не встретишь. Хороших мужских усов не видно… Лица девушек теперь все больше для ночных кошмаров подходят. Или пугать этими лицами врага. Ужас настал! Свои брови выщипает, потом сверху нарисует их. Губы сведет на нет — голодного вампира изобразит. Глаза замажет, на щеки такой цвет наведет, как будто их паяльной лампой на морозе калили. Волосы копной, красные уши торчат, рот открыт — кто перед нами? Другие, конечно, всего этого не замечают, а у фотографа глаза все видят. Я всегда им говорил — девочки, природа трудилась над вами миллиарды и миллиарды лет. Срубили столько деревьев, убили столько ни в чем не повинных домашних животных и птиц. Таких я вас снимать не буду. И не снимал…
Раздорский. Не мудрено, что ты остался без клиентов.
Зудин. У тебя они всегда были!
Раздорский. Я был добрее к людям. Я специального ретушера держал. Он голубизну возвращал протухшему глазу…
Зудин. Ты работал с ретушером?
Раздорский. Элита, Лева, — народ капризный.
Зудин. Ты меня убил! Паша Раздорский работал с ретушером! Паша, ведь это грех над собой так изуверствовать. Ты потолстел, полысел, исправно потеешь. Все это бывает. Ты миллионер — можно понять и это. Но ретушер! Паша! Ретушер! Вот… вот, смотри — я принес наши фотографии. Посмотри! (Достал фотографии).
Молчание.
Раздорский. Справедливости ради я должен с тобой согласиться — грудь Светланы Кушаковой была главным событием двадцатого века. Хорошая, очень хорошая была у нее грудь…
Зудин. Почему была?
Раздорский. А ты давно ее видел? Ее грудь?
Зудин. Я не видел ее с тех пор.
Раздорский. Ты — счастливый человек. Как же вы с ней живете? Столько лет вместе… на одной жилой площади.
Зудин. Она долго стояла в очереди на квартиру. И наконец, нам дали… Наверно, ей приятнее жить с таким соседом, как я. Конечно, одной ей было бы удобнее, но мне некуда деться. Она тебе сказала что-нибудь про меня? Про комнату говорила?
Раздорский. А когда она приводила мужиков, как она тебя представляла?
Зудин. Хватит вопросов.
Раздорский. Ну что ты мне плетешь про комнату — ты же ночуешь в театре! Где ты там спишь?
Зудин. В гардеробе есть кушетка…
Раздорский. Бутафор, видать, зачастил…
Молчание.
Лева Зудин… Что я тут в темноте надумал. Поедешь ты со мной в Москву. Хватит тут прикидываться нищим философом, Левка. Такого класса фотографов, как ты, в России сейчас нет!
Зудин. Спасибо, Паша. Мне ведь денег не надо. Зачем они мне?
Раздорский. Работать начнешь — понадобятся. Я сказал — на первых порах помогу. Дам ссуду — откроешь рекламное агентство… Да ты на одной рекламе за год, знаешь, какие деньги сделаешь! А ты спишь на кушетке! Собираешь деньги на камеру! Ты до чего себя довел! Ты как себя поставил! Да ты у меня будешь зарабатывать в Москве столько, что Кушакова не только свои локти искусает, она всем бутафорам на свете яйца оторвет. Через год-другой вернешь мне деньги. Купим тебе в Москве квартиру. Но зная тебя как идиота, хочу предупредить, что если появится в этой квартире вслед за Кушаковой хоть один бутафор, я аннулирую наш контракт и отправлю тебя сюда, вслед за Софьей — к тетке, в глушь, в Саратов. Что ты улыбаешься?
Молчание.
Зудин. С Софьей Фамусовой я впервые встретился тоже под Курском, в косиновской тюрьме…
Молчание.
Раздорский. У тебя и с ней было, с Фамусовой?
Зудин. С Софьей очень трудно было…
Раздорский. А с теткой? Что с теткой было, маньяк?
Зудин. Женщина-соловей попросила меня ее отпустить, сказала, что у них ребенок один дома, и если можно отпустить пораньше, отпустить мужчину-соловья. Я сказал ему — пусть он идет домой. Меня там приняли за твоего секретаря. Принесли на борт две огромные рыбы. Эротический ансамбль беседует с охраной. Какой-то генерал просил сообщить, что он обо всем договорился. Я должен был обязательно передать — главком в курсе. Тебя ждет директор детдома с рисунками детей. Главный врач с просьбой — помочь туберкулезных отселить в другой корпус. Какая-то Лиза, директор музея, потребовала передать тебе, чтобы ты вспомнил вечер в Политехническом институте и все, что было потом. Зовут ее Лиза. Сказала, чтобы ты не волновался — она хочет тебя как спонсора: у музея провалилась крыша. Так… Что еще? Тебя хотят видеть очень много людей, но охрана никого не пускает… Все там на палубе, ждут тебя. Меня они спросили — что делать? Но я не знаю ответа на вопрос — что делать?
Раздорский. Зато ты знаешь, кто виноват!
Зудин. Прости меня… ты не обижайся… прости. (Отходит).
Раздорский (подошел к нему). За что мне тебя прощать, Левка?! Ты меня прости…
