Сергей Носов - Выпуск 3. Новая петербургская драматургия
ПОЭТ. Почему?
АНЕТТА. Потому что вам самому не уняться. Хоть бы день потерпели, не говорю уж два. А, если бы вы не попили неделю, ваш желудок ожил бы и стал работать. Вы хотите сделать из него гнилую тыкву и почти уже у цели. Вспомните, когда вы самолично облегчались? Это счастье кануло в лету. Вас мне не жаль ни чуточки, душа болит за него, не шутя. Желудок безответен, как невинное дитя. Кто защитит его от вас? Конечно, я.
Пауза.
ПОЭТ. И в этом месте, по твоим расчетам, должен быть шквал аплодисментов? Но, как видишь, публика молчит. Ни одного хлопка, два, три смешка — убогая награда за такое напряженье. Запомни, милая, святое правило движенья: если не уверен, не обгоняй.
АНЕТТА. А кого я обогнала?
ПОЭТ. В том-то и дело, что никого. Хотела, да не вышло.
АНЕТТА. Месье…
ПОЭТ. Да… Да…
АНЕТТА. Вы спите?
ПОЭТ. Нет.
АНЕТТА. Тогда послушайте, что мне сказала соседка…
ПОЭТ. Ни слова о соседях. Все наши соседи — круглые идиоты, я знать их не хочу.
АНЕТТА. Какая публика? Какое напряженье? Вы, сударь, бредите. А о движенье я вообще молчу. Извольте слушать то, что я считаю нужным.
ПОЭТ. Прочь! Вон отсюда, глупая девка! Подделка! Иначе я в клочья все разорву!
АНЕТТА. Я подделка?
ПОЭТ. Да! Ты не служанка, а черт знает что! На кой леший я тебя держу — не понимаю.
АНЕТТА. Я, сударь, давно от вас уйти мечтаю. Но вы мне сами не даете.
ПОЭТ. Не даю?
АНЕТТА. Да, вы уцепились за меня, извиняюсь, как вошь за кожух, и сосете меня, как муху паук. Сосете, сосете, пока не высосете всю до дна, и я тогда повисну в вашей паутине… без всякой помощи… одна… (Плачет.)
ПОЭТ. Не ной.
АНЕТТА. Это не в моих обычаях — ныть. А если что и выходит из меня НЕ МОЕ, так это не моя вина. Слишком уж долго я с вами прожила.
Пауза. Анетта выходит. На просцениуме стоит бочонок с вином, откуда она будет набирать его на протяжении всей пьесы в кувшин.
ПОЭТ.
Женщина опасна тем, что не имеет конца.И если в ней, как в песне, не найти припева,Она сведет с ума любого молодца.
АНЕТТА (набирая вино).
В прошлый Вторник убежал сумасшедший из больницы.Он приказами смущал уже не раз покой столицы,А тут к судье вдруг в камеру проник,Надел его симару и парик и важно начал:«Дамы и девицы! Я должен вас предостеречь…»Ну, и пошел молоть он небылицы…Давайте ж слушать… Вот так речь!
ПОЭТ.
Вдохновением сильна, насмешит вас речь прямая.Я законник, но она — не закон сатира злая:«Судить — рядить я улучил момент,И на смех всем — теперь я президент,Готов я всех под суд упечь!..»Ну и пошел молоть, не умолкая…Давайте ж слушать… Вот так речь!
Входит Анетта, наливает Поэту вино.
АНЕТТА. Вы, месье, как наш кобель, когда его спустишь с цепи, хотите сразу все обоссать, не ведая своих пределов. А человеку от Бога положен предел. Он что-то может, а чего-то не может. Что-то одно ему дано, но при этом другое отнимается. Таков закон вещей. Ну, а у вас что получается?
ПОЭТ (пьет). А что мне не дано?
АНЕТТА. Вам не дана такая пропасть, что я даже не в состоянье перечесть. Хоть вы и выдающаяся личность, как утверждает кое-кто, но в отношении всего другого, кроме стихов, — вы круглый сирота, можно сказать: лишенец. А если за стихи вам не платят почти что ни гроша, тогда вы перед миром всем ПРОПАЩАЯ ДУША и ИЖДИВЕНЕЦ.
ПОЭТ. А мне плевать на мир!
АНЕТТА. Вот именно поэтому, месье, Бог и наказывает вас — лишает разума. Мир открыт для вас, как верная жена, а вы за это на него плюете. А если он к вам повернется, извиняюсь, задом? Что вы запоете?
ПОЭТ. Можешь налить себе.
АНЕТТА. Если захочу, налью. (Наливает.)
ПОЭТ. Продолжай.
АНЕТТА. Продолжу, когда захочу. Пейте и молчите. Терпение имейте.
Пьют молча.
