Николай Коляда - Моцарт и Сальери
Набирает номер телефона.
У подъезда лежит связка ключей, возьми их и иди сюда, в тринадцатую квартиру, открой дверь. Да, тринадцатая.
Спрятал телефон, смотрит на Второго, стоит у двери в коридоре. Второй лежит на полу, плачет.
ВТОРОЙ. Я не понимаю, чего тебе надо, чего? Зачем ты всё это сделал? К чему весь этот театр, зачем?
ПЕРВЫЙ. Так, шутка. Скучно.
ВТОРОЙ. Ну зачем, зачем?! Уйдёшь и все?
ПЕРВЫЙ. А ты хочешь, чтобы я тебе дал денег на твое кино? Не дам. Я тебя ненавижу. В бизнесе часто люди ненавидят друг друга, но улыбаются и работают, зарабатывают друг на друге. Но с тобой — совсем омерзительно.
ВТОРОЙ. Да за что?!
ПЕРВЫЙ. Да за всё. Ненавижу, да и всё.
ВТОРОЙ. Подожди, сядь, успокойся. Давай, выпьем, я достану твои сценарии, давай, правда, посмотрим что-то, что-то сделаем, или напиши новый, у тебя получается, даже вот сейчас это было что-то такое, а я сниму это…
ПЕРВЫЙ. Это «говно», хочешь ты сказать? Нет. Не надо.
ВТОРОЙ. Но тогда зачем ты приходил? К чему всё это было, к чему?
ПЕРВЫЙ (смотрит в окно, улыбается). Подземный крот роет важно… Так, что ли, говорится, в твоем «Гамлете»? Мы с сестрой в детстве постоянно дрались. Из-за книг. Если она хотела мне насолить, она рвала мою книгу. Была у меня старая, замусленная, неизвестно как попавшая в дом книжка «Остров погибших кораблей». Последних двадцати страниц не хватало. Любимая книжка! Про пиратов. Я читал её вперёд, и назад, и кверх ногами триста раз, и всегда натыкался на оторванный финал. И думал каждый раз, что можно так, так и так придумать. Ах, как было это сладко. Потом подрались с сестрой и она совсем разорвала эту книжку. У меня припадок даже был от того, что она это сделала. Вырос, а так и не прочёл, чем там кончилось. И не знаю. И даже фильм выключил на этой оторванной странице. Говорят, что там весь остров погибших кораблей сгорает. А я не хочу. Не знаю, и не хочу знать. Так интереснее. И тебе, и мне. Финал — открыт. Я не хочу, чтобы остров сгорал. Я не хочу сжигать корабли. Мне не нравится. Открытый финал. В нашей с тобой истории тоже.
Нашёл носки, надел их. Ищет ботинки. Ключ в замочной скважине поворачивается, дверь открылась.
ВТОРОЙ. Постой, сядь, прошу тебя, сядь, я прошу тебя. У меня есть куча разговоров к тебе, я должен много сказать, постой…
ПЕРВЫЙ. Ты совсем опустился. Я ведь чуть ли не нагадил посреди твоей квартиры, а ты готов и дальше со мной разговаривать? Постыдись, где твое достоинство, что ж ты, мальчишка? Ты же известный режиссёр. Ну? Возьми пуль-вери-затор и вылей на ос, это ты от них с ума сошёл.
ВТОРОЙ. Постой, сядь.
ПЕРВЫЙ. Мне пора. Бизнес не ждет.
ВТОРОЙ. Стой, посмотри. Вот твои сценарии, вот они тут, всё здесь лежит, подожди, давай сядем, давай, будем считать, что ты мне отомстил и начнём все заново, с белого листа, постой, все закончилось и теперь с начала, слышишь?
Открыл дверцу шкафа, роется в бумагах, нашёл что-то, перебирает в руках. Первый хмыкнул, нашёл наконец, ботинки. Достал из кармана лопаточку для обуви, аккуратно засунул ноги в ботинки.
Это что?
ПЕРВЫЙ. Это? Лопаточка для обуви. (Смеётся). Думал, пистолет? Лопаточка. Маленькая. Я всегда ношу с собой лопаточку для обуви.
ВТОРОЙ. С тех пор?
ПЕРВЫЙ. Да прямо что. Просто так. Чтобы не испортить туфли. Очень часто в чужих домах нет лопаточек для обуви. Ведь у вас нету?
ВТОРОЙ. Нету.
ПЕРВЫЙ. Ну, вот видишь. Дожили. Лопаточки для обуви в доме нету.
ВТОРОЙ. Стой, при чём тут лопаточка, стой, погоди, мне много что есть сказать тебе. Давай — чай, кофе, коньяк, водку, постой, поговорим….
Второй стоит на коленях на полу, уже порезался, кровь хлещет из руки, он достаёт и достаёт какие-то папки.
Первый протянул руку в подъезд, взял у шофёра ключ от двери, снова закрыл дверь, ключ на ладони подбрасывает.
Сядь! Не уходи, мы найдем общий язык. В конце концов мы с тобой очень похожи, ты слышишь, ты только посмотри, как мы с тобой похожи, слышишь?! Сядь, я тебе что-то скажу!
ПЕРВЫЙ. Я знаю. Тебе, как и мне, надо кормить жену и детей.
ВТОРОЙ. Да! То есть, нет!
