Анатолий Софронов - Человек в отставке
Крымов (изумлен). Но когда?
Елена Николаевна (улыбаясь). Вот именно — когда? Когда тебя не бывает.
Крымов. А кто он?
Елена Николаевна. Сын какого-то полковника в отставке...
Крымов. Военные всегда имеют у вашего брата преимущества.
Елена Николаевна. Когда мы поженились, ты был достаточно штатским. По-моему, инструктор сельского райкома партии не относится к военному племени?
Крымов. Я, вероятно, счастливое исключение. У тебя сегодня занятия в школе есть?
Елена Николаевна. Да.
Крымов (смотря на часы, с сожалением). Тебе скоро уходить...
Елена Николаевна. Я могу не пойти.
Крымов. А как же твоя история?
Елена Николаевна. История обождет.
Крымов. История — существо нетерпеливое и обычно ждать не хочет.
Елена Николаевна. Я позвоню... Скажу, что ты болен.
Крымов. Заманчиво, но не стоит...
Звонок.
(Поднимаясь.) Коноплев!
Повторный звонок. Елена Николаевна уходит.
Воробьев (входя, за дверь Коноплеву). Подождите, пожалуйста... я сейчас. Можно?
Елена Николаевна (в дверях). Можно, но не очень утомляйте. (Уходит.)
Крымов. А где же он?
Воробьев. Привез, Дмитрий Сергеевич. (Подавая папку.) А это почта.
Крымов (беря папку, нетерпеливо). Где же Коноплев?
Воробьев. Здесь. Сейчас позову.
Крымов. Я сам!
Воробьев. Не надо, Дмитрий Сергеевич. (Уходит.)
Крымов (входящему Коноплеву). Не здороваюсь — болен...
Коноплев. Я не знал о вашей болезни, товарищ Крымов.
Крымов. Да немного... Где же ваш цемент?
Коноплев (спохватившись). А-а, вот он. (Подает небольшой кулек.)
Крымов (рассматривая цемент). Потемней цветом...
Коноплев. Немного... Но это не имеет значения...
Крымов. Это правда... не имеет. Присаживайтесь... Валентин...
Коноплев (садясь). Петрович. Спасибо.
Крымов. Ну, рассказывайте.
Коноплев (несколько растерянно). А что, собственно, рассказывать?
Крымов. Ну, как вы это все...
Коноплев (указывая на цемент). Ах это...
Крымов. А что же еще?
Коноплев. Нет, мне ясно... В общем, очень просто. Шлак после доменного процесса выбрасывается на свалку. Сотни тысяч тонн.
Крымов. Вот действительно никогда не задумывались.
Коноплев. Мы на комбинате решили использовать его рационально.
Крымов. Очень хорошо решили. Что прибавляется к шлаку?
Коноплев. Немного извести и гипса...
Крымов. И все?
Коноплев. Нет, все это размалываем... Шаровые мельницы такие у нас... (Неуверенно показывает руками.)
Крымов (улыбнувшись). В технике я понимаю... Испытывали цемент?
Коноплев. Конечно. Двести блоков сделали с арматурой.
Крымов. Сколько можете в год дать такого цемента?
Коноплев. Мы считали — от одной домны до сорока тысяч тонн.
Крымов (поднявшись). Очень хорошо. К нам едет молодежь... Семьи заводят... а жить негде. Представляете, как им важен ваш цемент. Он как бы эти новые семьи скрепляет.
Коноплев. Для семьи, пожалуй, одного цемента маловато.
Крымов (посмотрев внимательно на Коноплева). Согласен. О любви не говорю: с милым рай и в шалаше, — но хорошо, когда над головой крепкая крыша, а около дома садик.
Коноплев. Да, конечно.
Крымов. Вот вы согласны, а многие этого не понимают! Был я недавно в одном селе. Дома великолепные, а ни одной тростиночки вокруг. Спрашиваю: «Почему деревьев нет?» — «Не растет», — отвечает председатель колхоза. «Почему?» — «Почва не восхожалая», — отвечает бодро и смотрит на меня, не моргнув глазом. Работать мы научились, работаем со вкусом, а вот жить...
Коноплев. Хотелось бы, чтобы и жилось легче...
Крымов. А вам тяжело живется?
Коноплев. Я не знаю, известно ли вам... известно ли, что в сорок восьмом году я был осужден?
Крымов. Известно. В чем вас обвиняли?
