Играть в кавер. Антология моего рока - Иван Человеков
***
Что-то резкое, аритмичное произошло у темных вагонов. Создалось впечатление, что мелодичную песню прервал грубейший речитатив.
Псы с городских окраин
Есть такая порода.
С виду обычная стая,
Их больше от года к году. [13]
Толкотня "новых русских" пассажиров, у входов в вагоны, перешла в ссору и звериную ругань. Тени-собаки начали хаотично метушиться. У мрачного состава поезда, поднялся лай и вой.
У них смышленые морды
И как у нас, слабые нервы.
Но каждый из них такой гордый
И каждый хочет быть первым. [13]
Соревновательное карабканье перешло в бестолковое побоище. Какие-то серые тетки, без пола и возраста, побросав свои торбы и сумки, вцепились друг другу в космы.
Они собираются в стаи,
Еще не зная, что делать.
Может просто полают,
А может кого-то заденут. [13]
Мужики-кобеля, разнимая своих и чужих спутниц, тоже стали драться. Собачье рычание, шум, вой, мат заполнили звуковое пространство станции.
И ушки у них на макушке,
Ты шепчешь – они услышат.
Улица – не игрушки,
Здесь учащенно дышат.
А в этом месте
По-другому не прожить. [13]
Редкий путник, не желающий участвовать в потасовке, отошел от своры, став возле Слуги, на соседней платформе.
– М-да…, грустно наблюдать за деградирующим уходящим сообществом…, особенно, будучи одним из его составляющих…
И тот случайный прохожий,
Что вечером жмется к стенам
Днем им вряд ли поможет,
Разве что бритвой по венам. [13]
Неожиданно состав поезда медленно, без предупреждения станционного предсказателя тронулся. Остановка действительно оказалась не долгой. Путники, сквозь свору сцепившихся собак, быстрым шагом направились к своим вагонам. Некоторые “шавки”, поджав хвосты, разбежались в разные стороны, при виде приближающегося, перескакивающего рельсы парня. Тот попытался быстро обойти метающихся, рычащих псов.
И все у них в порядке
Есть кобеля, есть суки.
Первые ходят на блядки,
Вторые рожают в муках. [13]
Резкий удар из тьмы, кулаком в лицо, сбил с ног Слугу. Другой незадачливый пассажир, носком сапога, добил поднимающегося парня, в живот. Сверху, по макушке, сокрушился удар каким-то тяжелым предметом.
А в этом месте
По-другому не прожить. [13]
Слуга, отскочив в сторону, что бы подняться, наугад наотмашь размахивая кулаками, по наглым собачьим теням, допрыгнул до движущегося состава, вскочил на ходу, в уже не свой, а один из последующих вагонов. Сквозь, рассаживающихся по вагону, новых везунчиков-бродяг, переступая огромные сумки, через темный шатающийся подозрительный тамбур, отряхиваясь, направился к своему предшествующему вагону, по ходу поезда.
А те, что становятся старше
Незаметно уходят,
Им просто становится страшно,
Они устают от погони.
У стаи все тверже мышцы,
Сомнений все меньше и меньше,
Движенья становятся резче,
Поступки становятся жестче.
А в этом месте
По-другому не прожить. [13]
В свободном вагонном грязном туалете, Слуга умылся от кровяных последствий буйной остановки, рассматривая себя в зеркале. Снял, прикрывавшую голову, разорванную шапочку, которая смягчила последний удар по голове, отряхнулся. Под правым глазом назревал смачнейший синяк.
А по утрам им хочется плакать,
Да слезы здесь не в моде.
К черту душевную слякоть
Надо держать породу.
Надо угробить время,
Чтоб вечером снова быть в форме.
Взвоет псиное племя,
Значит снова все в норме. [13]
Подмятый он подошел к своему боковому пристанищу. Но его место в плацкарте было занято милейшим закутанным квартетным семейством, по-свойски рассевшимся на разложенном месте. Детки, съежившись, глазами-бусинками рассматривали утихающих пассажиров.
– Кто раньше встал – того и тапки. – Проводница деловито поглядывала из-за плеча.
– В моем случае наоборот.
– Иди, присядь возле кого-нибудь. Я, сейчас, что-нибудь придумаю. Придется опять спать сидя.
А в этом месте
По-другому не прожить. [13]
Даже не забрав свои вещи, пройдя немного по ходу движения, Слуга скромно с краю присел на нижнее место, возле одного из холмиков свернувшихся одеял. Там кто-то небольшой и тихий. Ни храпа, ни вздоха, ни запаха. Слуга сел, ровно оперся о перегородку плацкарта, пытаясь успокоиться, замедляя амплитуду дыхания, закрыл глаза.
Кто-то небольшой и тихий, во сне, постепенно уютно выпрямляясь под одеялом, по-женски засунул во сне носки ног, под сидящего рядом спутника. Приятные флюиды, невидимой волной, заполнили душевный вакуум.
Рядом был неизвестный близкий человек. Слуга заботливо укрыл пригревшиеся ноги замерзшего создания и мирно заснул.
***
– Остановка!
От крика проводницы, резкого торможения поезда, люди начали просыпаться. Слуга, потягиваясь, оглянулся на новобранное пассажирское общество. Лучи солнца, медленно пересекающего границу горизонта, насквозь просветили вагон.
Аккуратно протирая рукой сонные глаза, один из которых отличался пурпурной, спектральной отметиной, придерживаясь за перегородки и спальные полки плацкарта, парень побрел, в залитый солнцем, потертый тамбур. Невозможно налюбоваться осенним крымским степным пейзажем под еще низким гигантским Светилом. Даже, одинокое облезшее станционное строение, гармонично вписывалось в выцветшую обмерзшую блестящую прерию. Чистое небо, сквозь вспышки отблесков солнца, голубизной отражалось в кусках разбитых стекол, контрастных окон степного вокзала.
Время остановилось.
***
– Скоро море.
Приятная девушка неслышно, незаметно зашла в светлый тамбур вагона. Став за спиною Слуги, она сквозь его засвеченный контур, тоже любовалась скупыми выгоревшими степными красками, прореженными лоскутами, плавящихся ледяных корок краев луж.
Человек, мельком взглянув на нее, надолго запомнит этот образ, освещенный яркими глубокими глазами, пронизанными утренними, почти горизонтальными лучами, ясной, светлой, легкой улыбкой, отражающей неугомонную звонкую солнечность.
Поезд тронулся.
Ева направилась обратно, в вагон.
***
Слуга еще немного, в непонятной воодушевляющей прострации, посмотрел вдаль, закрыв дверь вагона, пошел в салон плацкарта, присев на свое ночное место.
Солнца свет и сердца звук,
Робкий взгляд и сила рук,
Звездный час моей мечты,
В небесах. [14]
Незнакомка сидела рядом за пустым чистым столом, бесцельно глядя в крымскую выгоревшую даль. Оказывается это она – неизвестный близкий и тихий человечек, который притаился под живым сопящим холмиком одеял.
Долгий век моей звезды,
Сонный блеск земной росы,
Громкий смех и райский мед
В небесах.
На заре голоса зовут меня. [14]
Непонятное предчувствие, внутренним ознобом, прошлось внутри, замершей у окна Евы. Оказывается это он – тот нежный, заботливый и неизвестный друг, который укрывал ее ноги, делился с нею своим теплом.
Ровный бег моей судьбы,
Ночь, печаль и блеск души,
Лунный свет и майский дождь
В небесах.
На заре голоса зовут меня. [14]
