Сэмюэль Беккет - Конец игры
Клов. Похоронили! И кто же, по-твоему, должен был ее хоронить?
Хамм. Ты.
Клов. Я! У меня что, других дел нет, кроме как людей хоронить?
Хамм. Но меня-то ты похоронишь?
Клов. Ну уж нет, не стану я тебя хоронить!
Молчание.
Хамм. Когда-то она была хороша собой, прямо как цветок. И ни одному мужчине отказать не могла.
Клов. Мы тоже были хороши собой — когда-то. Редко кто не был хорош собой — когда-то.
Молчание.
Хамм. Пойди принеси мне трость.
Клов идет к двери, останавливается.
Клов. Сделай то, сделай се, — и я все делаю. Никогда не отказываюсь. А почему?
Хамм. Ты не можешь.
Клов. Скоро я не стану ничего делать.
Хамм. Ты просто больше не сможешь.
Клов выходит.
Ах люди, люди, все им нужно объяснять.
Входит Клов с тростью в руках.
Клов. Вот твоя трость. Можешь подавиться.
Дает трость Хамму. Тот пытается, переставляя трость вправо и влево и орудуя ею как шестом, сдвинуть с места кресло.
Хамм. Я сдвинулся вперед?
Клов. Нет.
Хамм бросает трость на землю.
Хамм. Пойди принеси машинное масло.
Клов. Зачем?
Хамм. Смазать колеса.
Клов. Я уже смазал их вчера.
Хамм. Вчера! Что это значит? Вчера!
Клов (в ярости). Это значит до того чертова момента, когда начался этот проклятый день. Я употребляю те слова, которым ты сам меня научил. Если они больше ничего для тебя не значат, научи меня другим. Или позволь мне молчать.
Молчание.
Хамм. Я когда-то знавал одного сумасшедшего, который думал, что конец света уже пришел. Он занимался живописью. Я был очень к нему привязан. Приходил навещать его в лечебнице. Я брал его за руку и тащил к окну. Ты только посмотри! Вот там! Пшеница всходит! А там! Посмотри! Паруса рыбацких лодок! Вся эта красота! (Пауза.) А он выдергивал свою руку и возвращался к себе в угол. Ужасно. Сам он видел всюду только пепел. (Пауза.) Он думал, что спасся один. (Пауза.) Что о нем позабыли. (Пауза.) И похоже, что случай этот… не столь уж… не столь уж… редок.
Клов. Сумасшедший? Когда это было?
Хамм. О, давно, давно. Тебя еще и на свете не было.
Клов. Прекрасное время!
Молчание. Хамм снимает свой колпак.
Хамм. Я был очень к нему привязан. (Пауза. Надевает колпак. Пауза.) Он занимался живописью.
Клов. Столько на свете ужасных вещей.
Хамм. Да нет, теперь не так уж и много. (Пауза.) Клов.
Клов. Да.
Хамм. Ты не думаешь, что это уже достаточно долго тянется?
Клов. Да! (Пауза.) Что именно?
Хамм. Все… это.
Клов. Мне всегда так казалось. (Пауза.) А тебе?
Хамм (мрачно). Значит, это такой же день, как и все другие.
Клов. Пока он длится. (Пауза.) Всю жизнь одни и те же глупости.
Молчание.
Хамм. Я не могу тебя бросить.
Клов. Знаю. И ты не можешь за мной последовать.
Молчание.
Хамм. А если ты уйдешь, как я об этом узнаю?
Клов (бодро). Ну, ты мне свистнешь, и если я не прибегу, — значит, я ушел.
Молчание.
Хамм. Ты не зайдешь ко мне попрощаться?
Клов. О, не думаю.
Молчание.
Хамм. Но ты ведь можешь просто умереть и лежать мертвым на кухне.
Клов. Для тебя это сведется к тому же самому.
Хамм. Да, но как же я узнаю, что ты просто умер и лежишь мертвый на кухне?
Клов. Ну… в конце концов я начну вонять.
Хамм. Ты всегда воняешь. Весь дом воняет трупом.
Клов. Вся вселенная.