Коноплев. Обвиняли? Да вот, обвиняли...
Крымов. Если вам неприятно вспоминать...
Коноплев. Приятного мало... Тем более — чувствую, сам виноват... Сознание — противная штука. А в общем, стандартный случай. Пускалась домна. Электросварщики небрежно работали. Я недосмотрел, поверил... Во время пуска лопнул шов... Одним словом, авария... Для домны и для меня... Мне предъявили соответствующее обвинение. Разные там неприятно звучащие для человеческого уха статьи... Что ж, выпытывать из меня ничего не пришлось. Сознался: недосмотр, халатность... Тем не менее — десять лет.
Крымов. Многовато.
Коноплев. Я тоже так считал... Хотя вначале не обратил внимания на цифру «десять». Очень было угнетено сознание... Постепенно стал понимать, что эта цифра означает десять лет моей жизни. Я, конечно, и там работал. Не совсем по специальности, но, во всяком случае, приближенно... Одно мучило — жена осталась здесь...
Крымов. Но теперь вернулись...
Коноплев. Вернулся... Освобожден досрочно. Судимость снята. Счастлив, что вернулся к любимому делу.
Крымов. Вас не обижают?
Коноплев. Что вы! Какие обиды? Все хорошо. Портрет в газете напечатали... Может, по незнанию...
Крымов. Не думаю... Газетчики — народ осведомленный. Вы полезное дело предложили.
Коноплев. Да вот, говорят. (Вздохнул, печально улыбнувшись.) Вот только живу теперь один... Цемента не хватило.
Крымов. У вас нехорошо с семьей?
Коноплев. Нехорошо. Меня оставила жена. Шесть лет назад. Это, пожалуй, самое тяжелое в моей истории. У нас откровенный разговор, могу вам признаться: я очень любил свою жену...
Крымов. Вы ее видели?
Коноплев. Нет.
Крымов. А где она сейчас?
Коноплев. Здесь, в этом городе.
Крымов. Замужем?
Коноплев (с трудом). На днях встретил ее брата и узнал, что ее пленил некий Герой Советского Союза Подрезов. Но оставим это... Я могу и хочу работать... И работаю. У меня на комбинате все в порядке. Но все-таки настает время, остаешься один. Думы, думы... И черт знает что! Извините...Пойду.
Крымов. Мы еще увидимся. (Крепко пожимает руку Коноплеву.)
Коноплев уходит.
Елена Николаевна (входя). Что тут произошло? Он вышел как слепой.
Крымов. Нелегкое дело. Жена от него ушла. (Развязав шнурки, протягивает жене папку.)
Елена Николаевна. Дима, тебе же нельзя.
Крымов. Ты читай, а я буду отдыхать.
Елена Николаевна. Письмо от женщин. «Уважаемый товарищ секретарь Крымов, пишут вам женщины целинного совхоза «Семиозерный».
Крымов. Там директор Кривоконь.
Елена Николаевна. Он тут, кажется, основной герой. (Читает.) «У нас директором товарищ Кривоконь Алексей Григорьевич. Должны сказать, он хороший директор и хозяинует так себе, ничего... У него есть жена Глафира, еще молодая и довольно сдобная...».
Крымов. Правильно, сдобная... Борщ хорошо готовит.
Елена Николаевна (продолжая читать). «У него нет правой руки, и детей они не имеют... Пользуясь отсутствием руки, товарищ Кривоконь Алексей Григорьевич не пускает свою жену Глафиру работать в поле, — наверное, боится, что она свою пышность потеряет. А мы, у которых дети дошкольного возраста, не боимся ходить в поле, несмотря на халатность товарища Кривоконя Алексея Григорьевича, который второй год обещает открыть детский сад, но, видно, за пышностью своей жены Глафиры забывает наши болячки. Просим вас, товарищ секретарь Крымов, разъяснить товарищу Кривоконю Алексею Григорьевичу его гнилую позицию и вздернуть его за это. К сему Анна Товарнова, Пелагея Никитина, Дарья Хижняк».
Крымов (беря письмо). Слог высокий, но по существу. Придется разъяснить товарищу Кривоконю Алексею Григорьевичу его гнилую позицию. Читай дальше, Леля.
Елена Николаевна (вскрывая письмо, читает, про себя). Здесь что-то серьезное.
Крымов. Опять женщины?..
Елена Николаевна. Мужчина, Герой Советского Союза Подрезов.
Крымов (приподнявшись). Подрезов?
