Ночь Ватерлоо - Григорий Александрович Шепелев
СОНЯ. Да вы что, девчонки, рехнулись? Скажите мне, вы рехнулись?
ТАНЯ. (забегав по туалету) Да, я рехнулась! Вот я взяла и рехнулась! Знаете, как? Сказать вам? Я полюбила общественный туалет. Не шучу! Я хочу всю жизнь сидеть на этом столе, наблюдая, как Сонька трёт тряпкой пол, задрав прыщавую задницу, и ждать Ленку с бутылкой водки! Я не могла полюбить общественный туалет, потому что мечтала стать предводительницей пиратов. Но полюбила! За что? Вот чего не знаю, того не знаю. И не желаю знать. Может быть – за то, что здесь была Юлька. Вы ещё помните Юльку? На этом самом столе лежала она, под её ногами скрипели вот эти самые доски, в это окно глядели её глаза и именно в этих стенах звенела её гитара. Общественный туалет – мой дом! И моя душа! Я его люблю! Обожаю!
Встав на колени, ползает и целует пол.
ЛЕНА. Как удивительно, Сонька, что Танька съехала раньше, чем мы с тобой! Ведь она детдомовская.
ТАНЯ. (встав) Думаете, вы не съехали, Лена, Сонечка? На себя посмотрите! Вам ведь по двадцать три года, а выглядите на тридцать! Зубы крошатся, глаза – стекляшки! Вас в дурку примут без направления участкового психиатра! Я точно вам говорю: если мы отсюда не уберёмся как можно дальше – к примеру, на Золотые пески Майами, нам от психушки не отвертеться!
Соня пристально смотрит на свои ноги.
ЛЕНА. Сонька, ты не согласна?
СОНЯ. С чем я должна согласиться? Она тут вчера орала как потерпевшая, что её достала деревня! Зачем же переезжать в соседнюю? Нет уж – если переезжать, то в город! Психушка – город.
ТАНЯ. (закатывая глаза) Держите меня, я падаю!
ЛЕНА. Знаешь, а мне близка её логика.
ТАНЯ. Да? Ты тоже собралась замуж? Надеюсь, после Нового года?
ЛЕНА. Нет, я вспомнила, как во втором классе не захотела пойти с ребятами в зоопарк, решив вместо этого сходить в гости к одному дяде, который пообещал купить мне слона.
ТАНЯ. Купил?
ЛЕНА. Не купил. Когда мы с ним пили кофе, припёрлась его жена и сказала мне, что слоны конфетки едят. Я сразу ушла домой.
Раздаётся стук.
СОНЯ. (встав) Кто там?
КИРИЛЛ. Соня, доброе утро! Это Кирилл.
СОНЯ. Одну минуточку! (падает на колени) Ленка, пожалуйста! Ради Бога!
ЛЕНА. Но …
ТАНЯ. Отдай! Отдай, пусть подавится! Ей уже ни Майами, ни Кащенко не поможет …
Лена, вздохнув, скидывает туфельку. Торопливо её напялив и кое-как отряхнув измятую юбку, Соня с торчащими во все стороны волосами и неумытым лицом подиумной поступью идёт к двери. К этой секунде Лена, воспользовавшись большой быстротой своих длинных ног, уже добегает до самой дальней кабинки и запирается в ней. Таня никуда не спешит. Она наблюдает.
СОНЯ. (открыв Кириллу) Привет!
ТАНЯ. (внезапно решив уйти и делая это) Здрасьте!
КИРИЛЛ. Доброе утро! (входит с мольбертом и сумкой, смотрит на Соню) Хорошо выглядишь! Извини, что раньше примчался – просто всё небо тучами затянуло, и я боялся, что дождь польёт.
СОНЯ. (запирая дверь на засов) Отличный мольберт!
КИРИЛЛ. (повесив сумку на стул) Нет, средний. Отличный мне однокурсница отказалась дать, хоть я ей всю ночь рассказывал про твои глаза и складки у рта! (устанавливает мольберт, придвигает стул к его левой стойке)
СОНЯ. Так может, не надо было рассказывать?