АНЕТТА. Вы ощипали этот МИР, как утку. Уж я не знаю, на каком месте осталась у него парочка-другая перьев. Что ж, продолжайте, но не презирайте его за то, что он ощипан вами. Не презирайте, иначе он вам ответит позором, и вы умрете под забором.
ПОЭТ. В твоей болтовне, как в навозной куче, можно отыскать жемчужное зерно. Но я не петух…
АНЕТТА. Вот это уж, сударь, точно. Что не дано, то не дано.
ПОЭТ. И никогда я не хотел быть петухом. Ни разу, ни минуты…
АНЕТТА (насмешливо). Ну да, конечно… Не хотели… Как говорил ОН: «Зелен виноград»…
ПОЭТ. Кто ОН?
АНЕТТА. Черт его знает… Я имени не помню. Столько я слыхала всего за это время, что перепутала уже, кто что сказал.
ПОЭТ. За какое время?
АНЕТТА. Эй, сударь! Не морочьте голову! И не высасывайте из меня мозги!
ПОЭТ. Я сосу из тебя мозги? Каким же образом?
АНЕТТА. Своими лишними вопросами и переспросами. Мозги, я чувствую, так и текут из моей головы прямо в вашу. Прием известный: заставить человека рассказывать о том, что вам совсем неинтересно.
ПОЭТ. Я тебя заставляю?
АНЕТТА. А то нет? Давайте-ка я расскажу, к чему вы меня принуждали и чего я лишилась за тот период, пока состою при вас, считай, совсем без зарплаты.
Пауза.
ПОЭТ (крайне удивленно). Ты хочешь сказать, что ничего не получаешь от меня за свою службу?
АНЕТТА. Да, именно это, сударь, я и хочу сказать. Не знаю, право, за какие грехи судьба меня так наказала…
ПОЭТ. А ты у нее спроси.
АНЕТТА. К ней не больно пристанешь с вопросом. Она не я. Так вот, упекла меня судьба быть вашей рабой бесплатно. За это время я многого лишилась. Но больше всего мне жаль мои мозги. Уж что пропало, то навсегда пропало. А помнится, обо мне говорили соседи, когда я была еще от вершка два горшка… «Эта девчонка с головой». Вот, сударь, что вы сделали со мной…
Поэт хохочет.
Ну, и что смешного?
ПОЭТ. А со мной? Что сделала судьба со мной?
АНЕТТА. С вами она тоже круто обошлась, не спорю. Вместо свежих, да жирных курочек, с которыми вы мечтали коротать свои ночки, вы проводите их со мной — безголовой, высохшей квочкой. Скажете, нет?
ПОЭТ. Конечно, нет. Ты совсем не высохла, Анетта. Ты даже пополнела за время это. Ты пришла ко мне совсем доской.
АНЕТТА. Я высохла внутри. Вы выпили меня до дна.
ПОЭТ. Не скули, Лизетта. Лучше выпей еще вина.
АНЕТТА (пьет). Я Анетта.
ПОЭТ. Пора привыкнуть: ночью ты ЛИЗЕТТА. (Пауза.) А что, собака сдохла?
АНЕТТА. Почему это сдохла, типун вам на язык?
ПОЭТ. Давно ее не слышу. А раньше лезла в любой разговор. Только подумаешь слово сказать, она уже лает. И выла и скулила, только мы сядем с тобой…
АНЕТТА. Да потому что она вина уже не выносила. Вы ее споили, сударь мой. Где это видано, — заставлять пить СОБАКУ!
ПОЭТ. Никто ее не заставлял… (Задумчиво.) Она сама пила… Я никогда и никого и ни к чему не принуждал…
АНЕТТА. Ну, да… А кто сейчас кричал: ВИНА!!! ВИНА!!! ВИНА!!?
ПОЭТ (лирически). Я требовал вина себе, а другим всегда предлагал… Кому же ты отдала собаку?
АНЕТТА. За кого вы меня принимаете? Как можно отдать любимую собаку, — и почти что члена дома?..
ПОЭТ. Члена семьи.
АНЕТТА. Семьи у нас общей нет. Вы бобыль, сударь, а я девица. У нас с вами общего была только собака. Я помню, как нам его подбросили щенком на рождество, как только мы приехали сюда. Знали, видно, что мы не бросим, нашли дураков. Как он замерз и тихо так скулил, как брошенное дитя! А он дитя и был… Какая разница! Щенок или цыпленок? Младенец есть младенец. Тут еще невинность, тут говорит сама природа.
ПОЭТ. А когда невинности нет, природа что, молчит?
АНЕТТА. Это уже испорченная природа.
ПОЭТ. Дура ты, АНЕТТА. А кто же рождает вас, невинных?
АНЕТТА. Рожают виноватые. Таков закон вещей. Невинность идет за виной, а тащит вину с собой… Но я не такая, сударь. Уж не знаю, в кого я уродилась… У нас в доме каждый год топили щенков и котят. А я ни убить, ни отдать собаку не могу. Хоть режьте меня саму.
