Эдвард Радзинский - Она в отсутствии любви и смерти

Он засмеялся и молча дотронулся до ее волос.

(Вскочила.) Откройте дверь! Немедленно! Мне домой нужно! Откройте!

Он испуганно открывает, и Она вихрем уносится в открытую дверь… Он один; Он начинает стелить постель, что-то бормочет. Мать и Подруга лежат с огурцами на лицах и слушают музыку; потом Подруга встает, начинает одеваться. Джазисты закончили играть. Молодые мышцы их затекли — и они шумно возятся и корчат рожи.

Он (бормочет). … Открывается дверь и входит… И оттого, что она психованная… или черт знает отчего… (Задумался.) И вот уже «охладевший и отживший»… А где же — разочарование и мудрость?.. А как же — «Быстро стареют в страданиях для смерти рожденные люди?!» (Смех.) Ужас!

В кухне Джазисты расходятся. Остается только Маленький джазист .

Подруга (одеваясь). Письмо капитану за тобой. Мать. Чао. Я спать хочу.

Подруга уходит.

(Напевает.) «Раз пятнадцать он тонул… но ни разу… но ни разу… но ни разу…»

Задумавшись, сидит на тахте. Стук двери — входит Она.

Явилась, не запылилась. Есть хочешь?

Она. Хочу. (Уходит на кухню.)

Мать (кричит). Не ешь стоя! В парикмахерской была?

Ее голос. Естественно.

Мать. Удачно подстриглась, совсем не видно. Как Эрика?

Она (молча проходит в свою комнату). Опять рылись на моем столе?

Мать (думая о своем). «Но ни разу даже глазом не моргнул». (Вынимает из спального ящика подушки, белье и стелет на тахте.)

Она (лежа на животе, включает магнитофон и шепчет). Письмо первое: «Я увидела вас… — взгляды перекрестились — это было страшно. Меня отшвырнуло, показалось, что падают стулья. В изумлении я обвела глазами вокруг, но все было на месте. И в панике я бежала, бросив на поле боя кофту, как стяг, как бестелесное свое тело… А потом были бессмысленные слова, в которых, как в скорлупе, шевелились те слова. Какое было серое небо весь день. И в дальнейшем все самое грустное и нежное… когда все будет правда… будет происходить при этом дожде… Я все знаю, что будет…» Воспоминания о будущем. А теперь — убийство. (Стирает запись.) Самоубийство.

Мать (ложась в постель, кричит). Ты потушишь свет или, как обычно, до трех?

Она молчит.

Сумасшедшая девка. (Гасит свет.)

Она в своей комнате набирает номер телефона. Звонок в его квартире.

Он. Алло… алло…

Молчание.

Алло… (Швыряет трубку.)

Она (торжествующе). Явь!

В кухне тихонечко играет Маленький джазист, выкрикивая слова: «Моя любовь… Моя любовь…»

«Квартира». На следующий день. Пустые комнаты матери и подруги. Пустая ее комната.

В кухне, как обычно, играют Джазисты — их трое. В своей комнате на кровати лежит Он. В ванную входит Его жена, причесывается перед зеркалом. Дверь в ванную раскрыта, и рука доктора тихонько и нежно гладит ее по лицу, и слышен голос Доктора , разговаривающего в невидимом нам коридоре по телефону.

Голос доктора. Я на «скорой помощи»… Мне отсюда не очень ловко разговаривать. (Выслушивает ответ.) Буду к шести. (Выслушивает.) Не надо! Только творог, я и так прибавил! Никто не звонил? (Выслушивает длиннейший ответ.)

Он … Во время дальних командировок любил звонить ей: казалось, дозвонюсь и скажу такое! И я дозванивался… И говорить было не о чем… Потом я прилетал в Москву и успевал глубокой ночью — на дачу. И мы ругались в постели до утра… (Замолчал.)

Голос доктора (из коридора). Я не могу больше тебя слушать — я же объяснил! Я на «скорой»!.. Кстати, я достал билеты на французский фестиваль. Целую.

Он. Все умерло в истериках… Все… сдохло в… (Замолчал.)

Доктор (заглядывая в дверь). Ужас! Кстати, эти французские фильмы — такая муть!

Жена. Я знаю, мне предлагали… Ты не видел мою сережку?

Доктор протягивает ей сережку.

И как ты ее увидел?

Он, смеясь, целует ее.

И самое глупое, что он меня безумно любит, и это не дает мне покоя! Ты счастливый! Ты никого не любишь, и у тебя нет никаких обязательств… (Чуть помедлила, ожидая возражений.)

