Том Стоппард - До-ре-ми-фа-соль-ля-си-Ты-свободы-попроси
Александр. Можно перевести меня в отдельную палату?
Врач. Боюсь, что нет. Полковник… ээ… доктор Розинский, которому передали ваше дело, сам выбирал для вас соседа по камере… вернее, по палате.
Александр. Но он может меня убить.
Врач. Будем исходить из того, что Розинский лучше знает, что для вас полезно. Хотя, по-моему, вам нужен психиатр.
Александр. Вы хотите сказать, что ваш Розинский — не доктор?
Врач. Разумеется, доктор, хотя он готов служить родине в любом качестве. Впрочем, специального образования в области психиатрии у него нет.
Александр. А в какой есть?
Врач. В семантике. Он доктор филологических наук, хотя одному богу известно, что это за науки такие. Но говорят, что он гений.
Александр (гневно). Я отказываюсь с ним встречаться.
Врач. А встречаться, может, и не понадобится. Думаю, вам лучше всего просто пойти домой. В четверг, например. Вас устроит?
Александр. В четверг?
Врач. Чем плох четверг? По средам у нас Комиссия. Так что давайте-ка к вечеру вторника полностью излечим вас от вашей вялотекущей шизофрении, желательно до семи вечера, потому что у меня концерт. (Достает большую синюю пачку таблеток.) Будете принимать раз в четыре часа.
Александр. Что это за лекарство?
Врач. Мягкое слабительное.
Александр. От шизофрении?
Врач. Обыватели зачастую не сознают, что медицина двигается вперед семимильными шагами.
Александр. Понятно. Что ж, почитаю «Войну и мир» в другой раз.
Врач. Да уж. Кстати, когда будете общаться с Комиссией, придержите язык. Постарайтесь ничем их не смутить. «Войну и мир» не упоминайте, разве что сами спросят. Я бы на вашем месте ограничился двумя ответами — «да» и «нет». «Да» — если спросят, согласны ли вы, что страдаете психическим заболеванием. «Нет» — если спросят, намерены ли вы и дальше лгать и клеветать. Еще допустимы ответы «конечно» и «простите». «Конечно» — если спросят, удовлетворило ли вас полученное лечение. «Простите» — если спросят, что вы думаете о жизни в целом. Ну, не расслышали вы вопрос — и дело с концом.
Александр. Я никаким психическим заболеванием никогда не страдал, а лечение мое было варварским.
Врач. Воистину, глупость неизлечима. Поймите, я должен продемонстрировать, что я вас лечил. Вы должны отказаться от своих идей и выразить благодарность за лечение. Нам надо действовать сообща.
Александр. Кагэбэшники выломали дверь, ворвались ко мне в дом. Они напугали моего сына и тешу. Мое сумасшествие заключалось в том, что я писал письма в защиту друга, которого посадили в тюрьму. До этого моего друга дважды отправляли в сумасшедший дом за политические взгляды, а потом его арестовали, когда он рассказал, что психически здоровых людей сажают в психушки. На этот раз его посадили в тюрьму, поскольку он не был сумасшедшим. Я стал об этом писать — и меня самого отправили в психушку. Кстати, насчет Арсенальной вы правы, у них там не палаты, а камеры. Окна зарешечены, в дверях — глазки, свет горит и днем и ночью. Короче, все как в тюрьме, с надзирателями, блатными, шестерками, только режим строже. Медбратьями там работают зэки, осужденные за кражу и тяжкие уголовные преступления, они бьют и унижают пациентов, забирают у них еду, а врачи их покрывают. Почти у всех врачей под халатами форма офицеров КГБ. Для политзаключенных лечение и наказание связаны напрямую. Мне кололи аминазин, сульфазин, трифтазин, галоперидол и инсулин. Результат: отеки, судороги, головные боли, ознобы, жар, утрата многих функций, в том числе способности читать, спать, сидеть, стоять и застегивать штаны. Все эти меры не подействовали, и тогда меня, голого, стали привязывать к кровати кусками мокрой ткани. Ткань высыхала, стягивала тело все плотнее, и в конце концов я терял сознание. Это продолжалось десять дней подряд. Но я не выказал никаких признаков раскаяния.