КИРИЛЛ. Я решил, что лучше мне с ней это обсудить. Она хорошо обсасывает нюансы. (достав из сумки банан, даёт его Соне)
СОНЯ. Это нюанс? Или угощение?
КИРИЛЛ. До конца сеанса – нюанс, потом угощение. (выкладывает из сумки на стул палитру, краски, кисти и прочие принадлежности)
СОНЯ. А твоя однокурсница даст тебе завтра мольберт, если ты меня угостишь бананом?
КИРИЛЛ. Наверное. (смотрит по сторонам и вверх) Свет отличный! Ну что, приступим, мадемуазель?
СОНЯ. А холст загрунтован?
КИРИЛЛ. Не беспокойся – твои глаза не померкнут, пронзая вечность, а щёчки не пожелтеют от духоты Эрмитажа, Пушкинского музея и Лувра. Садись на стол! Банан держи крепко, но элегантно – примерно так, как родители в детстве тебя учили держать серебряный нож для рыбных филе.
Ещё разок осмотревшись, берёт палитру. Соня с бананом запрыгивает на стол. Болтает ногами.
КИРИЛЛ. (смешивая краски) Сонечка, а зачем ты надела эти ужасные туфли?
СОНЯ. Разве они ужасные?
КИРИЛЛ. Извини, я неточно выразился. Они, конечно, красивые, но пойми, что было бы странно писать портрет княжны Таракановой в заточении, обрядив её в кружевное платье и бриллианты! Такой портрет бы не произвёл впечатления.
СОНЯ. Надо снять?
КИРИЛЛ. Пока не снимай. Набросаю фон – поглядим.
СОНЯ. (облокотившись о стол) Ты фон будешь делать?
КИРИЛЛ. Сонечка, сиди смирно! Каждый твой жест рождает во мне идею, а я совсем не хочу изменять свой замысел.
Соня принимает прежнюю позу. Кирилл, взяв кисть, приступает к изображению. Раздаётся стук.
СОНЯ. Извините, туалет временно не работает по причине ремонта!
Лена хихикает. Соня кашляет.
КИРИЛЛ. Хочешь, я напишу на двери «РЕМОНТ»? А потом закрашу.
СОНЯ. Но это будет неправда! Кирилл, опомнись! Как можно кистью грешить?
КИРИЛЛ. Почему же кистью нельзя, а языком можно?
СОНЯ. Я грешу языком только под влиянием страсти, когда она сильнее меня.
КИРИЛЛ. И что же за страсть тебя обуяла, прости за грубое любопытство?
СОНЯ. Сама не знаю. Думаю, что восторг…
КИРИЛЛ. Восторг?
СОНЯ. Что-то вроде этого. Мне приятно быть твоей музой.
КИРИЛЛ. Ты, как я вижу, неравнодушна к искусству?
СОНЯ. (со вздохом) Есть у меня такой недостаток!
КИРИЛЛ. Почему – недостаток?
СОНЯ. Да потому, что я трачу все свои деньги на галереи, музеи, выставки! Это глупо, я понимаю, но – ничего не могу поделать с собой. Генетика!
КИРИЛЛ. Вот как?
СОНЯ. Мои родители …
Раздаётся стук.
СОНЯ. Прошу прощения, туалет временно не работает по причине ремонта! (громко вздыхает) Мои родители всю свою жизнь отдали искусству! Папа был хореографом в Большом театре, мама играла на контрабасе в Российском национальном оркестре. И они часто мне говорили: «Сонечка! Ты красива, а в наши дни телесная красота являет собой угрозу красоте внутренней, и поэтому ты должна всю жизнь отдавать все силы развитию нравственных и духовных основ своего характера…»
Раздаётся стук.
СОНЯ. В кусты иди срать, козёл! Вот тупая жопа!
Палитра соскальзывает с руки Кирилла. Он