ПЕРВЫЙ. Нет, то есть, да. Ну, а при чем тут я? Корми как-то. Все кормят как-то. Мне тоже надо кормить своих. Отдай мне эти бумажки и я пойду, чтоб никаких следов не оставалось.
ВТОРОЙ. Вот оно, то место, которое мне очень нравилось, я нашёл!
ПЕРВЫЙ. Дай сюда.
ВТОРОЙ. Нет. Слушай!
ПЕРВЫЙ. Отдай, я тебе сказал!
Второй бежит на кухню, закрывается там. Стекло в двери разбито.
ВТОРОЙ (кричит в дырку). Спокойно! Ты меня не достанешь! В дырку в эту ты не влезешь! Это ты тогда разбил, я с тех пор и не застеклил дверь, не было подходящего стекла! Я закрылся на швабру! Не выломаешь! Слушай, слушай!
ПЕРВЫЙ. Отдай, я сказал!
ВТОРОЙ. Слушай! Вот. «Принц Тьмы шёл по городу…» Нет, дальше. «Принц Тьмы целый день лежал на кровати, окно было открыто, теплый летний воздух шевелил занавеску. Было тихо и покойно лежать просто так, без движений и не думать ни о чём, не ожидать телефонных звонков, слушать светлую пустоту в душе…»
ПЕРВЫЙ (сел, смеётся.) Ну, давай, попрыгай, потом отдашь всё равно. Когда-то ведь выйдешь ты. Фуфуськи эти только не читай мне. Принцы Тьмы. Королевы Светлоты. Светлая пустота в душе. Детский сад. Я даже вспомнил название этому — сопливое, красивое: «Крест, кладбище, камея».
ВТОРОЙ. Да, да, да! «Крест, кладбище, камея»! Прекрасное название! Замечательное!
ПЕРВЫЙ. Если выпить триста грамм, то всё кажется гениальным.
ВТОРОЙ. Стой! «… Как хорошо, — думал он, — как хорошо быть одному на свете, ты — космос, ты — вселенная, ты — высох, ты как мёртвое дерево, отжившее своё и спокойно гниющее, пустота и душа над тобой летает. Принц Тьмы лежал на кровати и улыбался, думая о себе: «Я высохший Принц Тьмы». (Смеётся, кричит). Я помню, что десять лет назад ты пришел ко мне и сказал, что тебя зовут «Принц Тьмы», а я сказал — Принц Тьмы и вообще принцы ходят в носках! Ты помнишь это?!
ПЕРВЫЙ. Бред. Тюзятина. Принц Тьмы. Синяя королева. Желтый король. Принцесса на горошине, переевшая гороху.
ВТОРОЙ (быстро читает). «В комнату влетела оса. У нее был желтый трясущийся животик, тонкие белые крылышки, она билась, билась в стенку суматошно, потом упала на пол…»
ПЕРВЫЙ. А где теперь эта оса? Сгнила. Или так и болтается её высохший животик в паутине там где-то под крышей. Нет, десять лет прошло, её нет, исчезла, потому что тогда я её выпустил и она улетела, она не погибла, но потом сдохла и стала перегноем, на котором, как обещает маэстро, что-то вырастет…
ВТОРОЙ. Стой! «Принц Тьмы смотрел на неё и думал, что надо бы встать и помочь ей выбраться из западни — мы с ней в западне, мелькнуло, бред, нет никакой западни! Он, как и оса, так лёгок, что может вылететь в открытое окошко! Но он, в отличие от осы, он видит открытое окошко, она — нет. Он встал, взял кусочек бумаги, подсунул под нос осе (носу-осы, осе-носу), она поняла, что к ней по-доброму, вползла на лист — жёлтая оса на мертвом белом листе, белая бумага и живая жёлтая с мелкими черными полосками на брюшке оса…»
Молчание.
ПЕРВЫЙ. Ну и как бы снял ты всё это, дружище, этот бред? Оса-колбаса…
ВТОРОЙ (кричит в дырку). Снял бы! Я снял бы! Я снял бы!
ПЕРВЫЙ. Что дальше? Дальше!
ВТОРОЙ. «… Он поднёс лист к окну…»
ПЕРВЫЙ. Хорошо сказано — «к окну», какну. Какая музыка слов! Да я был талант и правда! (Хохочет). Что дальше?
ВТОРОЙ. «…Она замахала прозрачными крылышками и исчезла. «В разговоре мимоходом она легко могла убить насекомое» — у Чехова сказано об одной героине, а я — нет», — думал Принц и улыбался. Он лёг и подумал, что у осы есть дети и, может быть, она сейчас дома и рассказывает детям страшную историю, которая с ней приключилась. Осята…»
ПЕРВЫЙ. Бред. Всё вранье. Принц Тьмы, осята. Есть только действительность. На самом деле, в жизни, она упала на асфальт, я видел, как она упала на асфальт, потом прибежал мальчишка и прихлопнул её, потому что мальчишка думал, что у неё есть жало. Так было в жизни! А я врал на бумаге другое!
ВТОРОЙ. Но ведь ты плакал тогда над осой!
ПЕРВЫЙ. Я был глупый и плакал. Мне было жалко осу. Я не знал тогда, что жалко у пчёлки, а пчёлка на ёлке! (Смеётся, вытирает слёзы).