Доктор. Он очень болен, я повторяю.

Жена. Ты считаешь, что я должна ему позвонить?

Доктор. Это твоя обязанность: сейчас — позвонить и помириться с ним.

Жена. Но я не люблю его… Хотя, конечно, как только я подумаю… что он… где-то один… как собака… Боже мой… ну почему я не могу об этом не думать! И почему я не могу думать о себе! Почему все могут?!

Доктор целует ее в шею. Потом выходит из ванной, потом его рука ставит в ванной телефон и закрывает дверь. Жена медленно набирает номер, потом кладет трубку, вновь набирает. Звонок в его комнате.

Он поднял трубку.

Он. Алло…

Жена (помолчав). Здравствуй.

Он (после паузы, почти страдальчески). Здравствуй.

Жена. Ты хочешь показать, что ты не рад?

Он. Я ничего не хочу показать.

Жена. Как ты себя чувствуешь?

Он. Хорошо.

Жена (инфантильным, капризным, «девичьим» голосом). Неправда! Тебе плохо сейчас. Я знаю. (Нежно.) Плохо?

Он. Мне хорошо! Мне великолепно! Мне замечательно! Мне с рождения не было так хорошо! Поверь!

Жена. Бог с тобою. Обещай только одно: если тебе станет плохо — ты сразу мне позвонишь: ночью, когда угодно! Обещай!

Он. Да! Да! Да! Я обещаю! Я все тебе обещаю. Только (почти кричит) не надо звонить!

Жена. Счастливо.

Он. Счастливо. (Бросает трубку и лежит, глядя перед собой.)

Жена (распахивает дверь в ванной, Доктору). Его страшно жаль.

Голова Доктора просовывается в ванную.

В последнее время я его почти ненавидела… Но сейчас услышала его голос… несчастный… и все простила. Весь этот ужас последних лет… (Помолчав.) Неужели придется ехать? Хотя, в конце концов, он не виноват, что я его разлюбила! Надо оставаться человеком!.. Ну, хорошо, решили! Обними меня… Ну почему я не могу как все? Как я тебя люблю. Знаешь, ты моя первая измена (помолчав ), то есть… первая, чтобы до греха. Подойди, пожалуйста. На секундочку… хоть на одну секундочку думай только обо мне, ладно? Какое счастье просто держать за руку. Я каждую твою клеточку сейчас чувствую… Я все понимаю, но… хоть крохотулечку — любишь? Ну соври! Ладно? Доктор. Да.

Жена. Ты не соврал?

Доктор. Нет!

Рука доктора все так же ласкает ее лицо. Она выходит из ванной; дверь в ванной захлопывается.

Он молча лежит на кровати. У телефона-автомата на лестничной клетке появляется Она. Набирает номер. Звонок телефона в его комнате. Телефон звонит безостановочно. Он выдергивает шнур.

Общее затемнение.

Прошло еще два дня. Та же «квартира». Снова утро. Почти все комнаты «квартиры» пусты. Только на кухне наигрывают Джазисты (их двое, Маленького нет). В своей квартире на кровати лежит Они читает. У телефона-автомата на лестничной клетке — Она. Набирает номер. Он долго слушает звонок, потом, вздохнув, берет трубку, но тотчас в панике Она вешает свою. И снова набирает номер.

Он. Алло…

Она молчит.

Алло!.. (Уже зло.) Алло!

Она (сумрачно). Это я.

Он (безумно обрадовавшись). А-а! Здравствуйте, здравствуйте!

Она. Я вам звонила все эти дни.

Он. Я уезжал.

Она. Вы были дома все эти дни, но почему-то не подходили.

Он (засмеялся). Откуда вы узнали?

Она. У меня есть теория: обычно проходишь мимо других нормально. Это значит, ты уносишь с собой свое изображение — оно скользит по другим, не больше. Но иногда ты отражаешься в ком-нибудь, как в зеркале. Это опасно. Начинаешь тотчас погружаться в этого человека. Это значит, ты чувствуешь все, что чувствует он. Например, я по-разному чувствую себя, когда этот человек дома, когда его нет и когда он уехал из города. Начинаешь ощущать даже его мысли. Это приводит к страшной путанице: он ведь не знает, что ты все о нем знаешь.

Он. Где вы сейчас?

Она. Сейчас я могу… возникнуть из пространства… Я в некотором роде Карлсон — «привидение жуткое, но симпатичное». (Бросает трубку. Гудки. Уходит.)

Он вскакивает, лихорадочно начинает убираться, потом приносит стакан воды, надевает пиджак, снова снимает. Звонок в дверь. Он открывает, входит Она.