Избранное - Иван Буковчан
От лавки в глубь деревни походным маршем направляется группа эсэсовцев.
Во главе ее — гардист Амброз; зеленый велосипед, как всегда, при нем.
— Hier…[7] — указывает он на один из домов на противоположной стороне улицы.
Тотчас же двое солдат бегут к дому.
Амброз указывает на следующий дом.
— Hier.
Убегают следующие двое солдат.
И так они проходят через всю деревню.
— Hier… И здесь, опять hier.
Амброз произносит это спокойно, без ненависти, даже несколько торжественно: он наслаждается минутами своей власти.
— И еще, и тут hier! — указывает он на дом Сиронёвых.
Солдат, шагающий рядом с гардистом, в широкой ухмылке раскрывает рот, полный золотых зубов.
— Вы можете гаварить… я панимать харашо, — сказал он вдруг на ломаном чешском языке, как обычно говорят судетские немцы.
Амброз тотчас разговорился:
— Вся эта деревня — сущая партизанская банда, а меня… меня они ненавидят! Рады бы утопить меня в ложке воды! — Он с горечью показал на велосипед. — Вот, взгляните, это они делают каждый день!
Обе шины, разумеется, спущены.
17 КАРТИНА
В лавке
Староста и двое пожилых крестьян терпеливо, невозмутимо слушают командира немецкой части, оберштурмфюрера Риттера.
— Ich brauche Holz… Pferde… Männer… Fuhrwerke… sofort![8]
Староста лишь пожимает плечами.
— Мы, извиняйте, не понимаем. Ничего не понимаем…
— Да и нет у нас ничего! — присоединяются к нему крестьяне.
— Pferde… Männer… Fuhrwerke! — кричит немец. — Sofort!
В сопровождении гардиста Амброза входит солдат-переводчик.
— Командант… он вас требует для сотрудничества, — обращается переводчик к крестьянам. — Он нуждается в… ему нужны мужчины, лошади, фуры и…
— Was ist denn? — перебивает оберштурмфюрер. — Was soll das bedeuten?[9]
В лавку входят старики и женщины, молодые и пожилые; тут и мать Матуша, его жена Анка и сестра Зузка, она босиком — так, как ее оторвали от работы; здесь и дед Матуша. Но сильных, здоровых мужчин тут не видать.
Не веря своим глазам, оберштурмфюрер смотрит на процессию женщин и стариков.
— Wo sind die Männer?![10]
— Где есть мужчины? — кричит и переводчик. — Команданту нужно мужчины и лошади… и дерево… Очень много дерева. И sofort!
Староста и крестьяне молчат — с таким видом, словно и теперь еще не совсем хорошо все поняли.
— Ну, леса-то здесь — ой-ой сколько! — подает голос гардист. — И мужчин хватает.
— А где же они, черт возьми, где они есть?
— А там, — гардист делает широкий неопределенный жест. — Там, где и лес… в горах, с вашего позволения.
Переводчик подскакивает к крайней женщине, которая стоит ближе всех.
— Где есть ваш муж?
— Мой муж вам лес не привезет. — Женщина спокойно смотрит на солдата. — Он умер год назад.
Палец немца указывает на женщину, стоящую рядом, — это мать Матуша.
— И ваш муж? — спрашивает он иронично. — Тоже мертвый? — Сиронёва не отвечает. — Где он есть? Гаварить! — Женщина, опустив голову, молчит. — Партизан, а? Бандит?
Мать Матуша не умеет обманывать. А может, она онемела от страха.
— Ты… не будешь гаварить? — Рука немца угрожающе поднялась.
Дед подскакивает к невестке, заслонив ее собой.
— Не тронь! А то я тебе… — вскипел старик, но не успевает договорить — под ударом, доставшимся ему.
— Не бейте! — кричит Зузка. — Я… я скажу!
Она выбегает из толпы и становится впереди матери и дедушки, она не может стерпеть, чтобы их били. И в страхе за родных — но и из-за внезапно охватившего ее упрямства — вдруг говорит:
— Да, наш отец — партизан! — И с гордым презрением глядит на немца. — Партизан, а никакой не бандит.
Оберштурмфюрер Риттер заинтересованно оглядывает девушку с головы до ног — молодое взволнованное лицо, блузку, приподнятую высокой грудью, босые ноги.
На его лице появляется неопределенная усмешка.
— Kein Partisan, — говорит он тихо. — Ein Bandit![11]
— Партизан!
Немца притягивают эти молодые босые ноги.
Правый сапог Риттера медленно выдвигается вперед и слегка наступает на ногу девушки.
Может, даже и не из жестокости, а скорее от сознания безнаказанности и из какой-то мужской потребности причинить боль и унизить.
Зузка даже глазом не моргнула. Ее нога и не пытается высвободиться из-под сапога немца.
Риттер усмехается, словно развлекаясь своей игрой.
Но сапог начинает давить на ногу сильнее.
Девушка стискивает зубы.
— Пар-ти-зан, — тихо произносит она.
Немец вдруг надавливает на босую ногу изо всей силы.
Девушка вскрикивает… сверкнули слезы… она склоняет голову.
И вдруг плюет в немца.
Риттер отскакивает, выхватывает пистолет.
Анка, бросившись к Зузке, толкает ее вниз, на пол… в тот же момент гремит выстрел.
Этот выстрел словно что-то расколдовал: зазвенели стекла, всюду загремела стрельба.
18 КАРТИНА
В деревне
Из-за углов домов, из-за заборов, из всех укрытий бьют партизанские автоматы и винтовки, летят гранаты.
Это партизаны с Ветерной полонины — они кажутся вездесущими.
На стороне немцев численное превосходство, но, застигнутые врасплох внезапным нападением и пораженные его стремительностью, они в смятении организуют оборону.
Закипел бой.
Группа партизан, в которой и отец Матуша, еще не вступила в бой: партизаны залегли на другом берегу ручья и выжидают, когда придет их время.
А перед лавкой уже ревут моторы. В панике, окутанная тучами пыли, мчится моторизованная часть вниз по деревне — бежит, боясь оказаться в окружении.
Оберштурмфюрер Риттер и переводчик на ходу прыгают в тронувшуюся с места машину… Вскакивает следом за ними и гардист Амброз — в последнюю минуту.
Лишь зеленый велосипед со спустившими шинами сиротливо прислонен к стене лавки.
И тут же ручная граната, предназначавшаяся немецкой автомашине, попадает прямо в велосипед: гордость Амброза взлетает на воздух.
Из мчащихся машин стреляют немецкие автоматы.
А на нижнем конце деревни немцев еще ожидает прощание с Яворьем: партизанская засада, притаившаяся за ручьем, обстреливает колонну.
Только скорость да тучи пыли, поднимаемые колесами, спасают немецкую часть от разгрома.
Матуш, стреляя, перебежками продвигается по улице от дома к дому.
В азарте боя он даже не заметил, что оказался у родного двора.
Окна в горнице выбиты.
Из дома доносится душераздирающий плач.
Матуш, вздрогнув, стреляет еще раз…
И, пнув ногой калитку, влетает во двор.
19 КАРТИНА
В доме
Ребенок, оставленный без присмотра, напуганный стрельбой, задыхается от слез.