Хамм (в ярости). Наплевать мне на вселенную! (Пауза.) Придумай что-нибудь.
Клов. Что?
Хамм. Фокус, придумай какой-нибудь фокус. (Пауза. В ярости.) Придумай что-нибудь замечательное!
Клов. Ладно. (Начинает ходить взад и вперед; глаза опущены, руки заведены за спину. Останавливается.) Ноги у меня болят просто невероятно. Скоро я не смогу больше думать.
Хамм. Ты не сможешь уйти от меня.
Клов снова начинает ходить.
Что ты делаешь?
Клов. Соображаю. (Ходит.) А!
Останавливается.
Хамм. Что за ум! (Пауза.) Ну?
Клов. Подожди. (Пытается сосредоточиться. Без особой убежденности.) Да… (Пауза. С большей убежденностью.) Да. (Поднимает голову.) Вот, нашел. Я заведу будильник.
Молчание.
Хамм. Возможно, сегодня — не самый удачный день для меня, но…
Клов. Ты мне свистишь. Я не прихожу. Будильник звонит. Значит, я далеко. Будильник не звонит. Значит, я умер.
Молчание.
Хамм. А он идет? (Пауза. Нетерпеливо.) Этот будильник, он ходит?
Клов. А почему бы ему не ходить?
Хамм. Потому что он ходил слишком долго.
Клов. Но он почти не ходил.
Хамм (в ярости). Значит, потому что он ходил слишком мало!
Клов. Пойду посмотрю. (Выходит.)
Хамм достает носовой платок, не разворачивая его, вытирает лицо и снова кладет платок в карман.
За кулисами раздается отрывистый звонок. Входит Клов, в руках у него будильник. Он подходит к Хамму, подносит будильник к самому его уху и нажимает на кнопку звонка. Оба слушают звон будильника, пока тот не прекращается сам. Пауза.
Вполне сгодится на Судный день вместо трубы. Ты слышал?
Хамм. В общем, да.
Клов. Конец просто потрясающий.
Хамм. Мне больше понравилась середина. (Пауза.) Не пора ли мне принять успокоительное?
Клов. Нет. (Идет к двери, оборачивается.) Я ухожу.
Хамм. Значит, пора мне рассказывать историю. Ты хочешь дослушать мою историю?
Клов. Нет.
Хамм. Спроси у моего отца, хочет ли он послушать.
Клов подходит к мусорным ящикам, поднимает крышку того ящика, где сидит Нагг, наклоняется, заглядывает внутрь. Пауза. Клов выпрямляется.
Клов. Он спит.
Хамм. Разбуди его.
Клов наклоняется, нажимает на кнопку будильника, будильник звонит и будит Нагга.
Говорит неразборчиво. Клов выпрямляется.
Клов. Он не хочет слушать твою историю.
Хамм. Я дам ему конфету.
Клов наклоняется. Говорит неразборчиво. Клов выпрямляется.
Клов. Он хочет карамельку.
Клов наклоняется. Говорит неразборчиво. Клов выпрямляется.
Клов. Годится. (Идет к двери.) Мы видим руки Нагга, которыми, тот цепляется за край ящика. Потом появляется голова.
Клов открывает дверь, оборачивается.
Ты веришь в будущую жизнь?
Хамм. Моя всегда такой и была.
Клов выходит, громко хлопая дверью.
Вот так-то! Как я его! Прямой удар в челюсть.
Нагг. Я слушаю.
Хамм. Мерзавец! Зачем ты меня породил?
Нагг. Откуда мне было знать.
Хамм. Что? Что ты должен был знать?
Нагг. Что получишься ты. (Пауза.) Ты мне дашь карамельку?
Хамм. После того, как ты послушаешь.
Нагг. Клянешься?
Хамм. Да.
Нагг. Чем клянешься?
Хамм. Клянусь честью.
Молчание. Оба смеются.
Нагг. А может, две?
Хамм. Одну.
