Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного

Иван. Святитель, прости меня по-христиански. Все сие оттого, что не возжелал ты пособить мне против измены. Знаешь ли, с молодости я тебя любил, да и настоял, чтобы тебе занять митрополичий престол, видя в тебе пособника во спасении Святой Руси от ереси. Читывал ведь и ты давние книги Иосифо-Волоколамского монастыря, Иосифо списание на новгородских еретиков. Благослови же меня, святитель, а также мысли на возвращение на митрополичий престол.

Филипп. Царь, ежели обещаешь покаяться в своих грехах и отогнать от себя оный полк сатанинский, собранный тобой на пагубу христианам, опричников, сиречь кромешников, я благословлю тебя и прощу по-христиански, и на престол мой, послушав тебя, возвращусь. А ежели нет, то будешь ты проклят в сем веке и в будущем, и с кромешниками твоими кровоядными, и со всеми согласующими тебя во зле.

Иван (сдерживая гнев). Чернец, да почто ты из монастыря, из кельи хочешь меня, государя, учити, не зная ничего, что ныне открыли изменников, которые готовили передачу Новгорода и Пскова Литве!

Филипп. То, государь, похульный слух пошел. Также по тому похульному слуху оставил ты кровавые следы, идучи в Тверь.

Иван (вопит гневно). Повсюду заговоры. Особо же в Новгороде сделали они заговор великий! Мы, московские цари, владетели Новгорода. Они ж, заговорщики, вечевые мужики, купцы да бояре, хотят по дьявольскому наущению перейти в латинскую веру, а кто не желает от христианской веры отречься, то тех в темницы бросают, голодом морят, имущество себе забирают. Оттого и иду я вероотступников наказать для спасения Святой Руси.

Филипп. Все то ложь, царь. Не для того идешь ты, чтобы Русь спасать. Утесняешь ты народы, особо же убогих. За утеснение убогих обещаны огненные муки.

Иван. Вижу, не понял ты милости моей. Одеть вновь на него вериги. (Опричники надевают на Филиппа оковы.) Лучше ли тебе, чернец, в оковах? (Смеется. Опричники смеются.) Сиди так, а день-другой спустя пошлю в тюрьму кое-кого из своих соратников посмотреть, не умер ли уж. (Смеется.)

Филипп. Ежели душа свободна и чиста, то и оков не будет.

Иван. Снимать их чарами? Ежели увидите, что оковы рядом лежат, то подробно возвестить, чтоб знал: чары он пустил, мой враг и изменник. А за чары – сожжение.

Малюта. Государь, надо бы медведя к нему пустить. Ежели чаровник, то поглядим, не околдовал ли зверя.

Иван. Добро. Изморив голодом, свирепого медведя пустить к нему, епископу, в темницу.

Филипп. Царь, уподобившись во зле первому и самому лютому дракону, сиречь очень большому змию, губителю рода человеческого, ты, лютый зверь, не сыт еще кровью. Кровь тебя разлакомила, а с тобой паразиты полулукавые, тунеядцы, шуты, также тати, воистину разбойники, человеки, полные бесчестных мерзостей.

Иван (свирепо вопит). Он чаровник. Отвести его в Слободу и сжечь на горящих углях. Знаешь ли Слободу, чернец?

Филипп. Знаю любимую твою крепость, называемую Слободой, что наполнена христианской кровью. Упорство твое, царь Иван, в грехе последнем соберет тучи над твоей головой.

Иван (вопит). Удушить его немедля подушкой!

Малюта. Любо, любо, моя-то работушка ко мне пришла.

Филипп. Царь Иван, с детства ты воспитан буен, самодуром. (Крестится.) Прими мою душу, Господи.

Малюта. Иди, чернец, с миром. (Душит Филиппа подушкой.)

Иван. У которого против государя, Божьего помазника, неподобная речь, и кто станет браниться и задираться, имея к государю ненависть, то уж ум его отнимется. Почнет он без ума ходить и без призору умрет. Так всем изменникам будет, особо же новгородцам. Опричным воеводам учинить около Великого Новгорода велики сторожни и крепки заставы, дабы ни одному человеку из города не убежать.

Малюта. То сделаем, государь. (К опричнику.) Покличь монахов. (Опричники уходят.)

Иван. Объявить повсеместно: «Бывший митрополит Филипп умер в заточении нечаянной смертью от угара».

