Зот Тоболкин - Пьесы
В а с и л и й. Да ведь и я тем же болен! И я сказать им хочу: «Православные! Тут что-то не то… мусорок поднакопился… почистите!» И лучше станет земля, и чище! Полетишь, Егор, полетишь! Я только перед тем крылья опробую. Жди меня тут! Я скоро! (Убегает.)
Вскоре видим мы, как он взбирается на дерево с подвязанными к спине большими крыльями. Сцену заливает какой-то фантастический отсвет.
Г о л о с а. Анафема! Анафема!
— Змей Горыныч! Прячься, народ! Жалить примется.
— Из пищали его! Кто смелый!
— Эй, стрелец! Мух ловишь! Целься!
Василий летит. Летит, широко раскинув крылья. И среди множества голосов один восторженный возглас: «Во взвился! Мне бы так!» Это Егор. Но — выстрел. Стрелецкая пуля. И русский Икар падает. На солнце воск крыла растопило.
Г о л о с а. Хватай его! Тащи на дыбу!
— У кого вервие? Вяжи крепче!
— Дров сюда! Дров посуше! Змея коптить будем!
Ф и р с о в (он привязывает Василия к дереву, вокруг которого укладывают костер). Ишь летать вздумал, нехристь! Человек — не птица. Ему по земле ходить положено. Раз положено — исполняй.
В а с и л и й. Лю-юди-и! Я же ва-ам… я для ва-ас…
Е г о р. Отпустите его! Отпустите! Он вам дорогу торил в небо…
Ф и р с о в. Где след от этой дороги? Нету следа. Стало быть, волшебство непотребное. Жги его, люди! Архиерей благословил.
А н и с ь я. Говорила же, говорила… Ох, буйна головушка!
Е г о р. Спасите его, спасите! Кто сильный! Кто честный? Спаси-ите-е! (В отчаянье стукнул кулачишком по часам, выключил, точнее, отряхнулся от своих фантазий.)
Освещение нормальное. В а с и л и й и А н и с ь я о чем-то мирно беседуют.
С дачи Фирсовых доносится бодрая хрипотинка: «Вздох поглубже, руки шире. Не спешите, три-четыре. Бодрость духа, грация и пластика. Очень укрепляющая, утром отрезвляющая… все ж таки пока еще гимнастика».
А н и с ь я (услыхав крик Егора, удивленно оглядывается). Чего блажишь?
Е г о р (вытирая холодный пот). Ф-фу! Такое привиделось! А все оттого, что часы включил!
В а с и л и й (внимательно к нему присматриваясь). Что привиделось-то?
Е г о р. Будто летал ты… давно дело было. Тебя за это на костер послали.
В а с и л и й. В теперешнем случае на костер не посылают… Летай сколько угодно. Только билет имей в кармане. А еще лучше свой самолет.
Е г о р. Не то… совсем не то.
2В а с и л и й катит перед собой новенькую коляску, ставит неподалеку от сторожки. Затем взбирается по лестнице к печке, которую уже завершает. Из сторожки появляются Е г о р и А н и с ь я.
Е г о р (радуясь жизни). Шуму-то на земле! Гаму-то! А мы спим, как сурки! У-ух лежебоки! Так все лучшее можно проспать! Вон травка, и та спешит куда-то… вспотела! Видишь, роса на ней?
А н и с ь я (ласково). Поначитался… весь в сказках своих, весь в выдумках! (Проводит устало рукой по светлым кудрям сына.)
Е г о р (не внимая). Пчелы поют! Слышишь, мам? Летят и поют. Вы откуда, работницы? (Приложил ладонь к уху.) Из Австралии? Ого! Ну, доброго вам утра. Как там люди живут? По-разному? (Философски.) Что поделаешь, жизнь такая. Вы их получше медом снабжайте. Чтоб не злились на вас… и друг на друга не злились. Подсолнуше-ек! Здоро́во, брат! С вечера не видались. Давай обнимемся!
А н и с ь я (сдавленно). Егорушка…
Е г о р. Ты глянь, мам, как он вырос! И всего-то за одну ночь! Мне бы так!
А н и с ь я. Егорушка, я все хотела сказать… да не хватало духу.
Е г о р (оглядываясь на нее, морщит лоб, вздыхает). Меня касается? Когда обо мне — говори напрямки. Не бойся.
А н и с ь я. Как ни бояться, ежели страшно. И вроде не по совести.
Е г о р. Ну нет, ты не по совести ничего не сделаешь. Говори.
А н и с ь я. Ирина Павловна…
Е г о р. Какая она Ирина? Она Ираида… но вообще хорошая женщина. Тоже по совести старается…
А н и с ь я. То-то что старается… насчет детдома хлопочет.
Е г о р (отрывисто). Меня в детдом?
А н и с ь я. Тебя, Егорушка. Говорят, лечат там. Санаторий такой специальный. Там уход и на полном государственном. Так она расписывает.