Нагг. Одну для меня и одну…
Хамм. Одну! Замолчи! (Пауза.) На чем я остановился? (Пауза. Мрачно.) Все кончено, с нами покончено. (Пауза.) Это кончится. (Пауза.) Потом не будет и голоса. (Пауза.) Как будто капля воды капает и капает у меня в голове, с того самого времени, когда там еще был родничок. (Приступ веселости у Нагга, но он с ним справляется.) И капает всегда в одну и ту же точку. (Пауза.) Может, это маленькая жилка. (Пауза.) Маленькая вена. (Пауза. Более оживленно.) Ну ладно, пришло время истории; на чем я там остановился? (Пауза. Специальным, поставленным голосом рассказчика.) Этот человек медленно подползал ко мне на животе. Потрясающе бледный и худой, казалось, что он вот-вот… (Пауза. Обычным голосом.) Нет, это я уже рассказывал. (Пауза. Голосом рассказчика.) Было слышно лишь долгое молчание. (Обычным голосом.) Это я неплохо сказал. (Голосом рассказчика.) Я спокойно набил трубку, — настоящую, наборную, — набил ее… предположим, капитанским табаком, пару раз затянулся. Ах! (Пауза.) Ладно, что вам еще угодно? (Пауза.) Насколько я помню, день был поразительно холодный, термометр показывал нуль. Но поскольку приближалось Рождество, в этом не было ничего… исключительного. Погода по сезону, иногда такое случается. (Пауза.) Ну что ж, говорю я, что за ненастный ветер занес тебя сюда? Он поднял ко мне свое лицо, почерневшее от грязи и пролитых слез. (Пауза. Обычным голосом.) Пойдет, это неплохой пассаж. (Голосом рассказчика.) Нет, не смотрите на меня, не смотрите на меня! Он опустил глаза, бормоча что-то, по-видимому извинения. (Пауза.) Я слишком занят, говорю я, знаете ли, готовимся к празднику. (Пауза. С нажимом.) Но какова же цель этого вторжения? (Пауза.) Насколько я припоминаю, солнце в тот день было замечательное, гелиометр показывал пятьдесят; впрочем, оно уже садилось, садилось там… у этих мертвецов. (Обычным голосом.) Это я неплохо сказал. (Голосом рассказчика.) Ну что ж, ну что ж, говорю я, подайте ваше прошение, у меня еще столько забот впереди. (Обычным голосом.) Вот так надо выражать свои мысли на настоящем французском языке. Ну ладно… (Голосом рассказчика.) И в этот момент он решился. Мой ребенок, говорит он. Ай-яй-яй, ребенок, как это дос-с-садно. Мой мальчик, говорит он, как будто пол тут что-то значит. А откуда он сам, спрашиваю я? Он назвал мне эту дыру. Добрых полдня добираться, если верхом. И не рассказывайте мне сказки, говорю я, все равно не поверю, что там еще кто-то остался. Тем не менее! Нет, говорит он, никого не осталось, кроме него самого и ребенка, — если, конечно, предположить, что тот вообще существовал. Ну ладно. Я уже справлялся о положении дел в Кове, по ту сторону залива. Ни одной живой души, ни одной кошки не осталось. Ну ладно. И вы пытаетесь убедить меня в том, говорю я, что вы оставили там своего ребенка, совсем одного, да к тому же еще и живого? Ничего себе! (Пауза.) Насколько я помню, ветер был страшный, анемометр показывал сто. Ветер вырывал с корнем мертвые сосны и уносил их… прочь. (Обычным голосом.) Это вышло слабовато. (Голосом рассказчика.) Ну давайте же, давайте же, говорю я, чего вы от меня хотите, в конце-то концов, мне уже пора зажигать свечи. (Пауза.) Короче, наконец я понимаю, что он просит у меня хлеба для своего ребенка. Хлеба! Нищий лоботряс, конечно, как всегда и бывает. Хлеба, говорю я? Но у меня нет хлеба, он вреден для пищеварения. Ладно. Тогда, может, зерна, говорит он? (Пауза. Обычным голосом.) Этот пассаж годится. (Голосом рассказчика.) По правде говоря, зерно у меня было, лежало себе в амбарах. Ну подумайте, подумайте сами, говорю я. Я дам вам зерна, килограмм или полтора, вы отнесете зерно ребенку и сварите ему, — если он еще жив, конечно, — отличную кашку.