Малюта. Иноки, бывший митрополит умер от угара.

Первый монах (с плачем). Мыслю, святитель благословен задушен по велению царя от прелютого и бесчеловечного кромешника, собственноручно от Малютки.

Второй монах (с плачем). Погребем святителя за алтарем. А время придет, и перевезем священномученика в Соловки для народного почитания. А еще время придет, то будет он причислен к лику святых и открытые мощи его будут поставлены в кремлевском Успенском соборе.

Первый монах. Аще так, аще иначе будет он увенчан от Христа венцом. От Христа, которого смолоду полюбил и за которого со страстью принял и страдания.

Тверичанин (звоня в колокол, кричит). Беда! Побил нас государь!

Первый из толпы. Кто-то кричит.

Второй из толпы. Тверичанин к нам в Новгород прибег.

Третий из толпы (звонит в колокол). Жителя новгородские! Беда велика! Воспалился грозный царь Иван Васильевич, что надо казнить Новгород и Псков, не оставить на улице ни курицы!

Четвертый из толпы. Он не царь нам – князь московский!

Дьяк Долматов. Опомнитесь, народ! Он государь!

Пятый из толпы. Ставьте щит против государя! Запрем ворота!

Дьяк Долматов. Разумное ли кричишь? Кто-то кричит?

Пятый из толпы. То, дьяк Долматов, смельчаки кричат. Ты смельчак ли, дьяк Долматов?

Дьяк Долматов. Смельчаки кричат, а благоразумные останавливают. Не доводите до кровопролития, жителя новгородские.

Первый из толпы (звонит в колокол). Хай посадник скажет, боярин Василий Дмитриевич Данилов.

Данилов. Жителя новгородские! Все города, большие дороги и монастыри от Слободы до Лифляндии заняты опричными заставами. Деваться нам некуда. Некий волшебник подбросил князю московскому Ивану письмо, а в оном говорится, что Новгород отказывается прочь от него. Царь рассердился и, идучи на нас, стал дорогою казнить людей занапрасно. А что нам будет – хай беглые скажут, с которыми уже сделалось.

Первый беглый. Жителя новгородские, по всей-то дороге от Твери и Торжка к Новгороду все почти деревни московский князь разорил. Так и по другой дороге Новгорода. На Твери многие люди побиты. По пути их разоряли и убивали.

Второй беглый. Я из Клина. Царь с отрядом кромешным как прибыл в Клин, то учинил расправу. Кромешники убивали кого попало. Мы, испуганные жителя, ни в чем не повинные, не разумеющие, что это значит, разбегались куда ни попало. Жену мою побил и детей малых. (Плачет.)

Первый из толпы. Не царь то православный. Полуверок!

Беглый купец. На Твери царь пять дней стоял. Сперва ограбил всех духовных, начиная с епископов. Мы, мирские жителя, думали, что тем дело кончится. Однако спустя два дня по царскому приказанию опричники бросились в город, бегали по домам, ломали всякую домашнюю утварь, разбивали ворота, двери, окна, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары. Воск, лен, кожу и прочее свезли в кучи да спалили. Потом удалились. Мы, жителя мирские, опять почали думать: истребив наше достояние, нам хотя бы оставили животы. Однако внезапно опричники сызнова явились в город, почали бить кого попало, мужчин, женщин, младенцев. Иных жгли огнем, других рвали клещами, тащили и бросали тела в Волгу. Многих побили. (Плачет.)

Третий беглый. Также и в Торжке. (Плачет.)

Четвертый беглый. Также и в Высшнем Волочке. (Плачет.)

Пятый беглый. Я из Волдая. (Плачет.)

Шестой беглый. Я из Язжелбицы. (Плачет.) По обе стороны от дороги опричники разбегались, убивали людей, достояние грабили. (Плачет.)

Первый из толпы. Что-то оному грешному царю и слова правды никто не скажет?

Монах. В тверском Отроч монастыре задушен митрополит Филипп за смелое слово правды.

Второй из толпы. Не великий князь то, не государь, щелкан[3] то! (Звонит в колокол.) Не хотим государем щелкана. Уж лучше в Литву подадимся, к польскому королю.

Третий из толпы. В Литву хотим! К польскому королю хотим!

Данилов (звонит в колокол). Жителя Великого Новгорода, по сему делу говорите! Что известные торговые гости скажут Федор да Алексей Дмитриевич Сырковы?