Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
– Идите к черту, – сказал Иван.
– Спокойной ночи, – ответил Янош.
– Носа с этого сеновала не высовывайте.
– Здесь же нет белых.
– Здесь безвластие. А в России безвластие – самое страшное. Белые здесь в любую минуту могут появиться. И вот оденьте эту рубаху, все потеплее будет. А еды – на день-два хватит.
A ночь такая лунная… А старостиха такая вся – у-у-у! На софе лежит, ждет государева пилота, а Коля, страдалец за народ, такие крендели в храпе выводит, а собаки во дворе, посаженные на цепи, так от лая захлебываются, а Иван Ильич так старательно гвозди из старостиного забора выдирает и в кошель складывает – все гвозди из громадного забора повыдергивал к утру, как раз к тому времени, когда старостиха, истомленная любовным ожиданием, уснула, а Коля от пьяного сна пробудился и пошел за малой нуждой во двор, да шатало его, беднягу, он ручку-то свою откинул, чтобы за забор – надежду и опору – придержаться, а забор-то и полег весь, как шеренга под расстрелом.
Господи, господи, срам какой: стоит староста в одном исподнем, а кабаны в огороде его расхаживают, а куры зерно клюют, а вокруг – нищая и голодная деревня, тихая русская деревня, старики со старухами на завалинках сидят, воду пьют и корки сосут беззубыми ртами, а перетерев и пососав, делают тюрю, завязывают ее в марлю и грудным крохам в рот запихивают; а самолет Ивана Ильича улетает все выше и выше в небо – в направлении никому не известном, и нет на втором сиденье Яноша – пусто там, только кошель стоит с гвоздями.
В кабинете у генерала Дрыжанского разного народу собралось: и благообразные старухи, и жуликоватого вида типчики в тупорылых американских ботинках, и седые актеры, модулирующие голосом, и пролетарского вида купчики, и парочка интеллигентов с перхотью на плечах и с пегими шевелюрами – словом, паноптикум собрался, всех мастей агенты. Генерал оглядел свою гвардию, вздохнул горестно, сказал:
– Господа… С портретами двух беглецов: Ивана, сына Ильи Савостьянова, и Перцеля Яноша – господин полковник вас ознакомил. Так вот, господа… пусть вас это не удивит – мне надо, чтобы вы, елико возможно, скоро нашли беглецов, но упаси вас господь их задержать. Вы должны довести их до границы с Венгрией… Помогайте беглецам, берегите их… Если они попадут в безвыходное положение – найдите возможность спасти их. Ясно?
Полковник Дайниченко напыжился, посопел и выдавил грозно:
– Не совсем, господин генерал! Не совсем!
Генерал отпустил агентов и сказал:
– Анатолий Иванович, при этом сброде хотя бы учитесь сдержанности… Ничего еще не потеряно, в планы свои я вас посвящать не намерен, но если вы логик, то правильно оцените мое вам задание: пошлите верных людей на телеграфы и в почтовые пункты на границе – они дадут нам ключ к Перцелю. Через них мы сможем проводить его в Венгрию, понимаете?
– Нет, не понимаю! – ответил Анатолий Иванович. – Я понимаю только, что вы хотите выпустить злодея за пределы империи! Я этого не допущу!
– Полковник… полковник… Анатолий Иванович…
Но Дайниченко закусил удила и, щелкнув каблуками, сердито вышел из кабинета.
Генерал посмотрел вслед Дайниченко, хрустнул пальцами, походил взад-вперед по кабинету и вызвал своего адъютанта.
– Послушайте, Георгий… – сказал он, – я сделал одну ошибку, и помочь ее исправить можете только вы.
– Я рад, ваше превосходительство, помочь вам, чем могу…
– Сможете.
Генерал пригласил его жестом к карте и начал объяснять:
– Вот видите, это единственные перевалочные базы, через которые самолет с Перцелем может лететь в Венгрию. Заберите с собой человек пять-шесть из самых ловких, отправляйтесь туда сегодня же и найдите верных людей в телеграфе и на почте. Понимаете?
– Смутно, ваше превосходительство.
– Там наверняка из Будапешта будет корреспонденция для Перцеля. Они не могут не использовать самолет, который должен пролететь через районы, освобожденные уже от красного владычества, ведь Перцель – их контрразведка… И если по России их маршрут прокладывал Савостьянов чисто интуитивно, то разведчик Перцель наверняка будет действовать по инструкции своего руководства. Следовательно, вся корреспонденция, присланная из-за границы до востребования, должна быть просмотрена вами, а содержание сообщено мне совершенно срочно.
– А может быть, они уже перелетели эти места?
– Нет, – ответил Дрыжанский уверенно, – ни в коем случае. Дайниченко так изуродовал венгра, что, не отлежавшись три-четыре дня, он дальше лететь не сможет.
– А если…
– Что «если»? – перебил его генерал досадливо. – Вся разведка состоит из «если». Мы всегда играем «фифти-фифти», Георгий, мы всегда рискуем сломать голову… Обидно только, что сломать голову среди своих мы имеем куда как больше шансов, чем там, у врага…
Очередь выстроилась к Ивану на базаре: вместо двух гвоздей – десяток яиц, за двадцать гвоздей – курица, за тридцать – новенькую рясу, вместо сорока – кило свинины – бойко торгует Иван. Только вот положил перед ним на прилавок мужичок вместо еды маузер. Стоит и смотрит.
– Сколько? – спрашивает Иван.
– Сколько не жаль?
– Десять штук.
– Давай полста и бери «дуру» – она тебе нужна будет: там за базаром тебя уж бандиты ждут.
Вышел Иван с базара – и вправду: стоят четверо пареньков, цигарки сосут, финками ногти чистят.
– Поди сюда, паря, – сказал Ивану Ильичу мальчишечка лет пятнадцати. – Положи свое барахло мне к ногам, а сам жарь, пока мы добрые.
Иван, не обращая внимания, идет себе с мешочком по дороге. А бандиты поперек его пути выстроились – стоят молча, финочками ногти чистят.
Вздохнул Иван – что делать, опустил к ногам паренечка мешок да в тот же миг изловчился, за ноги бандита хвать, возле самых лодыжек, – и, как пращой, им пошел над головой вертеть: двух уложил на месте, а четвертый задал стрекоча, финку потерял.
Опустил Иван главаря в мягкую пыль, вытер со лба пот и спросил, подняв с земли свой мешок:
– Бандиты, вы бандиты – горе луковое, а не бандиты…
– Так мы ж своих не грабим, – ответил главарь, потирая голову, – мы ж только иногородних – оттого и голодные.
Дал Иван бандитам буханку хлеба и спросил:
– Доктор где тут живет?
– А вы, простите, по цвету каким будете? – спросил Ивана доктор. – Белый, красный или зеленый?
– У меня определенного цвета нет, – ответил Иван Ильич, – я в полосочку. А вы, позвольте полюбопытствовать?
– Если считать, что красный цвет – символ будущего, белый – поруганного прошлого, зеленый –