Е г о р. Большой ведь я для детдома-то. А руками пока владею.
А н и с ь я. Ну, Егорушка, какой из тебя работник!
Е г о р. Какой-никакой, а на хлеб заработаю. Чтобы обузой тебе не быть. Могу по дереву вырезать, могу рисовать, чертить. И сапожничать научусь, если надо. Я дотошный!
А н и с ь я. Я, Егорушка, не гоню. Ирина Павловна наседает. Мол, зачем тебе маяться? Будто с сыном родным маета… Будто сама прокормить не сумею… Вот разве лечение… Ради лечения на месяц согласна.
Е г о р. На месяц, на год… потом навсегда. Делай как лучше, мам. Я подчинюсь.
А н и с ь я. Сама не знаю, как лучше, сынок. И жалко, и вылечить шибко охота. Там, сказывали, этими… танцульками лечат.
Е г о р (смеется). Во-во! Безногие пляшут, безголовые думают.
А н и с ь я. Ей-богу, не вру. Ирина Павловна журнал приносила. Да я сдуру изорвала его. Поищу, поди, сохранилась та статейка. (Уходит.)
Е г о р (увидав коляску). Вот мои ноги! Ай да Василий! Друг самолучший. И врач самолучший. (Усаживается в коляску.) Трогай! Полный вперед! (Гоняет вокруг сторожки.)
А н и с ь я (появляясь). Ой! Ты транспорт-то где раздобыл?
Е г о р. Домовой у нас есть?
А н и с ь я. Домовой? Не видала.
Е г о р. Его подарочек. (Смеется, снова гоняет.) Василий привез. Посулил и привез. Вот человек! Вот это человек! Не зря он мне Икаром привиделся! Не зря его на костер посылали… Э-эх, держись, земля!
А н и с ь я. Дурачок ты мой! Совсем дурачок! А еще мужиком называешься.
Е г о р. Мужики-то, мам, разве не были дурачками? А Иванушка-дурачок? Это же умница был. Хоть нашего папку взять… (Осекся.) Не буду, мам.
А н и с ь я. Все правильно, сын. Все правильно. (Тряхнув головой.) Статейку-то я нашла. Вот она, статейка.
Е г о р (пробежав заголовок глазами). «Лечение балетом»? Ха-ха. Мам, так я им дома могу лечиться… точь-в-точь по этому рецепту. И ноги теперь имеются. Замеча-ательные ноги! (Припевает.) Начну плясать — сроду не устану. Велишь звездочку достать — не моргнув, достану.
А н и с ь я (отошла, смеется). Радость ты моя, чистая радость!
Е г о р (дрогнувшим голосом). Радость, а сама избавиться хочешь.
А н и с ь я (со стоном). Егорушка… да разве я… Не уступала и не уступлю! Только на то и клюнула, что лечение. А на прочее — плевать!
Е г о р. Ладно, мам. Ты шибко-то не изводись. Я не в упрек. Я в порядке воспитания. (Подъехал к матери, ткнулся в ее ладошку.)
А н и с ь я (задохнувшись от счастья). Егорушка-а-а… Уж не помню, когда ласкался. Сыно-ок!
Е г о р (смутился). Поеду Василия проведать.
А н и с ь я. Спасибо ему скажи.
Е г о р. Думаешь, он ради спасиба старался? Ему это — тьфу! Я так понимаю. (Уезжает.)
Василий все это время работал. Кладка выросла. Егор выбрался из коляски и почти на одних руках подтягивается наверх.
От калитки идет с велосипедом молодой человек — это В а л е р а.
В а л е р а. Гимнастикой занимаешься?
Е г о р (переведя дыхание). Балетом.
В а л е р а. Хорош балерун! (Увидал коляску.) Извини, я не знал, что ты…
Е г о р. Ты еще многого не знаешь: молодой.
В а л е р а (смеется). Сам-то старый?
Е г о р. В обед сто лет. А может, больше. Смутные времена помню.
В а л е р а. Времена всегда смутные… для тех, кого жизнь смущает.
Е г о р (присев на ступеньку). Тебя смущала?
В а л е р а. Еще как! Я только что с «химии».
Е г о р (ему непонятно, что на арго «химики» — это условно освобожденные заключенные). С химии? Опытами увлекаешься?
В а л е р а. Угу, социальными.
Е г о р. А я литературой, особенно фантастической. И еще рисовать люблю. Ну что там было, на химии-то? Интересный урок?
В а л е р а. Урок? (Смеется.) Действительно, урок. Лучше не выразишься. Что было? Лес валил.
Е г о р. Лес? Так это уже производство, а не урок. Я знаю, дерево на спирт переводят, на бумагу и на всякие материалы. Инженер, значит?
В а л е р а. Студент… недоучка.
Е г о р. Не дрейфь! Мы все недоучки. Хоть век учись — всего не постигнешь.
В а л е р а. Сократ?