После этого я объявил голодовку. Когда стало понятно, что я готов умереть, у них сдали нервы. И теперь вы полагаете, что я выползу отсюда на коленях, смиренно благодаря их за успешное излечение от моих маниакальных заблуждений? Ну уж нет. Они проиграли. И им придется с этим смириться. Они, похоже, забыли, что тоже смертны. Возможно, проигрыш — их первая встреча с тем судом.
Врач (взяв в руки скрипку). А за сына вы не боитесь? Он того и гляди превратится в малолетнего преступника. (Перебирает струны.) Он хороший мальчик. Он заслужил иметь отца. (Снова перебирает струны.)
Класс
Учительница. Теперь совсем другие времена, не то, что в тридцатые или в конце сороковых. Когда я училась в школе, были ужасные перегибы. Обвинения, которые сейчас выдвинуты против твоего отца, часто предъявлялись ни в чем неповинным людям. Теперь все иначе. Конституция гарантирует гражданам свободу совести, свободу печати, свободу слова, собраний, вероисповедания и много других свобод. Советская конституция всегда была самой либеральной в мире — начиная с самой первой, которую написали сразу после революции.
Саша. Кто написал?
Учительница. Автор первой конституции — Николай Бухарин.
Саша. Мы можем спросить Николая Бухарина про папу? Про его свободу?
Учительница. К сожалению, Бухарина расстреляли вскоре после принятия конституции. В те времена все обстояло иначе. Ужасные были времена.
Камера
Александр только что начал читать «Войну и мир», Иванов заглядывает ему через плечо.
Иванов. «Ну, князь, Генуя и Лукка — поместья фамилии Бонапарте».
Александр нервничает, Иванов истерически хохочет, но продолжает читать.
«Если вы мне не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости…»
Александр подскакивает и захлопывает книгу. Оркестр играет несколько тактов из торжественной увертюры Чайковского «1812 год». Иванов хватает Александра за плечо. Тревожный момент, может последовать удар, драка. Затем Иванов целует Александра в обе щеки.
Смелей, дружище. У каждого из моих оркестрантов есть дирижерская палочка. Плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Придет и твой черед.
Кабинет
Врач. Войдите.
В кабинет входит Александр.
Ваше поведение весьма тревожно. Я начинаю думать, что у вас не все в порядке с психикой. Это помимо того, что вы страдаете вялотекущей шизофренией параноидального типа. Я начинаю сомневаться, может ли обычная горбольница справиться с вашими симптомами. Александр. У меня нет симптомов, у меня есть мнение. Врач. Ваши мнения — и есть ваши симптомы. Вы больны инакомыслием. Ваш тип шизофрении не предполагает таких изменений в психике, которые будут заметны для окружающих. Ваш случай весьма похож на случай генерала Петра Григоренко. Ведущие психиатры Института имени Сербского в Москве написали в его медицинском заключении, что его внешне адекватное поведение и формально связные высказывания на самом деле свидетельствуют о необратимых патологических изменениях личности. Понимаете? Я не могу вам помочь. Кроме того, у вас изо рта пахнет авиационным клеем или чем-то таким… что вы ели?
Александр. Ничего.
Врач. И это еще один неприятный момент. У нас тут прежде никто голодовок не устраивал. Вернее, был один случай, но тогда пациент протестовал против больничной пищи, и это психологически оправданно и возымело действие — не на пищу, нет, а на моральный облик всех пациентов. (Пауза.) Вы можете сами выбрать себе лекарства. Вы даже можете их не принимать. Просто говорите, что принимали. (Пауза.) Чего вы, собственно, добиваетесь?
Александр (ровным голосом, каким обычно стихов не читают).
Ностальгирую по добрым старым жутким временам,Приговор был всем понятен: десять — мне, пятнадцать — вам,Слово лишнее сказали, покривились невпопад —Мы — в Сибири, в Магадане, нам уж нет пути назад.Кто без права переписки, кто с кайлом — в Архипелаг,Нас в психушки не сажали, по вагонам — и в ГУЛАГ.
Врач. Замолчите! Господи, и долго вы можете так рифмовать?
Александр. На Арсенальной мне не разрешали иметь ни бумагу, ни ручку — по медицинским показаниям. Когда хочешь что-нибудь запомнить, рифмовка очень помогает.
Врач. Потрясающе. Я было подумал, что открыл новую форму психического расстройства. Мне улыбнулось бессмертие. Улыбнулось, подмигнуло и сделало ручкой.
